14 апреля 1865 года

«Милый дневник!

Прошло пять дней, как кончилась война, как генерал Ли и войска конфедератов капитулировали при Аппоматоксе. Папочка вместе с генералом Кастером присутствовал при церемонии, и это был момент величайшего торжества и гордости в жизни папы, как говорит он сам.

Он дома на заслуженном отдыхе. Сьюзен, Уэнди и я очень обеспокоены его здоровьем. Он выглядит таким бледным и измученным, и под глазами у него темные круги. После того как в прошлом году мама умерла от инфлюэнцы, он стал другим человеком. Поужинав, он уходит в свой кабинет с коробкой сигар и бутылкой бренди и до поздней ночи не выходит оттуда.

Сегодня он в лучшем настроении, чем был когда бы то ни было с момента возвращения домой. Мы все с нетерпением ждем вечера. Ведь не каждый день выпадает честь побывать в театре вместе с президентом Соединенных Штатов. Папочка говорит, что наши места почти прямо под президентской ложей.

В этот знаменательный вечер ужин в доме Каллаханов был подан рано. Патрик Каллахан сидел во главе стола сияющий в своем синем мундире. На сей раз его жесткое угловатое лицо было освещено усталой улыбкой.

– Не знаю, которая из вас сегодня самая хорошенькая, – польстил он дочерям.

Уэнди поднесла руку к своим рыжевато-каштановым локонам, собранным в шиньон и прикрытым сеткой, украшенной цветными блестками.

– Право же, папа, мы и не пытаемся превзойти друг друга. И ты это знаешь. Сегодня вечером Уэнди Каллахан будет, безусловно, королевой бала.

На другом конце стола Тилли Ньюстром хмыкнула, выражая свое неодобрение:

28 августа 1865 года

«Милый дневник!

Мы пробыли в форте Хемпстед больше двух недель и испытали все возможные неприятности и лишения и даже более того. Жизнь жен солдат и офицеров кавалерийского полка, расквартированного на границе, чрезвычайно примитивна и полна трудностей и лишений, и я бесконечно восхищаюсь этими самоотверженными и отважными женщинами, особенно женой генерала Кастера Элизабет. При взгляде на нее кажется, что она рождена для того, чтобы жить в королевском дворце. Она очень миниатюрная жгучая брюнетка с лучистыми карими глазами, тонкокостная, хрупкая, с кожей, прозрачной, как самый дорогой фарфор. Нам всем представляется чудом то, как она переносит ужасный климат с его невыносимой опаляющей жарой, не проходящей почти все лето. В тот момент, когда солнце восходит из-за дальних гор, оно начинает сверкать и жечь и становится все горячее и жарче и жжет, как раскаленный уголь, медленно поднимаясь и достигая наконец зенита к полудню, и земля под его лучами вздувается пузырями и лопается, а солнце высасывает из нее всю влагу, краски и жизнь. Каждое утро отряды строителей появляются, чтобы выровнять эти язвы и трещины, вновь возникающие изо дня в день на дорогах, вымощенных сырцовым кирпичом и представляющих весьма прискорбное зрелище на скудной земле – нечто, похожее на огромную и беспорядочно вытканную паутину. Тем не менее миссис Кастер (она попросила меня звать ее Элизабет) обладает неиссякаемой силой воли и мужеством перед лицом нескончаемых испытаний и отличается бодростью духа, недоступной для многих жен военных, к их великому стыду.

На этом нашем форпосте, как видно, забытом Господом Богом, блага, необходимые для человеческого существования, – великая ценность. Лед здесь такая же редкость, как снежки в геенне огненной, хотя по случаю нашего прибытия генерал, командовавший тогда гарнизоном, на смену которому прислали генерала Кастера, устроил в его честь, а также в честь его офицеров празднество, и по этому случаю из Сан-Антонио было прислано экспрессом три небольших шара мороженого. Папочка говорит, что за каждый заплатили не менее десяти долларов и упаковали в огромные коробки с толстым слоем древесных опилок.

То, что здесь называется сливочным маслом, больше напоминает колесную мазь, а молоко жидкое и водянистое и отдает чесноком, который здесь коровы поедают на пастбищах. Мясо, в частности говядина и ягнятина, имеет такой вкус, будто этот скот подняли из могилы и оживили. Свежих овощей нет. Вчера прибыл поезд с картошкой, но вся она оказалась подгнившей. Выращивать цветы невозможно, единственное, что здесь пышно разрастается, это виноград сорта мадера. Из него сооружают трельяжи и арки по бокам небольших террас у входа в офицерские бунгало.

Одеваясь к обеду у Кастеров, Майра придирчиво оглядывала себя в зеркале и размышляла: «А ведь это первый раз я надела платье с тех пор, как мы уехали из Мэриленда».

Для таких торжественных случаев, как этот, она захватила из дома три платья. То, что она выбрала для сегодняшнего вечера, было летним бальным платьем из набивной ткани с экзотическими цветами на голубовато-белом, как фарфор, фоне с каймой из цветов вокруг мягко присобранной широкой юбки как раз над оборкой, шедшей по краю. Она расправила круглый воротник и завязала бантом на талии широкий пояс. Ее длинные черные волосы были собраны на затылке и перевязаны синей лентой, из-под которой каскадом ниспадали до самой талии.

Она повернула голову, услышав стук.

– Ты готова, моя дорогая? – крикнул отец из-за двери.

– Буду готова, как только ты скажешь, что пора.

На следующий день, собираясь на свою обычную прогулку к ручью, Майра волновалась и нервничала не меньше, чем невеста в брачную ночь. В желудке у нее урчало, и она чувствовала, как глухо и часто бьется ее сердце. Ей казалось, что оно вот-вот выскочит из груди.

– Это совсем не так, как было у меня в первый раз, Дьявол, – говорила она своему жеребцу. – Но ведь то случилось так давно. Столько времени прошло с тех пор.

Майра размышляла, стоит ли сообщать Брэду, что она не девственница, и пришла к заключению, что лучше помолчать, пока он не спросит ее об этом прямо.

– В конце концов, Дьявол, для него ведь это тоже не в первый раз. Всем известно, что кавалеристы – любвеобильный народ.

От этой мысли она перешла к размышлению о собственном отце. Возможно ли, что он и Би Картер тоже развлекаются подобным образом? Но она тотчас же засомневалась. Ведь едва ли у них была возможность остаться наедине. Ее это опечалило, потому что она желала, чтобы у ее отца появился более важный интерес в жизни, чем бражничанье, курение и разговоры о войне с сослуживцами-офицерами.

28 июля 1877 года

«Дорогая Сьюзен!

Не могу сказать тебе, в какой восторг привело нас всех известие о твоей помолвке с майором Томасом Шеффером. Уэнди и я уже начали опасаться, что последняя из девочек Каллаханов закончит свою жизнь старой девой. Майор Шеффер всегда был одним из любимых офицеров папочки. И как хорошо, что майора Шеффера перевели из Седьмого кавалерийского полка до того, как полк направили на Запад, в Дакоту. Нет почти никакого сомнения, что он оказался бы с папочкой и генералом Кастером и принял участие в этой трагической бойне на реке Литтл-Бигхорн, когда всех отважных солдат уничтожили. Мое сердце кровоточит, когда я думаю о милой Би. Они с отцом были мужем и женой всего четыре года. Я рада, что она и Элизабет Кастер помогают друг другу и их дружба служит для них источником утешения.

А годы летят все быстрее, и подрастают наши дети. Пэт – просто живая копия своего отца, и они боготворят друг друга. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что он изберет, как и отец, карьеру военного. Кстати, о карьере. Брэд очень на месте здесь, в Пекине, в качестве главы военного представительства при американской миссии, и недавно его повысили в чине: он стал полковником. Уэнди в своем последнем письме сообщила мне, что Карл сказал ей, будто президент Грант весьма впечатлен способностями Брэда играть ведущую роль и быть хорошим администратором и считает, что он мог бы стать политиком высокого класса, если бы пожелал, и ему была бы обеспечена безусловная поддержка Республиканской партии. Я подозреваю, что эта оценка точная и правильная. Брэд обладает необходимыми для политического лидера качествами, а именно: макиавеллиевской аморальностью.

Жизнь иностранной колонии в Пекине протекает спокойно и безмятежно, пожалуй, даже слишком спокойно, до монотонности. Иногда у меня возникает ощущение, что все мы – американцы, французы, немцы, русские, итальянцы, англичане и японцы – экзотическое сообщество сибаритов. Если не считать нескольких часов, которые они ежедневно проводят за своей официальной работой, все остальное время мы посвящаем своему досугу и прихотям, насколько хватает нашей фантазии, и ни в чем себе не отказываем. Ирония заключается в том, что это элитарное сообщество эгоистов – всего лишь маленький островок посреди гигантской нищей страны. Деградирующая монархия безразлична к печальному и даже отчаянному положению голодающего, доведенного до нищеты народа, который в то же время, несмотря на банкротство страны, тем не менее продолжает плодиться с такой же скоростью, с какой размножаются кролики.

Брэд Тэйлор и Шон Флинн стояли на веранде здания американской миссии, пили скотч с содовой и смотрели на дождь, изливавшийся сплошным потоком с небес.

– Никогда не видел такого потопа, – заметил Флинн. – Это все равно что встать под водопад и выглядывать сквозь толщу воды наружу. Ничего не видно более чем на десять футов.

– Наводит на мысль о том, что недурно было бы построить ковчег, как Ной, – шутливо заметил Брэд. – Погоду в Китае можно охарактеризовать полностью, сказав, что зимой здесь сухо, а летом идут дожди… В Индии вы найдете то же самое. Ежегодные муссоны и тайфуны.

– Ну, я не могу сказать, что с радостью ожидаю встречи с ними, – ответил Флинн. Он принялся беспокойно шагать по веранде взад и вперед. – У меня такое чувство, будто я стал пленником, пленником стихий.

– Думаю, через несколько дней погода изменится. И тогда мы больше не будем пленниками стихий, мы почувствуем себя свободными и сорвемся с цепи. Эта влага, эта парилка исчезнут.

На следующий день они не стали двигаться дальше, а дождались, пока к ним присоединится Брэд. Майор Флинн удалился, когда Брэд здоровался с Майрой, обнимал и целовал ее.

– Скучала по мне, моя радость?

– Ужасно.

Через плечо она взглянула на Флинна, стоявшего на берегу пруда. Он нагнулся, поднял плоский камешек и бросил его так, что тот скользнул по гладкой поверхности воды. Прежде чем пойти ко дну, камешек подпрыгнул четырежды. Плечи Флинна опустились, на сердце его было так тяжело, будто оно пошло ко дну, как этот камень.

Майра только изображала радость. У нее на сердце тоже было тяжело. Она безмолвно корила себя за то, что не чувствует угрызений совести из-за своей измены с Флинном. Но ведь она всегда была реалисткой. Что нельзя вылечить, следует пережить и забыть. Кроме того, она ведь не приглашала этого красивого англичанина в свою палатку, не назначала ему свидания. Возможно, она спровоцировала его тем, что раздевалась при свете фонаря, но ведь она не соблазняла его бесстыдно и открыто.

Она зажгла свечу на столике возле кровати, легла в постель обнаженной и лежала в полной тишине, уставившись на блики, отбрасываемые горящей свечой на потолок. Она хотела надеяться, что Флинн не придет, но в душе изнывала от желания и страсти к нему. Теперь вопрос ее неверности отпал сам собой. Ее сердцебиение участилось, когда она услышала скрип шагов на лестнице, потом ночной гость пересек коридор, остановился у двери, оставшейся слегка приоткрытой. Он толкнул дверь и вошел. С постели она видела темную фигуру: тусклый свет свечи оставлял большую часть комнаты в полумраке.

– Шон, – позвала Майра дрогнувшим голосом.

– Я уже был готов повернуть назад и уйти, когда добрался до двери, – сказал он.

– Почему?

– Испугался, что она окажется запертой, а это означало бы, что вы решили раз и навсегда отвергнуть меня.

В оставшуюся до отъезда неделю жизнь для Майры стала настоящим кошмаром. Она пыталась рассказать детям о захвате отца мятежниками так тактично и нежно, как только могла.

– Ваш отец – отважный человек, служивший своей стране честно, преданно и бескорыстно, как и мой отец. Быть солдатом нелегко.

Дезирэ была безутешна, и Майра ничем не могла успокоить ее.

– Мой папа умер! – причитала она, заливаясь слезами. – Мы никогда не увидим его снова, Пэт.

Патрик был несгибаемым маленьким солдатом и старался достойно перенести испытание. Иногда глаза его увлажнялись, а в горле стоял ком, но он не позволял себе заплакать.