очерки, заметки, эссе содержание

Юбилейное § Дар обломов § Прощай, отчаяние, или По ком звонит дар § Дети Чехова § Море от Дюма § История одного одиночества § Огонь и дым § Сто десять, или Всё впереди § Надя § На бушприте § Дикий Дон § Очкарик и кентавры § Семицветик § Я проживу § Трагедия Евтушенко § Пейзаж с Щербаковым Проклятые поэты § Свет за дверью § Непрощенный § An unemployed hero Тенденции § Байки из склепа § Достоевский и психология русского литературного Интернета § Другой альтернативы у нас есть! § Прекрасные утята § Отказ от единства § Опыт о поэтическом фестивале § «Дебют»

Из цикла «Cвященные коровы» § Александр Сокуров § Валентин Распутин § Иосиф Бродский § Владимир Сорокин § Андрей Геласимов похож на писателя Кино § Тоска Ильи Авербаха § Приехали § Никогда не путешествуйте с отцом § Геморрой нашего времени § Хроника одной бессмыслицы § Город Псовск § Оксюмогоп, или С нами Бог § Бедные души, или Мертвые родственники Бонус. Мой исторический календарь Дар обломов Количество пошлостей, вылитых на Набокова по случаю его столетия, можно было предвидеть. Некто Михаил Шульман выпустил в издательстве «Независимая газета» свое стостраничное эссе о Набокове, за два года до того напечатанное одним малотиражным питерским журналом. На протяжении всей книги Шульман, чередуя претенциозные туманности с фактическими ошибками, доказывает, что главной темой Набокова была потусторонность. Но чтоб до истин этих доискаться, писал поэт, не надо в преисподнюю спускаться. А Дмитрий Бавильский на полуполосе «Литературной газеты» утверждает, что Набоков был обычным русским классиком, что теперь его читают в основном дети и что вместо холодной мизантропии им двигала теплая человечность. Все это изложено слогом несостоявшегося лирика, изобилует придаточными предложениями и упоминаниями бабочек. Вообще в любом разговоре о Набокове бабочки мелькают с той частотой, какую и в Альпах увидишь не во всякий полдень. Упоминается набоковский либерализм, подробно разбираются его тяжеловесные и не всегда удачные анаграммы и каламбуры, отыскиваются новые аллюзии в «Аде». Вполне в духе времени происходит понятный откат на позиции человечности, любви к людям и загадочной теплоты. Прежде любимец снобов, кумир интертекстуалов, Набоков на глазах опрощается и только что не входит как родной в сакли, чумы и яранги. Если раньше модно было писать о его стиле, отточенности, аллюзиях, цитатности, одиночестве и пр., сегодня в моде его антифашизм, семейственность, сынолюбие, заступничество за советских диссидентов и широкая улыбка, столь часто мелькающая в воспоминаниях его американских студентов. Судя по их мемуарам, бедным лексически и стилистически, ничему особенному он их не научил. И, видимо, прав был Виктор Ерофеев, говоря, что солнце нашей эмигрантской словесности был неважным преподавателем, склонным тонуть в мелочах.

Какая разница, как был устроен железнодорожный вагон времен Анны Карениной и какой в точности породы был кафкианский жук в «Превращении»? Набоковские рассуждения о романном времени у Толстого - лучшее в его педагогическом наследии, а только что вышедший по-русски комментарий к «Онегину», при всей своей фундаментальности, ничего не прибавляет к пониманию природы пушкинского дара. У Набокова Пушкин выглядит ходячим цитатником более или менее посредственной западноевропейской прозы и античной поэзии. Буквоедство Набокова-профессора лишь изредка сменяется остроумием и непосредственностью Набокова-писателя; в общем, свежие и обширные юбилейные публикации его текстов мало что добавляют к образу писателя и не особенно возвышают его в глазах поклонника.

И зачем вообще писать о Набокове? Никто еще, кажется, не задумался над парадоксом: почти все написанное о нем - скучно. Толстенный том «Набоков: pro и contra» способен отвратить от писателя и самого упертого его аматёра, а собственные набоковские интервью, составляющие сборник «Strong opinions» (я рискнул бы перевести как «Сильно сказано»), значительно уступают его же статьям берлинского периода. Вообще с Набоковым случился своеобразный перевертыш, очередная «бабочка» судьбы - почти все его англоязычные романы значительно слабее русских (может быть, за исключением последних глав «Лолиты»), зато все русские рассказы значительно уступают англоязычным. Тут как раз есть о чем подумать - даже лучшие русские новеллы Набокова, вроде несостоявшегося романа «Ultima Thule» или такой прелестной вещи, как относительно ранний «Подлец», рядом не лежали с такими шедеврами многозначности и лаконизма, как «Условные знаки» или «Сестры Вейн». Видимо, особенности его английской прозы - густота, обилие отсылок и каламбуров, некоторый цинизм отчаявшегося, уставшего человека - лучше смотрятся на малом пространстве, тогда как музыкальное ощущение жизни, столь необходимое романисту, с отказом от «ручного русского» и переездом из старой Европы в Новый Свет было утрачено окончательно.

Мужайтесь, о братья, боритесь прилежно, Хоть бой и неравен, борьба безнадежна, Над вами светила молчат в вышине, Под вами могилы - молчат и оне.

Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги - Бессмертье их чуждо труда и тревоги, Тревога и труд лишь для смертных сердец:

Для них нет победы - для них есть конец.