Изгнанник (L'Exilé)

Бенцони Жюльетта

С тех пор как исчезла его дочь Элизабет, благородный владелец поместья «Тринадцать ветров» Гийом Тремэн не находит себе места. Ей всего шестнадцать, она впервые полюбила и, поддавшись чувству, последовала на корабль за наследным принцем. Наивная девушка вовлечена в опасную авантюру, серьезности которой не осознает. И отец бросается на поиски. Жаль, что море не хранит следы кораблей...

Часть первая

Охота

Глава I

Зима рыцаря Господня

Гроза, ворча, удалялась.

Она была короткой, сильной, но благотворной: воздух снова посвежел. Это была одна из тех летних гроз, которые встречают с благодарностью, когда иссохшая земля не видела ни капельки воды уже много дней, когда солнце нещадно печет и все вокруг как будто молит о дожде.

Укрывшийся вместе с конем под навесом скалы Гийом Тремэн даже сожалел о том, что ливень оказался таким коротким. Он был просто необходим для роста трав на пастбищах! Но, посмотрев на меняющееся небо, он подумал о том, что гроза может вскоре вернуться. В этот момент грозовое облако, должно быть, огибало маяк в Экуве, который вместе с горой Лез-Авалуар считается одной из вершин Нормандии. Гийому показалось, что раскаты грома следуют за ним по пятам... В этом случае ему следовало поторопиться, чтобы попытаться добраться до Монтрувра. Насколько он знал, до замка было уже недалеко...

Черный жеребец Гийома упирался: он не хотел продолжать путь. Сахиб любил ветер, но ненавидел гром и чувствовал его неминуемое возвращение. Тремэн сделал несколько шагов, ведя его под уздцы и пытаясь сориентироваться. густой дубовый лес, словно плащ, покрывал высокий холм и спускался до ворот Алансона. Он напоминал подводный пейзаж, играя бесконечными переливами зеленого цвета с разнообразными оттенками синевы. В тишине, которая, казалось, не нарушается целыми веками, было что-то магическое. Гийом с радостью бы задержался в этом удивительном месте, но приближался вечер. Ему следовало прибыть в замок до наступления темноты...

Когда Гийом вернулся на тропу, с которой ему пришлось свернуть, чтобы укрыться от дождя, он на мгновение замешкался. Гроза словно изменила пейзаж, но вдруг его острый взгляд увидел старый придорожный крест. Наверняка это тот самый, о котором ему говорили в Карруже. Если это так, то путешественник оказался намного ближе к Монтрувру, чем он думал.

Глава II

Предсказательница

За десять лет старая улица Рампар ничуть не изменилась. Те же спокойные дома, тот же ненавязчивый флер зажиточной буржуазии, те же плиты мостовой, в конце которой виднелись деревья бульвара. Из-за стен монастыря поднимались круглые кроны каштанов. Только суровый силуэт башни Тампля казался более серым и более зловещим, чем в прошлом, если такое вообще было возможно.

При ближайшем рассмотрении некоторые из старых зданий казались необитаемыми, но, к радости Гийома, это не относилось к тому дому, который его интересовал. Напротив, в нем кипела активная жизнь. Ворота были широко открыты и не скрывали двор, в котором стояла большая дорожная карета. Двое слуг привязывали к ней сундуки, другие носили мешки и другой багаж Здесь явно готовились к отъезду, который больше походил на переезд, если учесть фургон для мебели позади кареты, в который грузили тщательно упакованную легкую мебель.

— Пожалуй, я приехал вовремя, — пробормотал Гийом. — Остается только узнать, собрался ли в путь сам Кормье.

Долго ждать ему не пришлось. Адвокат вышел из дома. Он нес плотную черную дорожную сумку, которую сам поставил в карету. Время, прошедшее после драмы, которая объединила его и Гийома буквально на несколько часов, прибавило адвокату несколько килограммов и немного седых волос.

Внешность Гийома тоже мало изменилась, и Кормье узнал его с первого взгляда, стоило только тому войти во двор. Тремэн сразу понял, что этот визит не слишком обрадовал хозяина. Но адвокат направился ему навстречу и даже изобразил подобие улыбки.

Глава III

Дом шотландца

Как и предсказывал Фуше, только в первой половине сентября в сопровождении Жан-Жака Лекульте дю Моле он вошел в величественные двери Министерства иностранных дел, которое в ту пору располагалось на улице Бак

[8]

.

До этого момента Тремэн пытался проводить время как можно более разумно, оттачивая свой образ богатого провинциального судовладельца, который приехал в Париж по важным делам, но не пренебрегающий встречами с клиентами, со старыми друзьями и который не прочь был немного развлечься. Начавшаяся война позволяла Лекульте выигрышно преподнести месторасположение его друга Тремэна, живущего на самом краю Котантена, отделенного от Англии только Ла-Маншем. И это в то время, когда Бонапарт собирал войска в Булони, чтобы попытаться повторить подвиг Вильгельма Завоевателя и занять вражескую территорию. Банкир восхвалял качество кораблей Гийома, искусство его умелых капитанов и надежные экипажи, уверяя всех, что на них можно рассчитывать. Как и предполагал Тремэн, он встретился за кофе с финансистом Лабушером и обеспечил себе контракт на поставку северного леса именно в Булонь, где Бонапарт начал строительство целого флота плоскодонных кораблей, предназначенных для перевозки его войск в Англию и высадки их на берег. Это дело заняло у Гийома пару-тройку дней. Он не расставался с пером, записывая четкие указания для своих служащих в Шербуре. Ему нужно было отправить целую экспедицию за лесом в скандинавские страны.

Благодаря Бугенвилю, которого Тремэн застал как-то после обеда в Географическом бюро, он познакомился с забавным персонажем, американским инженером Робертом Фултоном. Двумя неделями раньше Фултон испытывал на Сене странное сооружение: корабль с двумя огромными колесами, укрепленными на оси. Корабль был оснащен гигантской печью с трубой и маленькой помпой, благодаря которой колеса вращались, а корабль двигался. Париж немало поразвлекся, наблюдая за «большой печкой господина Фултона», но счел ее не более важной, чем очередной ярмарочный балаган. И, к сожалению для непризнанного гения, Бонапарт также не проявил особого интереса к его изобретению.

— Во всех столицах толпятся авантюристы и прожектеры, предлагая всем правителям так называемые чудеса, которые существуют лишь в их воображении, — объявил он Монжу, который просил его повнимательнее приглядеться к этой новинке. — Это шарлатаны и самозванцы. Американец из их числа. Не говорите мне больше об этом!

Глава IV

Необычный полицейский

Гийом не ожидал так быстро очутиться лицом к лицу с дочерью, но была ли это на самом деле его дочь? Высокая и грациозная фигура явно принадлежала Элизабет. Нежное, словно цветок, лицо и очень светлые рыжие волосы тоже были ее, как и большие темно-серые глаза. Но ледяной высокомерный взгляд этих глаз, но повелительные интонации в этом знакомом голосе были новыми и очень напоминали Аньес.

— Мадам, — отозвался круглолицый коротышка с уважением, но с оттенком досады, что не укрылось от пленника, — вы не должны были здесь появляться.

— Но я здесь, господин де Сент-Алин, и это к счастью! Я никогда бы не простила вам такого преступления, и монсеньор тоже.

— Вот это приятная новость! — вздохнул Тремэн. — Я счастлив видеть тебя, Элизабет! Я думал, что этого уже никогда не случится. Твои друзья явно не собирались позволить нам встретиться.

— Они превысили свои полномочия. Я тоже счастлива видеть вас, но это лишь на мгновение, потому что мы, к сожалению, отныне принадлежим к различным лагерям...

Глава V

Правосудие Бонапарта

Гийому показалось, что он вышел на яркое солнце. Перед ним открывалась комната со множеством высоких окон, выходящих в сад. Светило выглянуло из-за туч, и его все еще теплые лучи усилили яркость желтого цвета обоев и обивки мебели. Он был здесь, человек, совершивший чудо, гений, который силой поднял Францию из кровавых сумерек Он строил страну заново, решал, создавал, пробовал помирить противников, успокоить народ. Его слава была такой, которой не видели никогда прежде. Бонапарт стоял у стола, заваленного бумагами, поверх которых раскинулась огромная карта какого-то порта. Опустив голову, скрестив руки за спиной, нахмурившись, он рассматривал план, словно был им недоволен. Спустя мгновение он оперся на него обеими руками и продолжал изучать, не обращая никакого внимания на вошедшего. Когда Бонапарт поднял голову, он обратился к Талейрану, сидевшему в кресле:

— Поймите же! Подготовительные работы в лагере в Булони идут недостаточно быстро! Англичане этим пользуются! Вы знаете о том, что они обстреляли Гран- виль? К счастью, канонерские лодки смогли их разогнать. Надо покончить с этими пиратскими действиями, а для этого нам нужны корабли!

Неожиданно Первый консул резко повернулся к Гийому, и его серо-голубые глаза приобрели в эту секунду стальной оттенок.

— Вы, кажется, судовладелец?

— Да, господин Первый консул.

Часть вторая

«Герцогини»

Глава VI

Ужин в узком кругу

Лошади возвращались. Новая конюшня в поместье «Тринадцать ветров» была отстроена практически заново. На восстановленной колоколенке на фоне разноцветных облаков красовался огромный букет из овса, полевых трав, поздних ромашек и вереска. Промытая сильным дождем, который принес западный ветер, новенькая черепица блестела не хуже начищенной меди, отполированной, как зеркало.

Кавалерия Тремэна с празднично вплетенными в гривы и хвосты зелеными лентами возвращалась после «ссылки» в Варанвиль, чтобы поселиться в своем новом жилище. Двенадцать голов, кони, кобылы и жеребята, не считая тех трех, которых после большого зимнего пожара удалось устроить в уцелевшей части конюшни. Хозяева встречали возвращавшихся на конях, тоже украшенных лентами. Они выстроились перед аркой, ведущей во внутренний двор. Трое мужчин, как будто составляя приветственный комитет: Гийом верхом на своем великолепном Сахибе, а за ним, образуя треугольник, Артур на Селиме и Проспер Дагэ, старший кучер, застывший, словно конная статуя, вместе со своим Траяном. Этот конь был, пожалуй, самым старым, но при этом определенно самым крепким и даже самым красивым из всех лошадей Тремэна.

Окруженные конюхами, прекрасные животные двигались парами. Возглавлял процессию Антуан, кучер госпожи де Варанвиль, который посчитал за честь самому вернуть своих временных постояльцев, которых стало на одного больше. Тремэн отдавал одиннадцать лошадей, а обратно получил двенадцать: в июле Прекрасная дама, золотисто-рыжая кобыла, родила Дамуазо, маленького нахального жеребенка. Он был как две капли воды похож на свою мать и уже показывал свой независимый характер.

Подъехав к Гийому, Антуан поприветствовал его на старинный манер, отведя руку с шапочкой далеко в сторону. Те, кто следовали за ним, повторили его жест. Хозяин «Тринадцати ветров» и его сын ответили им тем же, подставив ветру свои рыжие шевелюры. С течением времени их внешнее сходство становилось все более очевидным. У Потантена, старого мажордома, знавшего Гийома еще подростком, даже сердце сжималось: настолько сын стал похож на отца. Единственным различием были глаза: Артур унаследовал светло-голубые глаза своей матери, а глаза Тремэна-старшего были рыжевато-коричневыми.

— Всем спешиться! — крикнул Антуан, не оборачиваясь. А потом объявил с улыбкой: — Вот они и вернулись, мсье Тремэн, и в хорошем состоянии! И с поздравлениями госпожи баронессы!

Глава VII

Артур принимает решение

Стоя на коленях перед камином, Гийом мешал пепел и угли, словно сердился на них.

— Не беременна! — процедил он сквозь зубы. — Ты уверен, что не ошибся? Ведь... у нее были и остаются все признаки. Ты видел ее живот?

— Он не слишком велик для девятого месяца! Я знаю, что некоторые женщины могут оставаться очень худенькими, утягивая себя корсетом, но не беспокойся: в любом случае в животе ничего нет!

— Тогда как ты объясняешь ее состояние? Я спрашивал ее камеристку: у Лорны была тошнота, отвращение к пище, месячные прекратились, она прибавила в весе...

— Главное в том, что она испытала ужасный шок в ту ночь, когда в «Тринадцати ветрах» начался пожар. Прибавь к этому яростное желание забеременеть от тебя. Ты никогда не слышал о мнимой или истерической беременности?

Глава VIII

Улицы Байе

Как и во многих городах Нормандии, в Байе была своя гостиница «Золотой лев» — герб обязывает! — самая красивая и самая популярная в городе. Она находилась на улице Сен-Жан, которая вместе с улицами Сен-Патрис, Сен-Мало и Сен-Мартен составляла главную артерию города. Стоящая недалеко от собора гостиница привлекала благородных постояльцев из числа местных жителей. Крупные фермеры, нотабли и путешественники, обладающие хоть каким-нибудь влиянием, охотно приходили сюда, в два больших зала с почерневшими потолочными балками, чтобы полакомиться колбасами, сосисками и требухой, запивая все это белым вином и водкой, и поиграть в карты или в шашки.

В общем-то это было единственное веселое место в этом городе, население которого до Революции состояло в основном из священнослужителей. После трагических событий Революции Байе снова погрузился в сонную атмосферу прошлых лет, которую не нарушали размеренные шаги людей в сутанах, большинство из которых служили в великолепном соборе Нотр-Дам, истинном воплощении нормандской готики. Вернулись к жизни несколько монастырей и особняки, в которых местная аристократия училась жить заново под звон колоколов, отмеряющих время, как в Средние века.

А Виктор Гимар, со своей стороны, видел в «Золотом льве» своего рода благословение. Гостиница была теплым островком среди сурового существования, на которое он обрекал себя уже более двух месяцев, с той поры, как он пообещал Гийому присматривать за Элизабет. Им, впрочем, двигала в большей степени любовь, чем чувство долга. Желание схватить за шиворот принца вовсе не было его самым большим желанием, пусть даже он и добился того, что Фуше дал ему именно это задание — очень и очень непростое, — которое следовало выполнить на земле Нормандии. А Луи Шарль носил титул герцога Нормандского, и преданность прежнему режиму оставалась в этих краях очень глубокой. Гимар прекрасно понимал, что «герцогиня», как он называл Элизабет, когда был в плохом настроении, навсегда возненавидит его, если увидит, как он берет под арест ее мужа. Молодой человек надеялся, что, когда Луи Шарль появится в Байе, ему удастся убедить его бежать за границу одному. Тогда Виктор сможет привезти Элизабет к семейному очагу. Его любовь к Элизабет становилась все сильнее. И только поэтому этот человек действия, молодой, с бьющей через край энергией и жизненной силой, смирился с тусклой монотонной и однообразной жизнью в Байе.

Приехав в город, он представился властям под своим настоящим именем: барон Виктор де Класи, историк искусств. Гимар сообщил, что прибыл сюда в поисках документов, необходимых ему для работы. По его словам, труд будет посвящен сокровищу епископов Байе и, в частности, знаменитому «Полотну Победы». Считалось, что оно принадлежало королеве Матильде. Благочестивые руки городских кружевниц укрывали его во время беспорядков, чтобы в конце концов вернуть муниципалитету. Имя и благопристойное занятие открыли перед ним двери некоторых дворянских особняков, в число которых, однако, не вошел особняк Шарлотты де Вобадон. Полицейский и не пытался туда попасть. Напротив, ему, опытному сыщику, не потребовалось много времени, чтобы понять, что Элизабет скрывается именно там. Городок был маленьким, улицы — тихими, за исключением базарных дней, жители внимательно смотрели в окна, поэтому приезд юной и прекрасной наездницы, одетой в черное, едва ли мог остаться незамеченным. Пусть даже жители Байе, как, впрочем, и большинство нормандцев, считали сплетни недостойным занятием. Поэтому Виктору не составило никакого труда вычислить ее убежище. Все знали, что у госпожи де Вобадон живет кузина, находящаяся в глубоком трауре, и это освобождало ее от обязанности принимать у себя гостей и близких друзей. Кроме того, гостья выходила только для того, чтобы отправиться в собор на мессу.

Получив все эти сведения, сын балерины довольствовался скрытым наблюдением, предпочитая избегать встречи с Элизабет. Случайная встреча могла бы поставить его в трудное положение: у дамы его сердца было отличное зрение. Она бы мгновенно его узнала. Дочери Гийома Тремэна было известно, что он полицейский, и едва ли она захотела бы общаться с ним, пусть даже и находила его симпатичным.

Глава IX

Парус над морем

На другой день оба Тремэна уезжали из Байе, заставив глубоко сожалеть об этом Мадлен Ле Прово, которая от всей души надеялась задержать подольше в своей гостинице этих двух господ, столь не похожих на тех людей, с которыми она встречалась обычно. У нее было доброе сердце, и она очень сочувствовала юному Артуру, чье печальное лицо и устремленный в землю взгляд позволяли догадаться, что отец обошелся с ним довольно круто. По суровому виду последнего было ясно, что он намерен отбить у своего отпрыска вкус к подобным авантюрам. Но так как Мадлен верила в историю любви, рассказанную ей Гимаром, она все же нашла в себе смелость прошептать Гийому, пока тот оплачивал общий с сыном счет:

— Смею ли я надеяться, сударь, что вы не будете слишком строги с этим очаровательным молодым человеком? Моя покойная мать — да хранит Господь ее душу! — любила говорить, что у сердца свои резоны, которые разуму недоступны.

Если Тремэн-старший и удивился тому, что пышнотелая хозяйка гостиницы цитирует Паскаля, то и виду не подал, а ограничился тем, что коснулся быстрым поцелуем ее пухленькой ручки и улыбнулся так, что в сердце Мадлен снова вспыхнуло сожаление:

— Раз вы выступаете в его защиту, прекрасная дама, наказание не будет слишком жестким. Этому мерзавцу повезло.

Присоединившись к сыну Гийом поздравил его с тем, что тот обладает неплохим актерским талантом.

Глава X

Гибель гиацинтов

За четыре дня до Рождества мадемуазель Анн-Мари Леусуа решила, что пришло время забыть о своей природной сдержанности и вмешаться в дела других людей. И не просто каких-то людей, а тех, кого она любила, как своих детей, которых она была лишена из-за своего упорного целибата. Этот приступ необычной для нее нескромности даме пришлось приправить огромной ложью. Она объявила Элизабет, что ей необходимо съездить в Висель, чтобы навестить одну из своих старинных подруг, которая, как передал ей доктор Анбрюн, чувствовала себя неважно и желала повидать Анн-Мари.

Несколько встревоженная тем, что мадемуазель Леусуа одна отправится в такую поездку в разгар зимы, Элизабет вызвалась сопровождать ее.

— Мне ваше решение кажется неразумным! Дни сейчас короткие, а вам как-никак восемьдесят четыре года.

— Как любезно с твоей стороны напомнить мне об этом! И я не думала, то ты так плохо воспитана, моя крошка. Теперь послушай меня: возможно, мне столько лет, сколько ты говоришь, но я лично в этом не уверена, потому что я этого возраста не чувствую! Ты же останешься здесь. Пьер Анбрюн должен зайти и принести мне мазь для нашей соседки, у которой боли. У меня этой мази больше не осталось!

Как только солнце поднялось достаточно высоко, Анн-Мари впрягла своего ослика Сенфуэна в свою маленькую тележку и растворилась в легкой утренней дымке. Направилась она не в Висель, а в Варанвиль. Два лье туда и столько же обратно, такое путешествие крепкие ноги Сенфуэна легко выдержат. Тем более что ему обязательно насыплют добрую меру овса, пока его хозяйка будет говорить с баронессой.