Аркадий Михайлович всегда любил со вкусом читать книги.

Расположиться в кресле, укрыть ноги пледом, поставить рядом бутылочку коньяку и крошечную рюмку. Не торопясь, вдумчиво перелистывать страницу за станицей, чтобы и запах бумаги, и четкость шрифта, и приглушенное бормотание телевизора — сплетались в дивное ощущение уюта. Что было в тех книгах, его мало интересовало. На шестом десятке лет он привык наслаждаться любым текстом.

Сегодня вечером была не книга. Новый альбом для старых семейный фотографий. Темно-бордовый, податливый бархат, электронная начинка, лучший дизайн. Деды-прадеды, с тех корней, когда только стали сниматься. Каждая фотография на отдельной картонке, а сзади надпись — «негативы хранятся». Потом советские, на плохой бумаге черно-белы карточки. Дальше цветная пленка, объемные картинки последних лет и много чего еще. Все лежат там, внутри.

Аркадий Михайлович вытащил альбом из ящика, уселся, закутался. Чмоканьем подозвал ножную грелку — она теплилась в четверть накала, но он любил упирать ноги в маленький ползучий валик. Теперь можно и начать.

Первая страница. Два снимка одной пары на фоне ваз и фикусов. Какие-то канцеляристы. Исцарапанный глянец карточек. Всё как раньше, когда он еще ребенком видел фото. Только теперь ожила бумага вокруг. Продолжились линии комнаты, стал виден край кадки под фикусом. Заиграл модный в те годы мотивчик. Потом двинулась, как фильм со стоп-кадра и сама фотография. Они, его дальние предки, вдруг стали очень близки и знакомы. Вот те мочки ушей — он видел у матери, немного от носа есть и у него. У них совсем другая манера речи, нарочито прямо держатся перед фотографом, хотят выглядеть благородней. Шорох — и всё замирает.