Из дневника Сергея Гореницы

…Что со мной происходит?

Сердце вибрирует в потоке незримой энергии, откликается на колебания волн и водоворотов неведомой реки, болит и плачет, чего-то жаждет, куда-то рвется, — а сознание ничего не может понять, объяснить. Ну что мне нужно? Имею интересные научные эксперименты, необъятные перспективы исследований. А глубинное естество недовольно.

Странное создание — человек. Парадоксальное и непонятное. Древние утверждали: венец творения. Мы говорим: венец природы, цветок субстанции. А может быть, наоборот? Не цветок, а рана материи? Ее мука. Когда она исцелится? Когда зарастет?

Они поднимались на Говерлу.

Утренний воздух сладким холодком пронимал легкие. С юга на крыльях рассветного ветерка плыл смерековый дух. Дышалось легко, голова кружилась, словно от веселого праздничного танца.

С камня на камень. Между травами, цветами. Извилистой тропкою-змейкой. А вокруг — горы-волны скалистого моря, а над ними — сизо-прозрачные шарфы туманов.

Вспыхнул алым пожаром восток. Еще не видно светила, а уже ударила огненная стрела в снежную шапку Говерлы. Заискрилась вершина, взвеселила сердце радугой цвета. Казалось, будто некий игривый великан зажег над Карпатами сказочный костер-ватру.

Начал ораторию в небе незримый орган. Подхватили величальную песню легионы птиц.

Космокрейсер «Любовь» стартовал в запланированное время — 21 июня две тысячи восемьдесят второго года — с кавказского космодрома. Совет ВТГС никаких изменений в состав экипажа не внес, оба задания были объединены. Вся планета провожала своих сыновей и дочерей в дальний путь без возвращения. Отныне только метавременные каналы Кода Вечности будут иногда приносить скупые вести от посланцев Земли из галактической бездны.

Над горными вершинами бушевали грозы. Метеобарьер защищал главный космодром от яростных стихий, в зените сияло пламенное светило.

Полукилометровый аквамариновый сфероид тяжко оторвался от площадки космодрома, низкое мощное гудение магнитно-гравитационных двигателей всколыхнуло горы.

Космокрейсер подымался вертикально, солнечный ореол мерцал в защитном поле корабля. Еще несколько минут — и серебристо-зеленоватая чечевица пробила спирали грозовых туч и вышла в стратосферу.

Заработали термоядерные планетарные моторы. Нежно голубой шар Земли отдалялся, засиял трепещущей водянистой игрушкой среди мерцающей огненной бездны.

Прошло десять лет релятивного времени.

Космокрейсер «Любовь» приближался к системе красного карлика — первой цели экспедиции. УР проверил информационные данные всех узлов корабля и включил автоматы торможения.

Двойнята — высокие красивые подростки — неотступно сопровождали своего наставника, внимательно слушая его объяснения. Они уже превосходно овладели автоматикой звездолета, знали назначение всех узлов, разбирались в навигации, начали понимать релятивные эффекты времени и пространства. Но все это было для них некоей схемой, безжизненной и абстрактной, и УР надеялся, что посещение планет красного карлика даст его воспитанникам необходимый опыт.

Телескопические анализаторы космокрейсера отметили, что в системе есть три планеты земного типа, как и предусматривалось теорией. Сигналы мыслящих существ генерировались с третьей планеты. После необходимых расчетов УР направил звездолет к ней.

Уже недалеко от планеты он позволил Иксу и Игреку сесть в кресла пилота и штурмана. Экраны кругового осмотра замерцали, открыли бездну звездной необъятности. С правой стороны зловеще пылал шар красного карлика, багровые крылья короны простирались в пространство.

Космонавты попрощались с Планетой Цветов. Квантомозг корабля расшифровал галактические координаты звезды Голубой Лепесток, и, нырнув в недра Гиперпространства, сфероид за несколько дней относительного времени вышел к планете Аода.

Перейдя на орбитальный полет, космонавты ожидали. УР включил анализаторы внешнего осмотра. На экранах-перископах виден был слепящий диск голубого солнца, узоры незнакомых созвездий, над планетою медленно вращались пять спутников.

— Что предпримем? — спросил Икс. — Надо бы дать о себе весть…

— Кому? — отозвался Игрек. — Мы не знаем, что теперь происходит на планете, кто возглавляет социум, каковы устремления мыслящих существ. Едины они или разделены?

— Это верная мысль, — вмешался УР. — Надо выждать, собрать информацию. Радиофон планеты почти незаметен, я не понимаю, в чем дело. Быть может, они начали использовать принципиально иные энергополя?

В накуренную комнату, где кучка молодых криминалистов горячо обсасывала со всех сторон дело об убийстве молодой девушки в Броварском лесу, просунулась из двери головка Раи-секретарши.

— Григор, тебя к шефу!

Григор Бова, еще совсем зеленый криминалист, поднялся из-за стола, где на клочке бумаги вычерчивал схему гипотетических событий, связанных с преступлением, с наслаждением потянулся.

— Что там такое?

— Не знаю. Срочно. — Рыжая копна, навороченная на голове Раи, исчезла, в коридоре процокали стальные шпильки ее туфелек.

Голубое Светило склонялось к горизонту, рассыпало в море щедрыми пригоршнями искристые зерна. Теплая волна ласково пела материнские колыбельные песни, манила вечным покоем, элегией, нескончаемым наслаждением.

Гледис блаженствовала. Море обнимало ее, нежило, наполняло ароматами далеких тропических лесов и цветов, дыхание которых доносилось от буйно-зеленых экваториальных островов. Что еще нужно? Вот так бы вечно ощущать себя нераздельной частицей Великого Моря, Беспредельного Неба, лучом Голубого Светила, играющего мерцающим светлым мотыльком в глубинах Океана Бытия.

Гледис пошевелилась, нарушая сладость изнеможения. Лежа на спине вверх лицом, она загребала руками воду, все дальше и дальше заплывая в море. Над нею в лазоревом небе проносились тонкокрылые серо-голубые кералы, мелодично вскрикивая. Девушке казалось, что она плывет вместе с ними в неведомую даль, и этому сказочному полету не будет конца.

— Зона безопасности окончилась, — послышался резкий голос над нею. — Возвращайтесь назад.

Гледис вздрогнула. Чары развеялись. О, эти нестерпимо пунктуальные механические создания — стражи безопасности. Они всюду, где и не надеешься их встретить: на воде, в воздухе, под водою, в лесу. Невозможно даже покончить самоубийством — биостражи перехватят, введут медицинские стимуляторы, перевяжут раны, при необходимости вызовут срочную помощь, чтобы отправить потерпевшего в лечебницу.

— Ты знаешь, что мы познакомились в Экваториальной Школе Астропилотов. Там и стали побратимами. Поклялись действовать лишь для общего блага. Все так, как он тебе рассказывал. Но ты не ведаешь главного. Еще перед последней звездной экспедицией у меня появились сомнения: что такое общее благо? Какова общая основа для этого понятия? Может ли мудрейший вождь или даже группа самых гуманных реформаторов дать счастье миллиардам существ, руководствуясь определенным идеалом, кажущимся им достойным и совершенным? И что такое, собственно, счастье?

Во все века об этом много спорили, писали, дискутировали. Мудрецы, теоретики, литераторы, политики — кто только не пытался осчастливить людей своими откровениями! Но проходили века, а люди были несчастливы, и призрачная птица сказочного понятия улетала от них, порождая тоску, смятение и новые легенды.

Простейший ответ: счастье — это удовлетворение потребностей, стремлений, желаний. Это идеал самых примитивных. Более высокая идея: счастье — это борьба.

Но борьба во имя чего? Быть может, снова для удовлетворения желаний? Тогда мы остаемся в заколдованном круге.

Необходимо понять цель стремления. Но Абсолют недостижим, утверждали древние. Он даже не может иметь каких-либо определений. Значит, человек никогда не будет иметь достойной цели, всегда стремясь за временным призраком, ради которого не стоит и сражаться. Где же в таком случае выход?

Меркурия глубоко взволновала легенда о Звездном Мятежнике. Теперь он более глубоко понял космоисторию Системы Ара, причины упадка, суть мятежа Космократоров Многомерности. Инволюционные зерна, посеянные в далеком прошлом, давали свои ужасный урожай.

Добавочные записи свидетельствовали, что Правитель Ораны Кареос исполнил угрозу — он сумел уничтожить Астероид Свободы. Правда, это произошло после того, как почти все корсары перешли в ноосферу, создав новый виток Суперэволюции в Неведомом. Орана получила покой. О Корсаре постепенно забыли, новые поколения покорно выполняли эволюционную, точнее — инволюционную, программу Кареоса.

Правитель умер, но его идеи воцарились. Принцип силы распространился за пределы Системы Ара. Орана подчинила далекие звездные системы. Космоэнергетика позволяла фундаментально перестраивать планетарную жизнь, мыслящие существа стали жителями пространства. Но ничего не изменилось, кроме масштабов. Не было качественного прыжка, новых горизонтов. Насыщение, насыщение, приобретение, удовлетворение, потребление — в жизни, в чувстве, в мышлении, в стремлении.

Должен был наступить кризис. И он грянул. Победитель Кареос терпел жестокое поражение. Побежденный Гориор восстал из небытия.

Теперь Меркурий понимал, почему Космократоры преисполнены мятежным духом.

Главврач психиатрической больницы, толстенький, веселый человечек, заинтересованно осматривал с ног до головы Бову, подозрительно покачивал головою.

— Ну дался он вам! Носитесь с ним, как дурень с писаною торбой! Элементарная шизофрения, депрессивный психоз, яркие галлюцинации. Не забывайте, что он работал директором водочного завода. А возле чего ходишь — то непременно понюхаешь. А это такая штучка, что… Следствия не требуют объяснений. Ха-ха!

Бова не поддержал шуточный тон врача, хмуро смотрел на его багровый нос, думал:

«Не знаю, как покойный, а ты ее, голубушку сорокаградусную, уважаешь, весьма уважаешь». А вслух произнес:

— Да ведь сначала определили, что он здоров?

Ариман разомкнул поле Тартара. Светоносная Беспредельность охватила его серебристой спиралью. Он протянул руки к далеким светилам, словно жаждал услышать какой-то ответ. Тоскливо вздохнув, опустил глаза. Возле ног струилась голубая вода, на волнах еле заметно качались прозрачно лазоревые цветы. Ариман всматривался в динамические упругие лепестки, а сознание блуждало где-то далеко, в неизмеримых глубинах Вселенной. Так он простоял под лучами звезд очень долго.

Прилет небольшого магнетолета вывел его из состояния оцепенения. Из люка вышел юноша с огненными волосами и холодными серыми глазами. Это был новый Космоследователь Ягу. Он медленно приблизился к Ариману.

— Что с тобою, Ариман? В полете я трижды пытался связаться по твоему личному коду, а ты молчишь!

— Извини. Не отметил, — буркнул Координатор.

— Почему?

Григора словно подменили. Ходил как в воду опущенный. Не смеялся, не шутил.

После работы сразу же спешил домой, замыкался в своей комнате, читал, чертил схемы, что-то писал.

Дед Микита подсмеивался. Пробовал донять его остротами.

— Разлюбила, что ли? Другую найдешь! Они все теперь такие — ветрогонки! Не печалься, Григорчик, пусть им то да се! Вот и моя баба, это теперь она будто ничего, а в молодости — глазищами своими только стрель, стрель, стрель! На все стороны!

— Ври, ври, старый гуляка! — беззлобно отвечала баба Мокрина. — Меня тебе не донять! Таким ты был и смолоду. Трепло. Таким и остался. Верно люди говорят, что горбатого могила исправит!

Эхом отражались шаги под куполом, где-то вверху орало воронье, слышался шелест крыльев. Гореница остановился, взглянул на задумавшегося Григора, затем перевел взор на Василия, грустно и тревожно озиравшегося вокруг.

— Не верится? — спросил ученый.

— Откровенно говоря, чувства протестуют, — ответил Григор, проводя пальцем по серой облупленной стене. — Мы так сформированы, так воспитаны, запрограммированы, что понять новые истины дьявольски трудно. Вот кирпич…

Кто-то ударил по стенке, разбил ее, шел дождь, размыл, деформировал… и вдруг… в какое-то мгновение все должно исчезнуть, молекулы, атомы кирпича, штукатурки возвратятся назад?! Не вмещается в уме! А если взять человека? Разум изнемогает. Вероятно, он не приспособлен к новой ступени, придется формировать нового человека!..

— Это верно, — согласился Гореница. — Новый человек грядет. Он уже рождается. Но с вашими тезисами я также не согласен. Разум должен не изнемогать, а — понять.