Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий

Блашкович Ласло

Действие романа «Ожерелье Мадонны» происходит в тюремной больнице в момент бомбардировок Сербии. Рассказ каждого из четырех персонажей — это история частной жизни на фоне событий конца XX века, история литературной полемики поколений. Используя своеобразные «фильтры» юмора, иронии, автор стремится преодолеть местные, национальные и глобальные мифы и травмы, и побудить читателя размышлять о значении формы в мире, стремительно меняющем свои очертания.

Часть первая

ОБЛАЧНЫЙ СЛУЧАЙ В ДЫРЕ ПОД НАЗВАНИЕМ «ФОРМА»

Мы внизу, облака наверху. Так должна начинаться эта книга,

 — ответил мне Ладислав Деспот сквозь лающий смех заядлого курильщика «Дрины» без фильтра. Это было лет десять назад или чуть больше, мы сидели в «Форме», Деспот, Натали и я, в том кабаке тогда обретались многие писатели. Со временем эта дыра шаговой доступности менялась разнонаправленно — от художественной галереи до стриптиз-бара и «далее везде». Однажды в девяностых, под утро, я спустился в это подземелье, по-прежнему известное как «Форма»; ведь единственное, что меня иногда еще действительно волнует, так это вечная проблема формы. Свет не горел, только как в стробоскопе мелькали женские руки и ноги, я был с Сашей Кубуриным, мы молча уселись в углу, на «Камчатку»; в какой-то момент новый хозяин заведения, наверное, принял нас за молодых залетных мафиози и прислал за наш стол двух свежевспотевших дам, только что сошедших с эстрады, двух Евтушенко в женском обличье, подумал я,

Оксана и Валя,

представились они мягко, с трубкой мира в руках, заказывая хэмингуэевские коктейли, сухой мартини со сморщенными оливками, в общем, что-то, что забирает сладко и легко.

Ви льюбите русскую литьературу?

 — спросил я на своем мутном русском, они лишь переглянулись, эквилибристки, бедняжки, венец которых — нагота, они, кажется, даже смутились (представьте, каково было мне). А что вы хотите, это были две дурочки в тумане, за тысячи миль от дома,

от родини,

таким, собственно говоря, всегда был и я, где бы ни находился. А чтобы ужас достиг совершенства, Сашенька Кубурин, умолчав о своем русском происхождении, кровоточащем искривленном корне зуба, заговорил на неуловимом блестящем английском из классических русских романов, наши дамы-аниматоры едва не расплакались, всех нас анимировали до чертиков, а мы же всего-навсего два писателя в старомодных солидных костюмах, — хотел я нас сдать официанту, кружившему у сонно-полумертвых столов. Плевать на мою печаль, подумал я, и заказал четыре «облака в штанах», которые Мальчик-Гарсон, надо отдать ему должное, и принес в высоких бокалах.

И, вообще, мне не было нужды предлагать перебраться в другое заведение, где я опять буду сидеть с Деспотом и Наталкой и расспрашивать о первых фразах.

Итак, Наталия писала некое эссе о картофеле, есть ли он у вас, интересовалась она, попутно теряя какие-то примеры своей литературной картофелелогии. (Ладно, я вспомнил Досифея с его попытками научить сербов есть картофель, или необозримые серебряные «шахты» Айдахо, где иной раз сверкнет паундовская нить золотистых колорадских жуков… Но не будем срываться с золотого поводка).

Часть вторая

ЯЧМЕНЬ НА ГЛАЗУ

Мы внизу, облака — наверху?! Я заявлял, что так начну рассказ? Вы, должно быть, шутите! Я обещал это по никчемным харчевням и замызганным пивным? Засуньте это вот этому коту под хвост. Кто это, мне очень интересно, подхватывал на лету все, что я ляпнул после полуночи, каждое мое слово, вытянутое из меня кабацкой рванью? Может, вы? Или какой-нибудь ангел-бездельник, склонный к рюмке и мистификациям? Я не страдаю такими низменными, темными морскими депрессиями, чтобы выдумать нечто настолько мелкое. Потому как, что это вообще значит? Мы внизу, облака — наверху. Солнце остывает, вода высыхает, души умирают…

Облака дохнут, как щенки? В этом, кстати, что-то есть, так, наверное, я бы смог. Хотя мне эти зоологические, несносно-басенные сравнения порядком надоели. Облако подыхает, как щенок?! А почему не как муха или ящерица? Как ископаемые, как руда… От такого у читателей запотевают очки. И щенок сейчас и здесь только мешает. Марш, вон с глаз моих, пошел вон, псина! Сдохни.

Нет у меня никакой тетрадки. Кто вам сказал про Кьеркегора? Фу, люди такие гадкие, стукачей, как блох. Я вам этот макет и не стал бы показывать, если бы не приказали, если бы вы только не вознамерились выдрать мне ногти и оторвать крылья. Иначе — никак. Можно сигаретку? А еще одну за ушко? Хотя бы ваш окурочек? Если уж мы стали настолько близки, что вы суете руки в мои тряпки как таможенник, то можем и одной зубной щеткой пользоваться. Спасибо. Знаете ли вы, если раскуривать затушенный бычок, то наверняка можно заполучить рак? Правда, если вы «везунчик», то вы его заполучите и дуя на одуванчики…

Ну, не исключено, что в какую-то минуту слабости я и произнес это — про облака и про нас. Но только уверен, что в тот момент была какая-то связь, некое метафизическое предчувствие. (Я себя знаю.) А не просто: вверху и внизу. Я не минималист, не заставляйте меня снимать штаны. Ладно, не смешно, да, я вульгарен, извините. Сами видите, до чего доводят тесные контакты с людьми. Предложите мне еще какую-нибудь фразу, дайте мне контекст. Не может быть, что у вас есть только это. В противном случае все как-то убого. В суде бы вы с этим проиграли. Тут речь бы шла не о реконструкции преступления, а о романе.

Но, предположим, хотя эта возможность практически исключена, но, скажем, я сомнительную фразу произнес, вроде неудачной шутки, или мертвецки пьяным, с великими муками, но (клянусь сомнительной свободой) с таких слов я бы ни за что не начал, точно.