Последний недостающий камень древней реликвии, который пытается отыскать князь Альдо Морозини, обнаруживается в сокровищнице испанской ветви Габсбургов.
Не раз подвергаясь смертельной опасности, бесстрашный венецианский князь завершает свою ответственную миссию и обретает долгожданное счастье с любимой.
Часть первая
НИЩИЙ ИЗ СЕВИЛЬИ
1924 год
1
СТРАЖДУЩАЯ ДУША
Впразднике было что-то колдовское. Да и как иначе, если он порожден древней, сохранившейся в своей первозданности, чуждой всему наносному андалузской традицией. Ощущение чуда усиливал детский голос исключительной красоты...
На стуле у фонтана в черном костюме и белой сорочке, сложив руки на коленях, вытянув шею и подняв глаза ввысь, словно вопрошая о чем-то звезды на высоком густо-синем небосводе, сидел мальчик по имени Маноло. Словно не замечая окружавшей его толпы, он выпевал своим хрустально-звонким голосом необычайно красивую solea. Рядом, опершись ногой на табурет, стоял гитарист и с какой-то особенной заботливостью смотрел на мальчика.
Прозрачная музыкальная фраза взлетала к небу, затем прерывалась странными мольбами и вновь возобновляла свой полет. Слушатели затаили дыхание, очарованные столь совершенным исполнением «cante jondo» – «глубинной песни», пришедшей из седой старины, когда византийские церковные мелодии смешались с музыкой мавританских королей Гранады и страстными напевами цыганских таборов, поселившихся здесь в XV веке. Таким было и фламенко до того, как его «подправили и окультурили» в многочисленных кафе Трианы и Сакро-Монте – ни на что не похожее, чистое искусство...
Умолк последний звук – и словно рассеялись чары. На секунду воцарившуюся тишину взорвал гром аплодисментов, юный певец привстал со стула и поклонился с очень серьезным видом. Маноло не стукнула еще и четырнадцати, но он был уже знаменит. Два года назад этот мальчик-цыган без труда выиграл певческий конкурс в Гранаде, организованный поэтом Федерико Гарсия Лоркой и композитором Мануэлем де Фалья. С тех пор его всюду зазывали к себе наперебой, во всяком случае, пытались это сделать, правда, не всегда успешно, ибо те, кто занимался карьерой начинающего певца, вели жестокий отбор выступлений юного дарования. Но могли ли они устоять перед доньей Аной, семнадцатой герцогиней де Мединасели, если она уже решила, кто должен стать гвоздем программы устроенного ею вечера в честь королевы, приуроченного ко дню Святого Исидора?
В просторном патио, озаренном сотнями свечей и маленьких масляных светильников, подчеркивавших великолепие азулехос
2
ВЛЮБЛЕННЫЙ В КОРОЛЕВУ
Явившись в Алькасар, Альдо буквально столкнулся с тем, кого искал: тот прогуливался взад-вперед по патио лас Донселлас под руку с лысым господином, которому, видимо, было довольно трудно передвигаться. Он был одет в потрепанный фрак и казался бы каким-нибудь чиновником в отставке, если бы не повесил на шею орден Золотого Руна, чтобы продемонстрировать свою принадлежность к высшему сословию Испании. Иначе; конечно же, и быть не могло, раз спесивый маркиз Фуенте Салида оказывал ему подобное внимание. Морозини не нашел удобным приблизиться. Так или иначе, сначала следует найти кого-нибудь, кто представил бы его официально. Благородный старец для этого не годился: они с князем были незнакомы. И Альдо направился в Посольский салон с надеждой встретить там донью Исабель.
Два дня назад, сидя в малой гостиной Каса де Пилатос вместе с королевской свитой за чаем, Морозини впервые заметил портрет Хуаны Безумной. Решив рассмотреть его повнимательнее после концерта, назначенного на следующий вечер, князь подошел к полотну, чтобы просто взглянуть. Но когда он, с чашкой в руке, шагнул к картине, перед ней уже стоял некий господин, машинально помешивавший чай ложечкой. И судя по всему, был столь увлечен, что не обращал ни малейшего внимания на то, что происходит вокруг. Пожилой мужчина, прямой, как палка, плоский и какой-то деревянный. В профиле его трудно было отыскать хоть что-то привлекательное: отсутствие подбородка, скошенный лоб, длинные седые волосы и – во всей красе – длинный острый нос. Адамово яблоко над глянцевитым воротничком находилось в постоянном движении: видимо, мужчина очень волновался. Было совершенно очевидно, что он застрял здесь надолго, что мешало подойти к картине, и Морозини решился начать разговор, скрывая нетерпение за самым что ни на есть любезным тоном:
– Изумительный портрет, не правда ли? Даже не понять, чем восхищаешься больше – мастерством живописца или красотой модели...
Ложечка замерла, адамово яблоко тоже. Нос описал дугу, и его обладатель пронзил князя ледяным взглядом; цветом и нежностью его глаза могли бы посоревноваться с дулом пистолета.
– Насколько мне известно, мы не представлены друг другу? – презрительно изрек он.
3
НОЧЬ В ТОРДЕСИЛЬЯСЕ
В Мадриде, как и в Париже, и в Лондоне, Альдо знал лишь один отель: «Ритц». Он предпочитал эти роскошные гостиницы, основанные гениальным швейцарцем, ценя в них стиль, элегантность, кухню, погреба и некий особый образ жизни. Каждый город, конечно же, вносил свой колорит, и все же в любой точке земного шара в отелях «Ритц» была своеобразная атмосфера, позволявшая даже самым привередливым постояльцам чувствовать себя как дома.
Однако на этот раз Морозини провел в «Ритце» всего сутки: ровно столько времени ему понадобилось, чтобы узнать у портье, где находится дворец королевы Марии-Кристины, бывшей эрцгерцогини австрийской, отправиться туда за сведениями о маркизе и услышать, что Фуенте Салида не успел даже переступить, порог этого дворца – его ждала телеграмма со срочным вызовом в Тордесильяс: заболела супруга маркиза.
Альдо удивился, узнав, что старый разбойник, влюбленный в королеву, умершую почти пять веков назад, женат. Однако астматическая и прихрамывающая придворная дама, которая сообщила все это, возведя глаза к небу, уверяла, что это одна из лучших пар Испании, благослови их Господь... При этом она не забыла осведомиться, зачем сеньору иностранцу понадобилось искать встречи с самым пылким ксенофобом королевства. На этот случай князь заранее заготовил ответ: надо побеседовать об одном новом факте, о детали, касающейся пребывания королевы Хуаны с супругом у короля Людовика XII в Амбуазе в 1501 году от Рождества Христова. Эффект превзошёл все ожидания. Несколько минут спустя Альдо уже выходил из дворца с подробным адресом и пожеланиями доброго пути. Ему оставалось только справиться о железнодорожном расписании и взять билет либо на поезд на Медину дель Кампо, либо на тот, который шел из Саламанки в Вальядолид: оба делали остановку в Тордесильясе. Расстояние не превышало двух сотен километров, однако скверно составленное расписание делало путешествие довольно долгим.
Гранитные и песчаные пустыни Старой Кастилии тянулись бесконечно. Было жарко, и добела раскаленное голубое небо простиралось над сьеррой, придавливая к земле покорные деревушки и тропинки, которые, казалось, плутали в поисках разбросанных по холмам и возвышенностям домов. Довольно безрадостная картина. Сойдя в Тордесильясе, Морозини, с трудом переживший тяжкую жару, насквозь пропыленный и покрытый угольной крошкой, чувствовал потребность в ванне и смене белья и находился в весьма дурном расположении духа. Если бы не жизненно необходимые сведения, которыми располагал старый безумец, никакая сила не заманила бы его в этот угрюмый городишко, возвышавшийся на холме над рекой! От мрачного замка, где сорок шесть лет томилась в жестоком кошмаре, перемежавшемся отчаянием и безумием, королева Испании, незаконно лишенная свободы волей безжалостного отца, а вслед за тем еще более безжалостного сына, не осталось даже руин... Потомки предпочли уничтожить этих каменных свидетелей человеческой жестокости.
Туристов здесь тоже было немного. Если бы еще замок сохранился, он, возможно, привлекал бы в Тордесильяс толпы любопытных, и в маленьком городке, в котором насчитывалось не более четырех-пяти тысяч жителей, конечно, давно построили бы приличный отель.
Часть вторая
ЧАРОДЕЙ ИЗ ПРАГИ
4
ПРИХОЖАНКИ ЦЕРКВИ СВЯТОГО АВГУСТИНА
На четвертом перроне вокзала «Аустерлиц», несмотря на ранний час, клубилась толпа встречающих и пассажиров. Однако это не помешало Морозини, передававшему в окно чемоданы носильщику, заметить в самой гуще этой толпы знакомую светлую кудрявую шевелюру. Сомнения были недолгими: глядя поверх голов, он рассмотрел, кроме растрепанных, как всегда, волос, голубые глаза, курносый нос и псевдоангельское выражение лица своего друга и соратника во всех делах Адальбера Видаль-Пеликорна.
Поскольку князь не предупреждал его о своем приезде, он подумал, что литератор-археолог (он же временами и тайный агент) явился на вокзал встречать кого-нибудь другого, тоже прибывшего «Южным экспрессом», и, обрадованный случаем переговорить с другом, немедленно выскочил из вагона и устремился к нему.
– Что ты тут делаешь?
– Естественно, встречаю тебя! Рад тебя видеть, старина! Отлично выглядишь!
Комплимент сопровождался шлепком по спине, способным свалить с ног быка.
5
ВСТРЕЧИ
Женщина, сидевшая напротив за обеденным столом, ничем не напоминала то соблазнительное создание в сверкающем розовом платье, которое Альдо видел выходящим из гостиной Фэррэлсов за руку с Джоном Сэттоном.. Глубокий траур, ни малейшего следа косметики – она выглядела как когда-то в мрачной комнате для свиданий тюрьмы Брикетон – олицетворение бесконечной душевной скорби в сочетании с чувством собственного достоинства. Это способно было тронуть кого угодно, кроме, естественно, Альдо Морозини. Впрочем, он принял игру с безукоризненной любезностью.
– Я не сомневаюсь, что эти господа должным образом выразили сочувствие вашему горю, – произнес князь, указывая на Ги Бюто и Анджело Пизани, разделявших с ними трапезу. – Слова в подобных обстоятельствах не играют большой роли, и я не стану говорить, что испытываю хоть малейшее горе, но прошу вас поверить: скорблю вместе с вами...
– Спасибо. Очень мило с вашей стороны сообщить мне об этом.
– Что вы! Не стоит благодарности... Но я немного удивлен, видя вас здесь, разве вы не сопровождали тело вашего отца до Варшавы?
– Нет. Брат запретил мне, да я и сама не имела ни малейшего желания возвращаться туда. Кажется, вы забыли, что там мне угрожает опасность?
6
НАЗОЙЛИВЫЙ АМЕРИКАНЕЦ
Морозини столкнулся с этим человеком в первый же вечер своего пребывания в Праге. Усевшись на высокий табурет в элегантном, украшенном великолепными фресками баре «Европы», прочно поставив здоровенные ступни в белых теннисных туфлях на перекладины красного дерева, тот поглощал сосиски с хреном – блюдо, которое можно получить в Праге в любой час дня и ночи, но лучше не заказывать его в баре отеля «Европа»! – и запивал их пльзенским пивом из большой кружки.
Не заметить его было невозможно: фланелевый костюм, плотно облегавший борцовские плечи, кричащий галстук, взлохмаченные рыжие патлы и красная, обожженная солнцем физиономия были совсем не к месту в этом роскошном отеле, недавно отделанном в стиле «Арт нуво»; еще меньше все это гармонировало с томными мелодиями, которые играли скрытые за живыми растениями скрипка и фортепиано. К тому же этот странный посетитель сидел в одиночестве, компанию ему составлял лишь чопорный бармен с длинными, черными, свисавшими вниз усами, хоть как-то прикрывавшими презрительную складку губ...
Морозини, уставшему от долгой и трудной дороги, – он добирался от Инсбрука до Праги через Зальцбург и Пассау, – хотелось всего-навсего выпить чего-нибудь холодного и, немного придя в себя, подняться в номер. Он заказал джин-физ. Хотя князь еще не успел переодеться и был в запыленном дорожном костюме, бармен обслужил его с чрезвычайной почтительностью. Наметанный глаз безошибочно определил ранг нового клиента. Бармен простер свою любезность даже до того, что постарался, насколько можно, увеличить дистанцию между Морозини и этим варваром в белом костюме.
Последнего, впрочем, это нимало не смутило. Обрадованный тем, что появился кто-то, с кем можно поболтать, он перетащил свои тарелку и кружку поближе к Альдо и обратился к нему на своем родном языке:
– Как я рад увидеть хоть кого-то, кто не похож на туземца! Вы кто? Англичанин, француз, австриец...
7
ЗАМОК В БОГЕМИИ
Вмолчании великий раввин и его гость покинули дворец, но вместо того, чтобы вернуться к валу и садам, вышли из средневекового крыла дворца на площадь, разделявшую апсиду собора и монастырь святого Георгия, прошли по едва освещенной улице, носившей то же имя, потом углубились в узкие темные переулки, напоминавшие расщелины между суровыми стенами дворянских или монашеских жилищ. За весь путь Морозини не задал ни единого вопроса. Он еще не пришел в себя после того, чему стал свидетелем, он готов был поверить, что идущий впереди человек в длинном черном одеянии» при помощи какого-то волшебства перенес его во времена Рудольфа, и ждал, что из окружавшей их темноты появятся воины с алебардами, грозные ландскнехты, слуги, несущие дары или, может быть, сопровождающие некоего посла.
Альдо очнулся от своих грез лишь тогда, когда великий раввин распахнул перед ним дверь низенького домика, выкрашенного в светло-зеленый цвет, совсем крохотного домика, ничем не отличавшегося от своих разноцветных соседей. Теперь князь вспомнил, что видел эти строения днем, и понял: его привели на Золотую улочку, где жили те, кто пытался делать золото. Встроенная в крепостные укрепления, возвышавшиеся над одинаковыми крышами, она была предназначена Рудольфом II для того, чтобы – как гласило предание – дать приют алхимикам, которых содержал император...
– Входи! – пригласил Лива. – Этот дом принадлежит мне. Нас никто здесь не потревожит, мы сможем поговорить...Обоим пришлось согнуться, чтобы войти внутрь. Вокруг пустого очага теснились стол, буфет, на котором стоял подсвечник с Двумя свечами, два стула, напольные часы и узкая лестница, ведущая на второй, с еще более низким потолком, этаж. Морозини сел на предложенный ему стул, а хозяин дома тем временем достал из буфета склянку с вином, наполнил чарку и протянул гостю:
– Пей! Тебе это не помешает. Ты очень бледен.
– Ничего удивительного. Нельзя не волноваться, когда перед тобой открывается окно в неведомое... в потусторонний мир.
8
ИЗГОЙ
Герр доктор Эрбах ничем не напоминал тех библиотекарей, с которыми Морозини – и даже Видаль-Пеликорну – приходилось встречаться раньше. При взгляде на этого человека мало кто поверил бы, что ему удалось получить все или почти все ученые степени Венского университета – до того он напоминал распорядителя бала или галантного аббата при каком-нибудь королевском дворе XVIII века: седые букольки подрагивали на бархатном воротнике присборенного на талии сюртука, из-под которого выглядывала кокетливая сорочка с пышными жабо и манжетами, ноги обтягивали панталоны со штрипками. И все это великолепие было обильно припорошено табачной крошкой. На самом кончике вздернутого носика доктора Эрбаха сидели круглые очки в металлической оправе, глаза посверкивали – книжный человечек с любезной улыбкой, казалось, в любую минуту готов был взлететь или подпрыгнуть, оттолкнувшись тросточкой, ибо он скорее порхал вокруг нее, чем опирался при ходьбе.
Похоже, его ничуть не смутила необходимость принять египтолога, сопровождаемого князем-антикваром. Он вел себя так доброжелательно и услужливо, что Морозини подумал: должно быть, доктор Эрбах смертельно скучает в огромном замке, придать обжитой вид которому было не под силу немногочисленным попадавшимся на пути слугам.
– Вам повезло, что застали меня здесь, – сказал Эрбах, выйдя к посетителям в очаровательную китайскую гостиную, где они коротали время в ожидании. – Я занимаюсь библиотеками и других замков Щварценбергов: в Глубоке, где семья проводит большую часть времени, и в Требоне, но это незначительная резиденция. Сейчас я здесь для того, чтобы разобрать огромную переписку князя Феликса за 1810 год, когда он был послом в Париже, а как раз в это время Наполеон I женился на нашей эрцгерцогине Марии-Луизе. Такая трагическая история! – прибавил он со вздохом, даже и не подумав предложить своим гостям сесть. – Вы – француз, месье, – он повернулся к Адальберу, – и вам, наверное, известно, какую драму пережила семья в те ужасные времена?.. Во время бала, который давали в честь новобрачных в посольстве на улице Монблан, импровизированный бальный зал в саду загорелся, это вызвало страшную панику, и несчастная княгиня Полина, прелестнейшая из наших дам, погибла в огне, отыскивая свою дочь... Такая трагедия, господа!
Эрбах выпалил все это единым духом. Однако после последней фразы замолк, чтобы набрать воздух в легкие, и Альдо не замедлил воспользоваться паузой.
– Вы верно догадались, что мы интересуемся также и историей; – вставил он, – но в наши намерения не входил исторический экскурс в славное прошлое князей Шварценберг, каким бы ярким оно ни было...