Настоящий труд поднимает два взаимосвязанных вопроса, не претендуя на исчерпывающий ответ Первый касается исторического сознания, которому сегодня, кажется, серьезно не хватает единства. Разногласия затрагивают то, чем характеризуется наш век по сравнению с другими: неслыханный размах уничтожения людей людьми, ставший возможным лишь в силу захвата власти коммунизмом ленинского типа и нацизмом — гитлеровскою. Эти «разнояйцевые близнецы» (но определению Пьера Шоню), хоть и враждебные друг другу и порожденные несхожей историей, обладают многими общими чертами. Они ставят себе целью достичь совершенного общества, вырвав из него препятствующий этому принцип зла. Они претендуют на человеколюбие, потому что один желает блага всему человечеству, другой — немецкому народу, и идеал этот породил восторженную преданность и героические поступки. Но больше веет их сближает то, что оба наделили себя правом — даже обязанностью — убивать и оба делали это сходными методами в масштабах, неизвестных истории.

Сегодня, однако, историческая память не рассматривает их одинаково. Нацизм, несмотря на то, что он полностью сокрушен больше полувека назад, по-прежнему заслуженно вызывает отвращение, не ослабевающее с ходом времени. Напротив, кажется, что полные ужаса размышления на эту тему год от года становятся все глубже и шире. Коммунизм же, наоборот, такой еще близкий, столь недавно свергнутый, пользуется амнезией и амнистией, одобренными почти единодушно, притом одобрили их не только его сторонники, все еще существующие, но и самые решительные враги, даже жертвы. Ни те ни другие не считают уместным извлекать его из забвения. Иногда, правда, гроб Дракулы приоткрывается. Так, в конце 1997 г. авторы одного труда («Черная книга коммунизма») осмелились суммировать число смертей, которые можно отнести на счет коммунизма. Они предложили цифру, лежащую где-то между 85 и 100 миллионами. Скандал продолжался недолго, и гроб уже закрывается, хотя цифры эти не подверглись серьезному опровержению.

Мне недавно представился случай говорить об этом контрасте между беспамятством о коммунизме и сверхпамятью о нацизме. Я рассмотрел его коротко, с довольно ограниченной точки зрения исторических и политических условий, на которые можно возложить вину за забвение коммунизма

Второй вопрос касается Катастрофы

Легче констатировать, чем объяснить тот факт, что вопрос о Катастрофе неотступно преследует не только историческую память века в целом, но и — специфически — соотношение или сравнение между памятью о коммунизме и памятью о нацизме. Я сам это сильно почувствовал, подчеркнув в своей речи причины, по которым еврейский народ возложил на себя груз памяти о Катастрофе: в силу нравственного долга, вписывающегося в долгую память о гонениях; в силу религиозного долга, связанного со страстным восхвалением или, по образцу Иова, вопросами к Господу, Который обещал хранить Свой народ и Который наказывает несправедливость и преступление. Человечество должно быть благодарно еврейской памяти за то, что она набожно сохранила архивы Катастрофы. Загадка же относится к народам, которые те забыли.

Прежде чем сопоставлять коммунистический и нацистский о»: та, следует произнести шесть слов: Освенцим, Белжец, Хелмно, Майданек, Собибор, Треблинка. Это шесть центров уничтожения евреев в «промышленных» масштабах. Типичная последовательность действий была такова: этап; селекция на выходе из вагонов; татуировка; немедленная отправка женщин, детей и нетрудоспособных в газовые камеры или могильные рвы. Такой последовательности, насколько мне известно, не встречалось в коммунистическом мире. Эти шесть названий нельзя произнести без того, чтобы на память не пришли документы, свидетельства, исследования, медитации, молитвы — попытки передать непередаваемое. Отталкиваясь именно от этою абсолюта, осмелюсь сказать метафорически от этого абсолютного нуля, взятого как предел любых прежде существовавших мерок, можно попытаться оцепить физическое уничтожение, производившееся коммунистическим строем.

Рауль Хилберг — автор широко документированного, тщательного, выверенного итогового труда под заглавием «Уничтожение европейских евреев» (Raul Hilberg. The destruction of the European Jews. Revised and definitive ed., 1985. Французский перевод: La Destruction des Juifs d'Europe. Paris, Fayard, 1988. Переиздано в серии Folio Histoire, 1995). Ему так же, как и Примо Леви, оказалось очень трудно найти издателя, и книгу он опубликовал только в 1985 году. Столь же надежного и подробного труда о коммунистическом уничтожении не существует и, видимо, еще долго не появится. У Хилберга я заимствую общий план.

Уничтожение европейских евреев, по Хилбергу, производилось в пять этапов;

— экспроприация;

Вокруг физическою уничтожения (бескрайней гекатомбы, изувеченной земли) — самою очевидною аспекта катастрофы, на котором сосредоточены исследования и сбор статистических данных, расстилается невидимая территория, где разрушения были, вероятно, еще больше, где они затронули большее число людей и потребуют больше времени на восстановление. Это территория разрушения умов и душ.

Можно составить — и уже составляли — интеллектуальную родословную двух главных идеологем, обуявших в этом веке часть человечества. Но при этом нам грозит опасность поверить, будто в них еще жили те большие и глубокие идеи, от которых они в своем формировании урвали частицу. Они не заслуживают такою почтения и облагораживания. Это значило бы пойти на поводу их претензий на такую родословную. Марксизм-ленинизм выдавал себя за наследника традиций, восходящих к Гераклиту и Демокриту. Он выводил свое происхождение от Лукреция, эпохи Просвещения, Гегеля и всего развития науки. Нацизм ссылался на греческую трагедию, Гердера, Новалиса, иначе трактуемою Гегеля, Ницше и, разумеется, обосновывал свою правоту развитием науки со времен Дарвина. Не надо им верить. Это иллюзия, которая несет с собой дополнительную опасность скомпрометировать всех, чьи имена они приводят: мы рискуем обвинить и Гегеля, и любого другою упоминаемою ими философа или ученою в том, что они произвели на свет таких наследников.

Эта иллюзия рассеивается, стоит только рассмотреть реальный механизм мышления нацистских и коммунистических вождей. Он полностью подчинен исключительно скудной системе истолкования мира: борьба один на один идет между классами или между расами. Определение классов и рас приобретает смысл только внутри данной системы и через нее, так что все мало-мальски объективное в определении класса или расы теряется из виду. Эти обезумевшие понятия объясняют природу борьбы, оправдывают ее, в уме идеолога, направляют деятельность противников и союзников. Можно пользоваться коварством и хитростью как средствами достижения цели, и если взглянуть на факты, то коммунизму, имевшему Ленина, Сталина. Мао Цзэдуна, Хо Ши Мина, достались актеры куда одареннее Гитлера. Логика системы в целом остается абсурдной, ее цель — недостижимой.

Душевное состояние партийного активиста отличается фанатической преданностью системе. Предначертания «свыше» перестраивают все поле ума и восприятия, вплоть до периферии. Язык в результате преобразуется: он служит уже не общению или изъяснению, а сокрытию того, каким образом создается связь между системой и действительностью. Ему принадлежит магическая роль: подчинить действительность мировоззрению. Это «литургический» язык, каждая формулировка которого указывает на принадлежность говорящего к системе и от собеседника требует тоже включиться в нее. Его значимые слова — это угрозы и символы власти.

Я рассмотрел физическое уничтожение людей и разрушение их нравственной природы — природы разумных существ, способных различать добро и зло. Следует еще рассмотреть разрушение политической природы, то есть способности создавать семейные и общественные связи, обустраивать отношения правителей с подданными, формируя таким образом полис, государство.

Прежде чем захватить власть и для того чтобы ее захватить, коммунистические и нацистские партии используют все имеющиеся политические средства. Они включаются в политическую игру, но сами при этом остаются вне игры, подчиняясь собственным критериям и внутрипартийной дисциплине. К примеру, когда партия большевиков требует отдать землю крестьянам и немедленно заключить мир, это не значит, что она успокоится, когда будут удовлетворены оба эти требования. Большевикам нужно привлечь на свою сторону крестьян и солдат, чтобы начать революционный процесс. Но вот революция осуществлена — земля у крестьянина отбирается, и начинается активная подготовка к войне. Партия не видит в этом ни малейшего противоречия. Ни одно дело не завершается достижением поставленной цели, оно включено в бесконечное движение и существует только как жертва, приносимая ради другого дела, выходящего за провозглашенные ранее пределы.

Придя к власти, партия как никогда ранее ведет политику разрушения политики. Все органические формы общественной жизни ликвидируются: семья (если партии хватает на это сил; семья повсюду оказывает сопротивление и тем не менее все-таки размывается и деградирует), классы, общественные организации и государственные органы. Людей полностью лишают права на объединение, на самостоятельную организованность, на представительство, сводят до положения винтиков и в этом виде загоняют в новые общественные формы. Эти формы строятся по образцу тех, которые должны были бы существовать, если бы социализм существовал как общество, и получают названия советов, союзов, коммун. Поскольку социализм существует лишь в воображении, жизнь новых общественных форм поддерживается исключительно принуждением. Решение о том, должны ли новые органы и организации получить названия, отражающие воображаемый социализм, или сохранить старые, чтобы казалось, будто прежний мир еще в некоторой степени существует, зависит от текущих политических выгод: во втором случае их назовут профсоюзами, академиями, парламентами, кооперативами — эту омонимию можно «политически использовать» Какое множество западных парламентских или муниципальных делегаций попались на удочку, считая, что их принимают парламентарии и члены городских управ, а не партийные чиновники, присвоившие эти названия!

В общих чертах нацистская партия подражала коммунистическому разрушению политики. Она тоже захватила власть, скрывая свои реальные цели и обманывая временных союзников (из числа правых консерваторов), чтобы затем подавить их. Она тоже создала новые организации и вербовала туда молодежь и «массы» Нацистская идея не требовала немедленного уничтожения прежних общественных форм — нацисты довольствовались тем, что нейтрализовали и подчинили их. Поэтому при нацизме сохранились предприниматели, рынок, судьи, чиновники прежнего типа, занимавшие свои должности до нацистов, не снятые с них и продолжавшие руководствоваться прежними правилами. Начавшаяся война ускорила наступление тотальной власти нацизма и закрепила ее. Мы не знаем, как все развивалось бы дальше в случае победы.