Лето незаметно перешло в осень, и, как это обычно случается, с приходом октября пошли сильные дожди. Но дождь – это не так уж плохо, до тех пор, правда, пока вы не попали под него. Белые клочковатые облака, точно гуси, уплыли на юг еще несколько недель назад, и сейчас их место в голубом небе заняли серые клубящиеся массы.

По долине разнесся сильный грохот, нечто среднее между ревом великана и треском, какой бывает всегда, когда кусок скалы обрушивается в ущелье. С того места, где находился городок, могло показаться, что там, где река Ориэль впадает в море, зеленые горные склоны сливаются в нечто туманное; но это обманчивое впечатление создавалось только из-за дальности расстояния. Разлившаяся река, такая же широкая и бурная, каким в это время казалось само небо, испокон веков стекала с гор; но, находясь в городке Твомбли, вы не могли видеть, что за горами открывалась зеленая Долина, покрытая холмами, которые убегали к самому морю.

Листья медленно кружились в потоках прохладного бриза, а некоторые из тех, что оставались на деревьях, были еще зелеными. Большинство же было окрашено в коричневые, красноватые или золотистые тона, и, упав на землю, они скапливались внизу, а потом, мокрые от дождя, начинали источать ароматы, немного затхлые и наводящие тоску, но все равно удивительно приятные.

Огромные серые тучи в небе и зловещий гром обычно означали, что скоро начнется дождь. Усевшись в старое плетеное кресло, изрядно потрепанное временем и едва ли не рассыпавшееся на части, Джонатан Бинг думал о том, что же принесет с собой эта новая осень. Он вдыхал затхлые запахи, исходившие от леса, который был слева от него и так близко, что до него можно было легко докинуть камень, и наблюдал за тем, как три одинокие лодки, плывшие по темноводной реке за городком, торопились к берегу, где можно было причалить и укрыться от дождя. Первые капли тяжело упали на землю, как бы предупреждая, что дождь будет сильным; и тут же по навесу крыши над головой Джонатана весело забарабанил настоящий ливень.

Одобрительно кивая, Джонатан похлопал своего пса по спине, а затем сделал добрый глоток горячего пунша, который приготовил как раз на такой случай. Он видел, что там, на реке, в своих лодках сидят люди, без сомнения промокшие с ног до головы, и это значительно обостряло его ощущения – пунш казался еще более горячим и вкусным, а шерстяной свитер более мягким и уютным, чем был на самом деле. Пожалуй, подумал Джонатан, пора разжечь трубку. А чуть позже он уже попыхивал ею, и ему казалось, что клубящийся дым мутной завесой отгораживал его от дождя и ветра.

Ахав проснулся первым, поскольку огонь в камине уже потух, а утро было на редкость холодным. Джонатан лежал в своей кровати, накрытый одеялами, поверх которых он положил еще пуховое покрывало – оно было таким огромным, что укрывало Джонатана с макушкой и спускалось до самого пола. На ночь он обычно надевал ночной колпак и полосатую пижаму, и поэтому у него в кровати было так же жарко, как в печи гномов во время выпечки медовых пряников. Ахав прыгнул на кровать и начал рыться в одеялах, делая вид, что занимается поисками какого-то важного предмета, который он здесь якобы потерял. Разбуженный от прикосновения чего-то холодного, Джонатан вскрикнул и переполз к краю кровати, предоставляя Ахаву возможность занять противоположный.

Но из– за громкого тиканья карманных часов, которые лежали рядом на столе, ему никак не удавалось опять заснуть. И чем упорнее Джонатан пытался игнорировать этот звук, тем более громким он казался. Кроме того, пятка, вместо того чтобы довольствоваться теплом и уютом, вдруг начала чесаться; и она не просто хотела, чтобы ее почесали, но и требовала, чтобы ее вытащили из-под одеяла и хорошенько размяли. Но Джонатану было слишком тепло и уютно, чтобы обращать внимание на подобные глупости. Когда ему удалось наконец не обращать внимания на тиканье и зуд в пятке, Ахав вдруг начал громко храпеть, словно был не псом, а медведем гризли, и сучить лапами. Ему снился очень захватывающий сон, в котором он преследовал лодку с сидящим в ней странным маленьким человечком в высоком цилиндре, мчась за ней вдоль берега реки.

В ярости – не в дикой, а в тихой утренней ярости – Джонатан выскочил из постели. Кроме того, на колокольне пробило семь раз, и если он хотел успеть в Ратушу к половине девятого, то ему пора было вставать.

Первое, что он делал каждое утро, – это ставил на плиту кофе. Он молол пригоршню темных, маслянистых кофейных зерен с таким расчетом, чтобы полученный порошок занял треть чашки, бросал его в фарфоровый кофейник и на три четверти наполнял водой. Затем ставил рядом кастрюлю воды для овсяной каши и нарезал ломтиками пшеничный хлеб для тостов. Вскоре вода в кофейнике начинала булькать, и точно в тот момент, когда она закипала, Джонатан снимал кофейник с плиты и давал кофе завариться. Густой кофейный аромат наполнял кухню, и Джонатан принимался за чашку кофе. В эти минуты для него не существовало больше ничего.

Когда он и на этот раз с удовольствием принялся за тосты с персиковым джемом, овсяную кашу и кофе с сахаром, на кухню протопал Ахав. Еще сонный, он как следует потянулся и встал у стола, во все глаза глядя на ломтик намазанного маслом тоста. Джонатан отломил кусочек, намазал на него тонким слоем джем и бросил его Ахаву, который тут же нашел, что тост и в самом деле хорош. Затем они с удовольствием расправились еще с одним тостом.

Ближе к центру долины русло реки становилось извилистым, а вода в ней темной. Тенистые тополя и ольховые деревья взбирались вверх по наклонной песчаной косе, а под ними стелились заросли мха и конского щавеля. Осеннее солнце, кажущееся огромным в утренней дымке, неторопливо поднималось из-за округлой гряды гор на востоке; водовороты и речная рябь переливались солнечными бликами и искрились.

Джонатан Бинг и Ахав сидели на бревне, у того самого места, где река плавно начинала делать большой изгиб. Джонатан бросал камешки в воду, в легкие водовороты у берега. Он сидел, подперев подбородок ладонью левой руки, и от этого Ахаву казалось, что его хозяин, кидая в воду камешки, не получает от этого занятия никакого удовольствия. Время от времени большая лягушка, зеленая, с темными полосками, проплывала среди листьев, которые оторвало от далеких зарослей лилий. Каждая лягушка смотрела на Джонатана и Ахава большими немигающими глазами – словно знала страшную или удивительную тайну, но ни за что бы не сказала ее этим двоим на берегу, которые, конечно, изнемогают от желания узнать ее. Но если тайна и была, то она ускользала вниз по реке, вместе с лягушками – когда они проплывали мимо плота вокруг косы и исчезали в тени.

Восходящее солнце приветствовало своими лучами Сыровара, который уже час, если не больше, сидел на бревне. Его брюки были все мокрые от утренней росы. Это было утро того дня, когда они должны были отплыть, и солнце для Джонатана было не очень-то желанным. Ветер и дождь, бушевавшие в прошлые дни, были позабыты, плот Джонатана стоял нагруженный сыром, съестными припасами и пустыми бочонками, которые на обратном пути должны быть использованы для хранения медовых пряников и подарков.

Именно поэтому солнце и не было таким уж желанным – ведь погода была хорошая, и Джонатану и Ахаву не оставалось ничего, кроме как забраться на плот и отчалить. Толпа односельчан, вставших с восходом солнца, заполонила пристань, к которой был пришвартован плот. Не пройдет и часа, как они отправятся домой и будут есть теплые пироги, жирные кусочки бекона с подливой и пить черный кофе. Джонатану совсем не хотелось думать об этом.

Солнце встало, а значит, пора было спуститься на пристань и отплыть от нее в полном одиночестве. У него не было сейчас настроения ни вышагивать туда-обратно и думать, как делал он в ту ночь, когда к нему пришел Дули, ни рвать на себе волосы и скрежетать зубами, ни хмурить брови, как это частенько делали герои книг. Вместо всего этого он, как дурак, просто сидел здесь, на бревне, и швырял в воду камешки, в зеленый лес водяных растений.

Друзья наконец покончили с обедом, и хотя их животы были набиты едой, им не удалось сдвинуть плот с мели ни на дюйм. Но нет ничего более усыпляющего, чем полный желудок, – по крайней мере, так казалось Джонатану. И еще ему казалось, что немного соснуть после обеда – это совсем неплохо.

– Профессор, – сказал он, – как насчет того, чтобы немного отдохнуть?

– Мы уже отдыхали, мой мальчик, – ответил Профессор, – отдыхали все утро.

– Но знаешь, Профессор, время после полудня почему-то самое сонное, и человек не может идти против этого. К чему мы придем, если начнем идти против человеческой природы?

– По всей вероятности, к тому, чтобы, по крайней мере, с наступлением сумерек продолжить свой путь, – ответил Профессор, – а не оставаться ночевать здесь.

Почти два дня ушло у путешественников на то, чтобы доплыть до Города У Высокой Башни. Утром второго дня на завтрак они ели хлеб, корочка которого начала приобретать зеленоватую окраску, и еще открыли кувшин с клубничным вареньем, залитым сверху воском. Профессор Вурцл любезно заметил, что воск не пропускает внутрь разную там “органику” вроде плесени. Дули решил, что Профессор говорит о жучках, и подумал, что крышка кувшина, если ее закручивал не совсем уж остолоп, прекрасно предохраняет от каких бы то ни было жучков. Следовательно, заявил он, воск положили в кувшин для того, чтобы есть его вместе с вареньем. И капли варенья придают ему вполне неплохой вкус.

Примерно миль за пять до города заросли ольхи и тсуги на берегах начали редеть и постепенно сменяться просторными лугами, заросшими водосбором, скунсовой капустой и люпином, простирающимися на восток, к Белым Скалам. С лугов стекали ручьи, перекатывались по гладким камням и впадали в Ориэль – там, где на мелководьях расхаживали на ногах-ходулях и окунали в воду головы водяные птицы. Но эти луга, поначалу такие зеленые и свежие, постепенно становились все более заросшими и похожими на болото – плоские, скучные равнины тянулись до самой Высокой Башни. А за милю до города река протекала уже среди настоящих непроходимых болот… Высокая Башня, с холодными, выложенными из камня зубчатыми стенами, подобно обиталищу некоего мрачного, неопределенного возраста колдуна, возвышалась на каменной гряде, окруженная неподвижной зеленью болот; а внизу, у реки, расположился и сам город.

Хотя Дули и Ахаву это ни о чем не говорило, Профессор Вурцл был просто потрясен, увидев белый дымок, поднимающийся из труб разрушенных башен, большинство из которых медленно, но верно разваливалось и разрушалось. Эти башни были очень древними и брошены людьми, как утверждал Профессор, целую вечность назад.

– Что-то затевается, – протянул Профессор.

– Пожалуй, – сказал Джонатан, – и мой нос чует, что лучше всего держаться от этого “чего-то” подальше. Слишком уж много затевалось всего, и это постоянно вызывает беспокойство: то тролли оказываются всего в миле от Твомбли, то невесть откуда взявшийся воздушный корабль эльфов, который снует туда-сюда, то разрушенная пристань у Ивового Леса. И я бы не стал интересоваться внезапно ожившей заброшенной крепостью, с твоего позволения.