Было время, когда наши поэты, даровитые и бездарные, лезли из кожи вон, чтобы попасть в

классики,

и из сил выбивались

украшать природу искусством;

тогда никто не смел быть естественным, всякой становился на ходули и облекался в мишурную тогу, боясь

низкой природы;

употребить какое-нибудь простонародное слово или выражение, а тем более заимствовать сюжет сочинения из народной жизни, не исказив его пошлым облагорожением, значило потерять навеки славу хорошего писателя. Теперь другое время; теперь все хотят быть

народными;

ищут с жадностию всего грязного, сального и дегтярного; доходят до того, что презирают здравым смыслом, и все это во имя

народности.

Не ходя далеко, укажу на попытки Казака Луганского и на поименованную выше книгу. Итак,

ныне

совсем не то, что

прежде;

но

крайности сходятся;

притом же давно уже было сказано, что

И потому, несмотря на такую очевидную разность в направлениях, поэты настоящего времени споткнулись на одном ухабе с поэтами былого времени. Как те искажали народность,

украшая

ее, так эти искажают ее, стараясь приближаться к ее естественной простоте. Что в русских сказках в тысячу тысяч раз больше поэзии, нежели в «Бедной Лизе», не только в «Боярской дочери»

[2]

и «Марфе Посаднице», об этом в наше время нечего много говорить: это аксиома. Как же хотите вы воспроизводить их? Не то ли же это, что, подобно Дюсису, переделывать в пошлые трагедии генияльные драмы Шекспира? Не то же ли, что поправлять народные русские песни, вставляя в них паркетные нежности и имена

Лил, Нин

и проч., как то делывалось нашею доброю стариною! Эти сказки созданы народом: итак, ваше дело списать их как можно вернее под диктовку народа, а не подновлять и не переделывать. Вы никогда не сочините своей народной сказки, ибо для этого вам надо б было, так сказать, омужичиться, забыть, что вы барин, что вы учились и грамматике и логике, и истории и философии, забыть всех поэтов, отечественных и иностранных, читанных вами, словом, переродиться совершенно; иначе вашему созданию, по необходимости, будет недоставать этой неподдельной наивности ума, не просвещенного наукою, этого лукавого простодушия, которыми отличаются народные русские сказки. Как бы внимательно ни прислушивались вы к эху русских сказок, как бы тщательно ни подделывались под их тон и лад и как бы звучны ни были ваши стихи, подделка всегда останется подделкою, из-за зипуна всегда будет виднеться ваш фрак. В вашей сказке будут русские слова, но не будет русского духа, и потому, несмотря на мастерскую отделку и звучность стиха, она нагонит одну скуку и зевоту. Вот почему сказки Пушкина, несмотря на всю прелесть стиха, не имели ни малейшего успеха. О сказке г. Ершова – нечего и говорить. Она написана очень не дурными стихами, но, по вышеизложенным причинам, не имеет не только никакого художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса. Говорят, что г. Ершов молодой человек с талантом; не думаю, ибо истинный талант начинает не с попыток и подделок, а с созданий, часто нелепых и чудовищных, но всегда пламенных и, в особенности, свободных от всякой стеснительной системы или заранее предположенной цели.

Конек-Горбунок… Сочинение П. Ершова… (с. 366–367). Впервые – «Молва», 1835, ч. IX, № 9, «Новые книги», стлб. 143–145 (ц. р. 1 марта). Подпись: (-он -инский). Вошло в КСсБ., ч. I, с. 329–331.

Проблема литературной обработки фольклорного материала связана у Белинского с общей концепцией развития художественного сознания. Подделаться под дух фольклорного произведения невозможно, так как невозможно искусственно восстановить предшествующие формы художественного сознания. Отсюда отрицательное отношение критика не только к произведению П. Ершова, но и к сказкам Пушкина. В рецензии на сказку «Царь-девица», М., 1835 («Молва», 1835, № 12, ц. р. 22/III; Белинский, АН СССР, т. I.), Белинский писал, имея в виду сказку Пушкина: «Ох, царь Салтан Салтанович! Бог тебе судья! встормошил ты наш неугомонный народ – житья не стало от сказок; хоть беги со света долой!» Подобные воззрения были характерны для русской философской эстетики. Так, Н. Станкевич в письме к Я. Неверову от 30 октября 1834 г, отзывался о «Коньке-Горбунке» следующим образом: «что путного в этом немощном подражании народным поговоркам, которые уродуются, искажаются стиха ради, и какого стиха? Пушкин изобрел этот ложный род…» (Станкевич с. 295–296).