Варвара с утра не в духе. Она сердито швыряет по раскаленной плите сковородкой, на которой жарится в подсолнечном масле нарезанная ломтиками картошка, — просыпала из бумажного картуза на пол соль — дурная примета — и, подбрасывая в топку мелкую щепу, все время вздыхает и ворчит сама с собой.

В соседней комнате, в углу, на полу две дочери, Оля и Катюшка, играют в куклы. Оля — постарше, лет семи, шьет из пестрых лоскутьев наряд для куклы, Катюша — младшая, лет четырех, на кривых рахитичных ножках стоит около и вытягивает тонкую худую шею, всматриваясь круглыми любопытными глазами, как ее сестра наметывает иглой широкие неумелые стежки… Кукла важная, тряпичная, плотно набитая хлопьями из старого отцовского пальто… Чернилами занятно подрисованы ее глаза, нос и башмачки на ногах.

Отец, токарь Павел, озабоченно сидит за столом и молчит.

Каждую весну, когда солнце заглядывает в петербургские рабочие кварталы, курносое, словно расплюснутое лицо Варвары покрывается веснушками. А теперь вместе с веснушками на ее щеках, около ушей и на лбу выступили какие-то буро-желтые, сплошь слившиеся пятна… Точно такие же пятна были у нее, когда она была беременна Катюшкой…

И Павел встревожен. Он не может отвязаться от мысли, не затяжелела ли Варвара опять…