«После чумы».
Шестой и самый известный сборник «малой прозы» Т. Корагессана Бойла.
Шестнадцать рассказов, которые «New York Times» справедливо называет «уникальными творениями мастера, способного сделать оригинальным самый распространенный сюжет и увидеть под неожиданным углом самую обыденную ситуацию».
Шестнадцать остроумных, парадоксальных зарисовок, балансирующих на грани между сарказмом и истинным трагизмом, черным юмором, едкой сатирой – и, порою, неожиданной романтикой…
Нельзя сказать, чтобы Он обладал обширными познаниями о Мексике – если, конечно, не учитывать Маргариту
[1]
и упорное ползание по страницам «Под вулканом»
[2]
в хмельном тумане лет двадцать назад. Но вот он, – пожалуйста! – бледный и толстый, вываливается из гладкого чрева авиалайнера в жаркие объятия Пуэрто Эскондидо. И все это – раскаленный асфальт, виднеющаяся вдали дуга залива, духота, смесь аромата цветов с запахом топлива и почти неуловимое, но настойчивое напоминание о вчерашней рыбе – все это чистейшей воды случайность. Счастливая случайность. Благотворительность в действии – пожертвуй пять баксов на приют для женщин – жертв насилия и выиграй бесплатный отдых на двоих в жемчужине Оаксаки. Ну, он и выиграл. А чтобы сохранить лицо и избавиться от лишних вопросов, наплел всем, что едет со своей подружкой. Две недели Р. и Р. – Романтики и Релакса. Он даже придумал ей имя – Иоланда. Да, по матери она мексиканка, а серые глаза достались ей от отца; у нее бронзовая кожа, а в постели ока…
В аэропорту обошлось без формальностей – организаторы обо воем позаботились; серия нетерпеливых жестов и непонятных распоряжений – и вот он уже проталкивается через тяжелую стеклянную дверь со своей дорожной сумкой и ныряет в первое подавшееся на глаза такси.
Водитель поприветствовал его по-английски и бодро смахнул с сиденья воображаемые пылинки выцветшим розовым платком. После этого он разразился небольшой речью, смысла которой, впрочем, Лестер не уловил, выкашливая каждое слово, словно оно было тугим тряпичным мячиком н его нужно было подбросить как можно выше, потом таксист замолчал и уже спокойнее спросил: «Куда?» Лестер назвал свой отель – лучший в городе – и откинулся на сиденье, подставив лицо встречному ветру.
Он потел. Потел из-за тропической духоты, влажности и из за лишнего веса – огромного лишнего веса, двадцать с лишним кило – и все на животе. По возвращении в Сан-Франциско нужно будет что-нибудь с этим делать – записаться в спортклуб, начать бегать трусцой, да хоть что-нибудь – а сейчас, сейчас он был просто огромным потеющим толстяком с голыми бледными йогами, торчащими, словно столбы, из пола такси, и влажным брюхом, выпирающим сквозь щедро расписанную желтыми и синими попугаями летнюю рубашку с открытым воротом. Вдоль дороги протянулся пляж – белый, покрытый ракушками, как будто пустившийся с машиной наперегонки. Пляж с пальмами и намеком на бриз и прибрежную прохладу. И прежде чем стрелки на его часах успели протикать десять минут, Лестер был у отеля, расплачиваясь с таксистом бумажками из пухлой, свернутой в рулон пачки потрепанных бархатистых банкнот – И это казалось ему не вполне реальным. Таксист без проблем принял купюры и не отказался от бархатистых же чаевых, а еще через семье половиной минут Лестер восседал на веранде в центре затененного, выложенного плиткой ресторанчика – с выходом на пляж с одной стороны и к бассейну во дворике с другой – с ключом от номера в кармане и с первым бокалом мексиканского коктейля, зажатым в потных пальцах.
Коктейль он заказал благодаря слабым проблескам изрядно забытого школьного испанского: сок naranjа,