Встреча с Регером была назначена в

Художественно-историческом музее

на половину двенадцатого, пишет Атцбахер, однако я прибыл туда уже в половине одиннадцатого, ибо мне давно хотелось спокойно понаблюдать за Регером из какого-либо удобного и укромного места. До обеда Регер сидел обычно перед картиной

Седобородый старик

Тинторетто в зале Бордоне на обтянутой бархатом скамье, где еще вчера он объяснял мне

Сонату бури,

а затем прочитал целую, по его выражению,

лекцию об искусстве фуги

от Баха до Шумана, но, впрочем, больше говорилось о Моцарте, нежели, например, о Бахе; учитывая давнишнюю привычку Регера, я избрал наблюдательным пунктом зал Себастьяно, для чего мне пришлось поступиться моей неприязнью к Тициану, картины которого висели в этом зале, зато отсюда Регер, сидящий перед

Седобородым стариком,

был виден преотлично; правда, наблюдать можно было только стоя, но это не страшно, так как я вообще больше люблю стоять, чем сидеть, особенно когда слежу за кем-нибудь; я всегда предпочитал наблюдать именно стоя, а сейчас это оказалось попросту необходимым, поскольку мне понадобилось изрядно напрячь зрение, чтобы из зала Себастьяно хорошенько разглядеть зал Бордоне, тем не менее самого Регера, пускай сбоку, я видел превосходно, даже спинка скамьи не заслоняла мне профиль Регера, на которого, похоже, скверно подействовала ночная перемена погоды, во всяком случае, за все это время он даже не снял с головы свою черную шляпу, так и сидел в ней, подставив мне для обозрения левую сторону, — короче говоря, можно считать, что мое давнишнее желание спокойно понаблюдать за Регером вполне увенчалось успехом. Регер (в зимнем пальто) сидел, опершись на трость, зажатую между колен; он целиком погрузился в созерцание

Седобородого старика,

поэтому я не опасался, что Регер меня заметит. Смотрителю зала Йене Иррзиглеру, которого связывает с Регером более чем тридцатилетнее знакомство (я также знаком с Иррзиглером уже давно, больше двадцати лет, и за это время у нас сложились неплохие взаимоотношения), я показал жестом, что хочу потихоньку понаблюдать за Регером, поэтому Иррзиглер, вновь и вновь обходя залы с размеренностью часового механизма, всякий раз делал вид, будто меня для него вообще не существует, впрочем, точно так же он делал вид, будто не замечает и Регера, однако прочих посетителей, которых было на удивление мало для субботнего дня, когда вход в музей бесплатный, Иррзиглер отнюдь не оставлял без внимания, задерживая на каждом свой пристальный взгляд, весьма неприятный любому, кто не знает Иррзиглера поближе. У него действительно выработался тот особый, тяжелый взгляд, которым пользуются музейные смотрители, дабы внушить робость посетителю, готовому, как известно, на любую пакость; манера Иррзиглера внезапно и бесшумно появляться для контроля из-за угла того или иного зала и впрямь производит отталкивающее впечатление на тех, кто плохо знаком с ним; в своей серой, плохо скроенной, зато на века сшитой форменной куртке с большими черными пуговицами, которая болталась на его тощем теле, словно на вешалке, в изготовленной из того же материала серой форменной фуражке он напоминал скорее тюремного надзирателя, нежели музейного смотрителя, приставленного государством оберегать художественные ценности. Сколько я его знаю, Иррзиглер всегда был очень бледен, хотя ничем не болел; Регер давно прозвал его