Ведущие русскоязычные писатели-фантасты вновь приглашают вас в увлекательное путешествие по иным мирам. Древняя раса разумных членистоногих, обитающая в глубинах океана, бросает вызов гегемонии человека на планете Земля… В результате студенческих научных экспериментов прорывается грань между параллельными реальностями Российской империи и СССР… Сходятся в сокрушительной битве полчища механических чудовищ и древние маги, вооружённые колдовскими посохами и артефактами… Включённые в эту антологию рассказы и повести, написанные как маститыми лауреатами многочисленных литературных премий, так и талантливыми дебютантами, представляют читателю полномасштабную картину самой современной отечественной фантастики.
Повести
Людмила и Александр Белаш
Пылающий июнь
Взгляд 1
Девушка, сошедшая с ума
Теплоход.
Я недаром вздрогнул.
События того лета сохранились отрывочно, фрагментами. Похоже на эпизоды из давно виденного фильма: какие-то куски, яркие сцены, а между ними — полосы тёмного беспамятства.
Да, именно с видеозаписи всё это и начиналось…
Взгляд 2
Тёмные дела
— Сколько берёте за эту конуру? — Энгеран озирал жалкую однокомнатную квартирку.
— Восемьсот в месяц. — Агент домовладельца сделал слащавую гримасу. Он был коричневый, щёки синеватые после бритья, волосы черней мазута, а глаза как вишни в шоколаде. Говорил агент с чудовищным акцентом, половину слов не понимал, на «талер» и «платить» оживлённо потирал ладони — такие светлые, словно отбелены хлоркой.
«Думаешь, я тут поселюсь? С моим-то статусом?»
Высохший воздух застыл в мёртвом оцепенении. Лучи, пробившиеся между шторами, лезвиями пронизывали пустоту, и в их узких плоскостях волнами плавала светящаяся пыль.
Жильё угнетало своим ничтожеством. Потёртая старая мебель, выцветшие стены, исцарапанный пол. В ванной — гробовая темень. Вспышка лампы озарила убогий вид: выбоины на эмали раковины, потёки ржавчины на стенках маленькой шершавой ванны, длинное рыжее пятно и лужица на её дне. Из облупившейся стены торчали трубы — краска шелушилась, как короста, металл покрылся бурой чешуёй, тёмной от сырости. Там, где трубы уходили в стену, штукатурка намокла и походила на влажно разбухшую глину.
Взгляд 3
Ступени познания
Проходили ночи без отдыха — давящие, потные, изнуряющие, словно подневольная работа. Серо-красное зарево колеблющимся куполом стояло над ночным Маэном, затуманивая звёзды, а луна в этой призрачной пелене обретала ядовитый химически-жёлтый оттенок.
Город лежал как коралловый риф, обсохший в отлив, — пористая плоская громада с лужицами озёр и ручейками каналов. Фосфоресцирующими червями скользили по трещинам улиц цепочки машин. Уходили по эстакадам в депо поезда надземки — белые змеи с огненными глазами. Люди маялись и извивались в порах квартир — тягостная безысходная истома, влажная нагота, полусон-полуявь в объятиях удушливых кошмаров.
Нагретые за день мостовые и стены отдавали воздуху скопившееся в них тепло. Некуда бежать, негде укрыться от всепроникающего жара. Даже вода, остывая, усиливала гнетущее действие ночи.
«
Теплоёмкость воды в 10 раз больше, чем железа
». — Нагнув пониже колпак лампы, Энгеран читал блокнот Лассы, постепенно теряя понятие о том, где он и зачем сидит над этими записками. Рядом светился наладонник.
Муха спала голышом, блестящая от испарины, бессильная и трогательная; постанывая во сне, она переворачивалась то на живот, то на спину.
Взгляд 4
Будем знакомы
— Химикат, которым дубят кожу, — призналась девушка, доев бутерброд. — Алюминиевые квасцы. Я их купила центнер и носила на «Сентину» понемногу. Дебаркадер устроен так, — она нарисовала вилкой на столе фигуру П. — С открытой стороны через портал заплывает спитс, а погрузка-разгрузка — с носовой аппарели и правой платформы, где кран. Слева ходят вагонетки для сыпучих грузов, они давно в простое. Я наполнила вагонетку водой из магистрали, сделала раствор квасцов. Когда… гухьяки, да?., когда гухьяки погрузились, вылила это в бассейн. Там прямо закипело! — Её лицо осветилось жестокой радостью. — Жаберный яд. Их жабры свернулись, как листья в огне. Кто не успел хорошенько вдохнуть, мигом полезли обратно; тут я их и встретила.
Пробираясь из Бордена, она почти сутки не ела и теперь судорожно насыщалась. Трескала всё, чего девушки обычно избегают, соблюдая фигуру.
— Ты здорово раскусил их, Энге. Можно звать тебя так? Где ты учился?
— После армии, в Хартесе. На газетном деле.
— Молодец, показал мне статью с телефоном. И журнальчик выбрал попохабней — я таких в руки не беру.
Артём Белоглазов, Лев Жаков
Да в полымя
Игорь, нахмурясь, вертел маленькую детальку и никак не мог сообразить, куда её девать. Разобраться без мамы оказалось не под силу: схема была сложной даже для него, пятиклассника.
— Лёшка, иди сюда! — позвал младшего брата.
— Чево? — баском отозвался карапуз, сосредоточенно вырывая картонную страницу из книжки. Страница не поддавалась.
— Сюда иди, говорю!
Лёшка приблизился вразвалочку.
Андрей Столяров
Мелодия мотылька
Сталкиваются они в Париже. Это обычный рутинный тур, которые фирма заказывает практически каждые выходные. Двадцать сотрудников, набранных из различных исследовательских отделов, двадцать сотрудниц из штата администрации, включённых по стохастической выборке. Сюжеты тоже чередуются произвольно. Сегодня это средневековый Лондон времён Ричарда III, далее — Рим эпохи блистательного императора Августа, затем — необитаемый остров, где в джунглях, у Рогатой горы, спрятаны сокровища карибских пиратов. И так далее и тому подобное. Схема, впрочем, всегда одна и та же. Сначала ознакомительная экскурсия, иллюстрирующая правила местной жизни, потом — час личного времени, которое можно проводить как заблагорассудится. Возвращение — по цветовому сигналу. Курсор, указывающий место сбора, включается автоматически.
Сейчас это Париж периода Ришелье. Путаница узких улочек, вымощенных разномастным булыжником, цокот копыт, оглушительное чириканье воробьёв, крики торговцев, выставивших вдоль стен корзины с пёстрым товаром.
Конечно, в действительности это выглядело не так. Конечно, было грязнее, грубее, вульгарнее, непристойнее. Из канав, наверное, поднимались кошмарные запахи, на мостовой, вероятно, гнили очистки, которые выбрасывали прямо на улицу. Впрочем, кого волнует, как это было в действительности? Главное, чтобы картинка была красивой и вызывала желание заказать следующий тур. Тут дизайнеры, надо признаться, на высоте: небо — синее, солнце — по-весеннему яркое, чуть дымящееся, дама, которая уже некоторое время идёт впереди, похожа на настоящую аристократку: осиная талия, бархатная пышная юбка, сложная причёска, открывающая тем не менее нежную кожу шеи. Что с того, что аристократки вот так, пешком, скорее всего, не ходили? Какое имеет значение, что без слуг, без сопровождения вооружённых мужчин, они на улицах, вероятно, не появлялись? Да это вовсе и не аристократка. Это кто-то из корпорации, видимо, из их туристической группы. Просто такая у неё сейчас аватара. Это «изюминка», приключение, заложенное в сюжет данного тура. Наверное, надо её догнать. Гликк ускоряет шаги, стуча подковками каблуков по булыжнику. На нём тоже, как полагается, костюм дворянина: кожаная, вся в бисере, куртка, кожаные бриджи, заправленные в мягкие зеленоватые сапоги. Перевязь со шпагой, которая при каждом шаге бьёт его по колену. Ничего, зато дама явно не против, чтобы он с ней поравнялся. Во всяком случае, с интересом посматривает назад. Сейчас она обернётся и скажет умоляющим голосом: сударь, ради всего святого, мне нужна ваша помощь!.. А он ей мужественно ответит: всегда к вашим услугам, сударыня!.. Потом будет какой-нибудь особняк, весёлый огонь в камине, лёгкий сумрак гостиной, кровать с балдахином, свешивающим прозрачные занавески…
Гликк вполне готов к такому повороту событий. Сколько раз и под сколькими балдахинами он уже побывал! Он уже поднимает руку к шляпе с пером. Но вот что значит дешёвый тур уровня «C»: картинка вдруг тихо сминается, как будто ему под веки попали капли воды. Проходит волна, искажающая небо, дома, само сюжетное бытие. На Гликка даже накатывает головокружение. А когда окружающий мир вновь устанавливается, обретая покой, он видит, что дама, шедшая впереди, куда-то исчезла. То ли успела свернуть, то ли вообще перешла в другую сюжетную линию. Её как будто и не было. Зато из переулка, открывшегося по левой руке, доносится отчаянный женский крик. Кстати, ничего неожиданного. Двое мужчин явно бандитского вида тащат куда-то девушку в порванном платье. Внешность мужчин, естественно, весьма характерная: оба сильно небритые, оба с дегенеративными лбами, делающими их похожими на зверей, оба в рваном обмундировании, пьяные, тупые, гогочущие, оба нагло уверенные в праве жестокой силы. Девушке из их рук не вырваться. Она изгибается, но от этого только больше расходится слабенькая шнуровка на платье. Грудь уже почти полностью обнажена. Гликк не понимает: так это и есть запланированное приключение? Вызывает на всякий случай курсор. Курсор почему-то не откликается, хотя звуковой сигнал есть. Ладно, шпага сама собой легко выскакивает из ножен. Навыков фехтования у него, разумеется, нет, но он надеется, что аватара, вписанная в эту эпоху, должна их иметь. И действительно, лезвие, чиркнув по воздуху, останавливает оба бандитских клинка. Вытаращенные глаза мужчин… Сопение… Багровые от натуги лица…
Дальше происходит то, чего он не ждёт: шпаги соскальзывают, и длинная, видимо, острая грань клинка располосовывает ему рукав выше локтя. Боль такая, что Гликк вскрикивает во весь голос. Что это?.. Такого просто не может быть! В туристическом, игровом, развлекательном туре его не могут убить… Его не могут даже сколько-нибудь серьёзно задеть. Или он съехал в какой-нибудь боковой сюжет?.. От неожиданности Гликк оступается, чуть не падает, скользит по глине, нелепо взмахивает рукой, и тут, вероятно, срабатывают программные навыки аватары — шпага его натыкается на грудь одного из бандитов и, видимо, попав между рёбер, высовывается с другой стороны. Бандит две-три секунды стоит с вытаращенными глазами, а потом во весь рост, точно одеревенев, валится на булыжник. Второй, видя это, ошеломлённо отскакивает и вдруг, будто гусеница, протискивается в узкую щель между домами.
Рассказы
Святослав Логинов
Статуя великой богини
Когда Корнуэл Сэмингс начинает величать себя стариной Сэмингсом, следует держать ухо востро. Впрочем, с ним всегда следует держать ухо востро, а ещё лучше попросту не иметь дел. Но попробуйте не иметь дел с Сэмингсом, если это единственный на сто парсеков тип, у которого можно заправить корабль в ту минуту, когда у тебя ничего, кроме этого корабля, не осталось. Нетрудно догадаться, что благотворительностью Сэмингс не занимается, и в обмен на свою горючку обдерёт тебя как липку. Сам он любит приговаривать, что делает это для твоего же блага: к липкому, мол, деньги липнут. А уж если Сэмингс принимается называть себя стариной, значит, ты будешь обобран с особым цинизмом.
Но самое опасное, если старина Сэмингс произносит фразу: «Не мне тебя учить». Такое произносится, когда Сэмингс хочет, чтобы ты совершил какое-нибудь гнусное преступление, ответственность за которое будешь нести ты, а прибыль, если таковая найдётся, получит он.
До сих пор я, услышав такого рода предложения, вежливо (непременно вежливо!) прощался и уходил. Но сейчас уходить было некуда, разве что ночным сторожем на склад списанных звездолётов. А для настоящего звездолётчика это всё равно что в петлю лезть. Поэтому мне пришлось выслушать всё, что предлагал Сэмингс, вплоть до фразы, что, мол, не ему меня учить. И самое скверное, что я не понял, где именно старина Сэмингс собирается меня прищучить. Разумеется, благотворительностью он и сейчас не занимался, горючки мне давалось в обрез, а санкции за невыполнение задания были такими, что, проштрафившись, я с ходу мог попрощаться со своей «Пташкой». Вот только задание казалось подозрительно пустяковым. С одной из планет Внешнего круга следовало привезти деревянную статую местной богини. Официально для Эльсианского этнографического музея, хотя, скорее всего, просто кому-то из толстосумов очень захотелось иметь её в своей коллекции. Вывозить предметы культа с отсталых планет, разумеется, запрещено. Это, видите ли, может нанести урон местной культуре. Какая у них может быть культура, если там культ, не знаю, но я и прежде местных божков не касался, и впредь бы не хотел. Однако заказ есть заказ; втемяшилось толстосуму богиню иметь — надо доставить. Аборигены, конечно, своего болвана добром не отдадут, но тут уже, как говорит старина Сэмингс, не ему меня учить. Отбирать статую силком я не собираюсь, не мои это методы, а какие методы мои, распространяться не следует, особенно когда в радиусе ста парсеков ошивается старина Сэмингс.
Короче, контракт такой, что просто оторопь берёт. Не вижу я, где тут ловушка, и всё. А Сэмингс придвигает контракт и улыбается, словно крокодил перед завтраком: мол, подписывай живей, я есть хочу.
— Стоп, стоп! — говорю я. — Так дела не делаются. Я ещё не знаю, что за планета, что за богиня, куда и в каком виде её доставить…
Леонид Алёхин
Нет жалости
Антон Шестопалов загрузил колбу с реактивом в центрифугу. Поставил таймер на шесть минут. Под гипнотическое гудение агрегата мысли текли вяло. Купить Кириллу кроссовки. Ната просила хлеб и сметану. Машину помыть. Интересно, если на анализаторе зажжётся зелёный — как изменится его жизнь?
Сколько он себя помнил, в голове у него звучали два голоса. Первый занудно перечислял повседневные дела, мелочно припоминал обиды, заново проговаривал малозначимые диалоги. Второй изредка вклинивался в бесконечный бубнеж первого, стремясь его огорошить, заставить притихнуть. Именно он когда-то спросил маленького Антоху: а что там, в конце, когда погаснут все огни и умолкнут все голоса? Неужели совсем ничего-ничего?
В защитном костюме было жарко и нестерпимо чесалось всё, что невозможно было почесать. К тому же захотелось курить. «Вот ещё новость», — подумал Антон. Курить он бросил четырнадцать лет назад, сразу после института. Натка боялась за ребёнка.
Шесть минут оттикали. Мелькание колб в центрифуге замедлилось. Теперь всё внимание на подмигивающий жёлтым анализатор.
Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Пауза. Данные пошли загружаться в компаративный блок. Теперь мигает быстрее. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. «Сейчас красный, и напьюсь. Год работы насмарку. Третий раз, между прочим». Жёлтый. Жёлтый.
Расселл Д. Джонс
Богомол и орхидея
Таможенник, наверное, в десятый раз перечитывал моё разрешение. Только подумать, какой ответственный человек!
Единственным ориентиром на его невыразительной физиономии были аккуратно подстриженные усы, лоснившиеся от пота. Время от времени таможенник доставал очередную салфетку, вытирал лицо и, не глядя, бросал влажный белый комочек куда-то под стол, видимо, в мусорник. Но так как лоб и щёки тоже вспотели, то на усы салфетки уже не хватало, и они продолжали поблёскивать, словно шерсть мокрого зверька.
На коробке с салфетками было написано «Тропическое утро», но таможенник благоухал пятновыводителем и жареной картошкой с кетчупом. Возможно, под «тропическим утром» подразумевался цвет. Или тактильные ощущения?
— Поня-атно, — пропыхтел таможенник и оценивающе взглянул на меня.
Я вежливо улыбнулся.
Генри Лайон Олди
Семь смертных
Вторник. Гнев
Люська опять ела арахис.
Какое там ела — жрала, давилась, чавкала. Ухватит пальчиками и давай жмакать, шелуху лущить. И в рот, в рот! — один желтоватый катышек за другим… Запах — от стены до стены. Ошмётки шелухи — где ни попадя. На клавиатуре, на полу, у неё на коленках, туго обтянутых колготочным ажуром; у меня, блин, в печёнках!
— Корова! — не выдержал я. — Жвачное, растудыть!
Люська не откликнулась.
— Я тебе сколько раз?.. Сколько, я спрашиваю?!
Четверг. Чревоугодие
…и что мы имеем с холодильника?
Гуся, увы, не наблюдается. Опа-на! Балычок-с! Горбуша? Она, родимая. Сейчас мы её на хлебушек, да с маслицем, да сверху — лимончиком… Где у нас лимончик? И веточку укропа… Сыр? «Дор-Блю», «зелёная марка»? Любимый мой! Нет-нет, мы никуда не торопимся. Мы медленно спустимся с горы… На ломоть батона — «толстым-толстым слоем», как правильно учит нас реклама, — и в микроволновку. Тридцать секунд. Ага, кофе подоспел. Ветчинка, помидорушки, шпротики — «Рижское золото», с медалями! — тортик на сладкое…
Заморим червячка?
— Толик, ты сдурел?
— Ыгм?
Суббота. Лень
…по ряду макроэкономических позиций Индия догнала развитые государства. Благодаря значительному превышению экспорта над импортом стране удаётся поддерживать положительное сальдо платёжного баланса как в целом, так и по текущим операциям. Этот фактор способствует накоплению золотовалютных резервов. Поскольку валовой национальный продукт на душу населения в Индии стабильно растёт быстрее, чем численность самого населения, она позволила себе такую неслыханную роскошь, как программу повышения рождаемости.
Ведущие экономисты связывают этот скачок в развитиии «азиатского слона» с тем, что эмо-карты индусов формируются из смертных грехов, определённых ещё Махатмой Ганди:
— богатство без работы;
— удовольствие без совести;
— наука без гуманности;
Воскресенье. Алчность
Хоронили Шурку Литвина.
Я знал, что он долго болел. Даже знал, чем. Всё собирался зайти, навестить — и медлил, откладывал. Словно боялся заразиться. Вот, навестил.
На Тринадцатом городском кладбище.
Густая компания провожающих топталась у ямы. Рыдала Шуркина мать. Её успокаивали две дочери. Отца, строительного воротилы, не было — свалился с микроинфарктом. Пьяненький кузен хотел произнести речь. Очень хотел. Его урезонивали шёпотом. Шурка лежал в гробу спокойный, деловитый. Казалось, он собрался на работу и только ждал, пока все уйдут поминать.
Отличный гроб. Двухкрышечный. Из азиатской вишни. Тонировка красная, глянец. Модель «WASHINGTON E-8-62 HR». Я специально подошёл ближе, посмотрел на табличку. Такой гроб на хорошие бабки потянет. Тыщи три баксов. Надо было всё-таки проведать Шурку при жизни. Венки опять же. Гвоздика, роза, хризантема. Пятьсот баксов. Ирис, хризантема. Триста баксов. Дальше — искусственные. От тридцати до сорока.
Понедельник. Гордыня
Хорошо, что мы не Авраменки. У них тоже гнев с гордыней — в один день, как у нас с Лидкой. Только процентовка — закачаешься! Найдут Анькины 79 на Славкины 84+ — туши свет, сливай воду! Наши жалкие 26 на 31 — курам на смех.
Зато ссоримся реже.
Хрен бы Авраменко в такой день согласился пса выгулять! А я — ничего. Я не гордый. То есть гордый, конечно. Чероки — лучший пёс в мире! Смотрите, завидуйте. Фу, Чероки! Брось гадость! Как тебе не стыдно? Учись у Дика: он никогда…
Куда?! Стой, животное!
Внял, зараза. Взял пример с Дика. Кошку, понимаете ли, Дик увидел! Ты ж вчера с Брыськой только что не лизался, кобелина! Или у тебя тоже циклы? Ну, загнали на дерево — дальше что? Так и будем скакать и лаять до вечера? Ой! Это не Брыська… Это ж Лярва! Ко мне, Чероки! На поводок — и домой, пока Эсфирь Львовна не объявилась. За свою Лярву она нас с тобой обоих на дерево загонит!
Михаил Харитонов
Свет
То был совсем юный мир — пронизанный мягким сиянием, загадочный, влекущий.
В долине царила предутренняя тишина, полнящаяся сладким шорохом растущей травы. Деревья стрёмили к небу стройные ветви в ожидании близящейся зари. Скоро, совсем скоро настанет пора цветения, когда воссияют долы.
У самого горизонта виднелась гряда невысоких гор. Меж двумя вершинами сияла, как драгоценность, огромная звезда.
Эарендиль гордо расправил крылья навстречу небесному оку, ловя драгоценные капли чистого Света.
Он двигался — плавно и невесомо, но притом стремительно, как подобает высокородному, — по шелестящей траве, наслаждаясь ранней свежестью. Ночь покидала дол, наступало время утреннего непокоя.
