В течение столетий ученые складывают на алтарь науки те научные знания, которые им удалось «добыть» из «океана разума». Накоплены горы информации, но её обобщение и осмысление до сих пор оставляет желать лучшего. Выводы, которые делают ученые, во многом определяются той общественной установкой, иначе говоря идеологией, которая принята в обществе. Каков социальный заказ, таковы и результаты научных исследований. Если факты противоречат «генеральной линии науки» — тем хуже для фактов. Недаром ученый-биолог Александр Любищев говорил: «За эволюцию собрана горка фактов, а против — Гималаи фактов». Это, впрочем, не мешает и по сей день не замечать Гималаев.

Эволюционисты утверждают, что жизнь зародилась в воде. Как происходило это знаменательное событие, никто не знает, но недостатка в гипотезах нет. Например, получила распространение теория А. Опарина о возникновении живых организмов из «первичного бульона». Не менее захватывающим событием, в исполнении других эволюционистов предстает «выползание» рыб на сушу и превращение их в сухопутных животных. По мнению ученых, в то время как вода кишела разнообразием жизни, земля была «безвидна и пуста». Есть однако серьезные основания сомневаться в убедительности таких гипотез.

Когда окаменевают гиганты.

У многих народов существуют овеянные преданиями старины глубокой представления о древе жизни. С ним связаны представления о появлении на Земле богов и первых людей. На некоторых древних изображениях можно видеть божество, восседающее в кроне древа. Так, согласно древнегреческой легенде, бог плодородия Адонис появился из ствола мироносного дерева, чудесным образом раскрывшегося на десятом месяце созревания плода.

Если допустить, что верна теософская концепция сотворения человека и животных, то в качестве рабочей версии можно предположить, что первый человек вырос не где-нибудь, а… на дереве.

Может ли неразвитый эмбрион ползать или плавать? Почему бы нет; например, 12-дневный эмбрион кенгуру самостоятельно выбирается из матки через влагалище и ползет в сумку, цепляясь за шерсть своими крохотными «ручонками». Можно предположить, что другие недоразвитые эмбрионы, в другое время и в другой обстановке научились не только ползать и плавать, но и размножаться и превратились… в устриц и улиток. Иные обзавелись прочной известковой раковиной и с того момента существуют в ней сотни миллионов лет. Предки осьминогов, которых называют приматами моря за их сообразительность, свернувшись колечком, произвели необходимую трансформацию своего тела и превратили остатки желточного мешка в ловчую сеть (щупальца с присосками). Кто бы мог подумать, что гигантские 15-метровые кальмары, иногда нападающие на китов, являются далекими потомками эмбрионов человека, некогда приспособившихся к жизни в океанской пучине.

Энгельс, наверное, сказал бы об осьминоге, что он развил щупальце-руку и превратился в человека моря. Осьминожные щупальца называют не только руками, но и ногами. Водолазы и морские туристы нередко наблюдают осьминогов передвигающихся по дну «на цыпочках» — на самых кончиках вытянутых вниз щупалец. В таком положении осьминоги удивительно напоминают головастого человека. Но этим сходство с человеком не ограничивается. У осьминогов действительно крупный мозг, помещенный в хрящевой череп. Причем хрящ по своему составу близок к хрящевой ткани позвоночных животных и человека. Более того, глаза осьминога мало отличаются от глаз человека. (Отличие состоит в том, что человек фокусирует глаз на различных предметах, изменяя кривизну хрусталика. Глаз осьминога снабжен круглым хрусталиком, который при фокусировке на предмет то приближается к сетчатке, то от нее отдаляется. Это происходит подобно тому, как в фотоаппарате движется объектив).

Жуткие истории иногда рассказывают о муравьях. Особенно свирепствуют, по утверждению очевидцев, бразильские муравьи-легионеры. Так, Карл Стефенсон развертывает перед глазами читателей ужасную картину нападения бродячих хищников, имя им легион.

Армия черных оккупантов, покрыв сплошным ковром тамариндовый лес, приблизилась к плантации, где укрылась горстка смельчаков, вознамерившихся бросить вызов ненасытным тварям. Беспорядочно метались и дико кричали обезьяны, в панике бежали ягуары, пумы, олени, тапиры. Но у людей, в отличие от животных, есть разум и они не хотели отступать перед силой слепой стихии (в прямом и переносном смысле: эти муравьи слепы от рождения).

Для многих энтомологов нет занятия притягательнее, чем наблюдать за муравьями. Сидит такой энтомолог на раскладном стульчике у муравейника, приставив к глазам бинокль с насадными линзами, и часами сканирует поверхность гнезда, тщась проникнуть в муравьиные тайны. Чувства его при этом сродни тем, которые, вероятно, испытывал бы инопланетянин, изучая большой мегаполис с борта летающей тарелки. После таких бдений у муравейника возникает соблазн впрямую отождествить муравьиную семью с человеческим обществом.

Для тех, кто незнаком с муравьиным мегаполисом, заметим, что муравьи, которых мы часто видим у себя под ногами — это дамы, неспособные иметь детей. Зато дамы-роженицы (как и у других перепончатокрылых: ос, шмелей, пчел) являются вторичными гермафродитами и совмещают в одном лице функцию самки и самца. Таких важных персон в муравейнике содержится от нескольких до ста особей. Один раз оплодотворенная крылатым самцом-искусителем, дама после этого превращается в машину по производству яиц и уже не нуждается в помощи ухажера.

О пчелах сказано немало. Во все века люди пытались видеть в пчелиной семье некую модель устройства человеческого общества. Так, Платон полагал, что у пчел зрелая аристократия. Аристотель видел в пчелином гнезде рабовладельческое государство. Плиний в «Естественной истории» описал Цезаря пчел — его гордую осанку и грозный вид охраны. Вергилий увидел у пчел монархию. У Шекспира в «Генрихе IV» описание пчелиной семьи напоминает купеческую Англию Елизаветинской эпохи. Французский писатель XVII веке Симон описывал пчелиное государство как основанное на феодальных началах. У русского писателя ломоносовской школы Рычкова пчелиная семья изображена в виде режима просвещенного абсолютизма.

С распространением свободолюбивых взглядов в обществе людей многие исследователи пчел стали открывать и у них конституции, парламенты и своды законов. Фигье в книге «Жизнь насекомых» вполне в духе своего времени провозглашает: «…пчелы составляют настоящую республику, а пчелу-матку несправедливо называют царицей, — в сущности, она только президент республики…» Название книги Локцения, изданной в XVIII веке, говорит само за себя: «Общежитие пчел, с государством гражданским сравненное, или выведенный из самой натуры пчел подлинный и изрядный образец гражданской жизни». Француженка Ройе, горячая поклонница и переводчик Дарвина, издала в конце XIX века в Париже книгу, в которой утверждала, что все беды человеческие происходят по вине мужчин. Она предлагала построить новое государство, устроенное по образцу пчелиного улья, где управляют только женщины. Писарев в произведении «Пчелы» показал общество насекомых, ограбленное и обманутое трутнями. Естественно, цензура увидела в этой книге попытку обличения монархического строя в России и не дала ей ходу. В конце XIX века вышла книга Метерлинка «Пчелы». В своем отклике на эту книгу В. Г. Короленко писал: «Люди в своем общественном развитии только подошли к тому рубежу, с которого начали строить свою семью пчелы. Человечеству надо пройти еще большой, долгий путь, пока оно не поднимется в устройстве общественной жизни до уровня пчел». Аналогичны взгляды Мандевиля — это еще на заре капиталистической эпохи: «Пчелы обладают счастливой способностью подавлять индивидуальную эксцентричность во имя общего блага. У них индивидуализм не противопоставлен, а подчинен целому. Поэтому пчелы, бесспорно, наладили свою жизнь лучше, чем люди».

Не прошел мимо «пчелиного вопроса» и Ленин. Так, полемизируя с Плехановым, он приводит выписку из Л. Н. Толстого: «Если брать сравнение из мира животных, как это любят делать некоторые люди, защищая насилие и борьбу — борьбой за существование в мире животных, то сравнение надо брать из животных общественных, как пчелы…»

Маркс и Энгельс, и восхищаясь Дарвином и критикуя его, указывали, что он в своем учении, сам того не подозревая, дал пародию на современное буржуазное общество. Животные и растения, изображены им так, что можно узнать английский уклад жизни, с его разделением труда, конкуренцией, открытием новых рынков и мальтусовской «борьбой за существование». Энгельс высказывался вполне определенно — называл пчёл производящими животными с органами-орудиями, что вполне в духе марксизма. (Для тех, кто не знает, скажем: Энгельс видел в человеческой руке орган, способный производить орудия, якобы благодаря этому обезьяна превратилась в человека.) «Орудий» у пчелы действительно много: щетинки, кисточки, гребни, ушки, шильца, щипчики, корзиночки и т. д. По поводу «разумности» пчел и других животных Энгельс поясняет, что «планомерный образ действий существует в зародыше уже везде, где протоплазма, живой белок существует и реагирует, то есть совершает определенные, хотя бы самые простые движения, как следствие определенных раздражений извне». Поддерживает его в этом вопросе и Маркс: «Пчела, постройкой своих восковых ячеек, посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове». Как на самом деле реагирует «живой белок» на «раздражения извне» и какую ячейку из воска строит в своей голове архитектор — все это оставим на совести марксистов… Дарвин ближе к природе и потому без долгих философских рассуждений в «Происхождении видов» пишет, что пчела «на практике предвосхитила открытия математиков». Кениг, дабы проверить математические способности пчел, произвел вычисления и обнаружил, что тупой угол ромбов в ячейках пчел равен 109 градусам 26 минутам. Впоследствии Маральди со всевозможной точностью измерил этот угол и обнаружил, что он равен 109 градусам 28 минутам. Разница в две минуты возникла не по вине пчел, а вследствие ошибки в логарифмических таблицах, которыми пользовался Кениг. Специалисту по пчелам Альфандери, жившему в XIX веке, также как и Марксу, казалось, что пчелы превзошли архитекторов и строителей: «…оказались способны строить свои сооружения как сверху вниз, так и снизу вверх, что нам кажется удивительным, потому что так строим и мы…» А современный французский натуралист Даршен пошел еще дальше; ему удалось доказать, что строительство начинается лишь тогда, когда есть определенное количество рабочих пчел, и обязательно в присутствии прораба — матки. Как видим, «живой белок» не спешит расставаться со своими тайнами. Возможно, что и крылатый «архитектор» строит в своей голове ячейку из воска…

В сочинениях некоторых современных пчеловодов можно прочесть, что жизнью улья руководит «тайный пчелиный комитет». Так, американский специалист по пчелам Латгам заявляет, что «контрольные пчелы, не очень молодые и не очень старые, в расцвете сил управляют пчелиным государством». Троллоп-Белью указывает, что в улье есть три-четыре пчелы, которые, словно жрецы, мудро управляют всем хозяйством, не принимая какого-либо участия в работах. Организуют медовую и восковую промышленность, координируют связи между различными группами пчел. А в одной из книг о пчелах, вышедшей в свет в XX веке, читаем: «Наступит время, когда современный человек найдет много полезного в солидарности улья. Мудрецы дадут народам новые законы, списанные с законов жизни пчелиной семьи, и золотой век расцветет на Земле».