Каждая женщина играет ведущую роль в истории собственной жизни. Как психиатр, я выслушала сотни личных историй и поняла, что в каждой из них есть мифологическое измерение. Одни женщины обращаются к психиатру, когда чувствуют себя совершенно деморализованными и "разбитыми", другие -- когда постигают, что оказались заложницами обстоятельств, которые следует проанализировать и изменить.

В любом случае, мне кажется, что женщины просят помощи у психотерапевта ради того, чтобы

научиться быть главными героинями, ведущими действующими лицами в истории своей жизни.

Для этого им нужно принимать сознательные решения, которые и определят их жизнь. Прежде женщины даже не сознавали, какое мощное влияние оказывают на них культурные стереотипы; сходным образом сейчас они обычно не сознают, какие могучие силы таятся в них самих, -- силы, способные определять их поступки и чувства. Именно этим силам, представленным в облике древнегреческих богинь, я и посвящаю свою книгу.

Эти могучие внутренние схемы, или

архетипы,

объясняют основные различия между женщинами. Одним, например, для того, чтобы ощущать себя состоявшейся личностью, нужны моногамия, институт брака и дети -- такие женщины страдают, но терпят, если не могут достичь этой цели. Для них самое большое значение имеют традиционные роли. Они разительно отличаются от женщин другого типа, которые превыше всего ценят свою независимость, поскольку сосредоточены на том, что важно лично для них. Не менее своеобразен и третий тип -- женщины, которых манят напряженность чувств и новые переживания, из-за чего они вступают во все новые личные отношения или мечутся от одного вида творчества к другому. Наконец, еще один тип женщин предпочитает одиночество; наибольшую значимость имеет для них духовность. То, что для одной женщины свершение, другой может показаться полной бессмыслицей -- все определяется тем, архетип какой богини в ней преобладает.

Более того, в каждой женщине уживаются

несколько

богинь. Чем сложнее ее характер, тем вероятнее, что в ней деятельно проявляются разные богини -- и то, что значимо для одной из них, лишено смысла для остальных...

Психоаналитиком-юнгианцем я стала примерно тогда же, когда перешла на позиции феминизма. Закончив аспирантуру в 1966 году, я прошла обучение в Институте К. Юнга в Сан-Франциско и в 1976 году получила диплом психоаналитика. За этот срок мои представления о женской психологии неуклонно углублялись, а феминистические прозрения сочетались с юнговской психологией архетипов.

Работая на базе то юнгианского психоанализа, то ориентированной на женщин психиатрии, я словно строила мост меж двумя мирами. Моих коллег-юнгианцев не очень волновало то, что происходило в политической и социальной жизни. Большинство из них, казалось, лишь смутно сознавали важность борьбы женщин за свои права. Что до моих подруг-феминисток в психиатрической сфере, они, если и считали меня психоаналитиком-юнгианцем, то, вероятно, видели в этом либо мой личный эзотерический и мистический интерес, либо только некую дополнительную специализацию, которая хоть и заслуживает почтения, но не имеет отношения к женским проблемам. Я же, метавшаяся между одним и другим, со временем постигла, какие глубины может открыть слияние двух подходов -- юнгианского и феминистского. Они совмещаются в своеобразное "бинокулярное видение" женской психологии.

Юнгианский подход позволил мне осознать, что женщины подчиняются могучим внутренним силам --

архетипам,

которые можно персонифицировать образами древнегреческих богинь. В свою очередь, феминистский подход помог мне понять, что внешние силы, или

стереотипы

-- те роли, исполнения которых ждет от женщин общество, -- навязывают им шаблоны одних богинь и подавляют другие. В результате я начала видеть, что каждая женщина пребывает где-то посередине: ее внутренние побуждения определяются архетипами богинь, а внешние поступки -- культурными стереотипами.

Как только женщина начинает сознавать такие влияния, это знание становится силой. "Богини" являются могучими незримыми силами, определяющими поведение и чувства. Знание о "богинях" в каждой из нас -- это открывающиеся перед женщиной новые территории сознания. Когда она постигает, какие "богини" проявляются в ней как господствующие внутренние силы, появляется и понимание себя, власти определенных инстинктов, осознание своих приоритетов и способностей, возможность найти личный смысл в тех решениях, к которым остальные люди могут оставаться равнодушными.

Впервые я подметила важную связь между мифологическими схемами и женской психологией благодаря книге психоаналитика-юнгианца Эриха Ноймана "Амур и Психея". Нойман воспользовался мифологией как способом описания женской психологии. Такое сочетание мифа и психологических комментариев показалось мне чрезвычайно мощным инструментом.

Например, в древнегреческом мифе об Амуре и Психее первым испытанием Психеи стала задача перебрать огромную гору семян и разложить зернышки каждого вида в отдельные кучи. Первой ее реакцией на это задание (как, впрочем, и на три последующих) было отчаяние. Я заметила, что этот миф хорошо подходит ряду моих пациенток, перед которыми стояли разнообразные проблемы, требующие решения. Одной была выпускница университета, увязшая в своей сложнейшей дипломной работе и не знавшая, как упорядочить рабочий материал. Другой -- подавленная молодая мать, которой необходимо было понять, куда уходит драгоценное время, расставить приоритеты и найти способ продолжать свои занятия живописью. Каждой женщине, как и Психее, предстояло сделать больше, чем, по ее представлениям, она могла, -- однако препятствия эти возникали

по ее выбору.

Для обеих пациенток миф, отражавший их собственную ситуацию, стал источником мужества, даровал прозрения о том, как реагировать на новые требования жизни, и придал смысл предстоящей борьбе.

Когда женщина чувствует, что в каком-либо ее занятии есть мифологическое измерение, понимание этого затрагивает в ней самые глубинные средоточия творчества. Мифы пробуждают чувства и воображение, поскольку связаны с сюжетами, являющимися частью общего наследия человечества. Древнегреческие мифы -- а равно и все остальные волшебные сказки и мифы, известные людям тысячелетиями, -- остаются современными и индивидуально значимыми, потому что содержат истины о переживаниях, единых для всех.

Толкования мифов могут приносить интеллектуальное и интуитивное понимание. Мифы подобны сновидениям, которые запоминаются, даже если они непонятны. Объясняется это тем, что мифы, как и сны, полны символов. По словам мифолога Джозефа Кэмпбелла, "сновидение -- это личный миф, а миф -- обезличенное сновидение". Не удивительно, что мифы неизменно кажутся нам чем-то смутно знакомым!

Однажды моя подруга Энн увидела в больнице слабенькую маленькую девочку -- "синюшного" ребенка с врожденным пороком сердца. Взяв девочку на руки, Энн посмотрела ей в лицо и внезапно испытала столь сильное эмоциональное потрясение, что в груди отозвалось ноющей болью. В это мгновение между ней и ребенком возникла невидимая связь. Стремясь сохранить эту связь, Энн стала регулярно навещать девочку. И хотя та прожила потом лишь несколько месяцев -- она не перенесла операции на открытом сердце, -- их встреча произвела на Энн глубокое впечатление и пробудила в ее душе некие глубоко таившиеся и исполненные сокровенных чувств образы.

В 1966 году психиатр и писатель Энтони Стивенс исследовал взаимные чувства привязанности, возникавшие между нянями и осиротевшими младенцами. Он обнаружил нечто похожее на переживание Энн, особую связь ребенка с одной из нянь -- внезапное взаимное притяжение, неожиданную вспышку любви.

Наблюдения Стивенса противоречат теории "корыстной любви", согласно которой узы между матерью и ребенком возникают постепенно, благодаря кормлению и заботе. Стивенс обнаружил, что по меньшей мере в каждом третьем случае ребенок привязывался к няне, которая до этого момента не занималась уходом за ним. Няня неизбежно отвечала взаимностью и начинала заботиться о "выбравшем" ее младенце. Ребенок, если "его" няня находилась поблизости, нередко просто отказывался от забот другой няни.

Некоторые матери начинают испытывать привязанность к своему ребенку сразу же после родов. Когда они держат в руках свое драгоценное беспомощное дитя, которому они только что подарили жизнь, любовь и глубокая нежность буквально изливаются из них. Мы говорим, что благодаря ребенку в таких женщинах пробуждается

Архетип Матери.

У других женщин материнская любовь пробуждается постепенно и усиливается в течение нескольких месяцев, достигая своей полноты к восьми-девяти месяцам жизни ребенка.

Большинство из нас слышали об олимпийских богах хотя бы в школе и видели их статуи или изображения. Римляне поклонялись тем же божествам, что и греки, однако называли их латинскими именами. Согласно мифам, обитатели Олимпа были очень похожи на людей по своему поведению, эмоциональным реакциям и внешнему облику. Образы олимпийских богов воплощают архетипические образцы поведения, которые присутствуют в нашем общем коллективном бессознательном. Именно поэтому они близки нам.

Наиболее известны двенадцать олимпийцев: шесть богов -- Зевс, Посейдон, Гермес, Аполлон, Арес, Гефест, и шесть богинь -- Деметра, Гера, Артемида, Афина, Афродита и Гестия. Впоследствии место Гестии, богини домашнего очага, в этой иерархии занял бог вина Дионис. Таким образом равновесие было нарушено -- богов стало больше, чем богинь. Архетипы, описываемые мною, -- это шесть олимпийских богинь -- Гестия, Деметра, Гера, Артемида, Афина, Афродита и, кроме них, Персефона, миф о которой неотделим от мифа о Деметре.

Я классифицировала этих богинь следующим образом:

богини-девственницы, уязвимые богини

и

алхимическая богиня.

Богини-девственницы

выделялись как отдельная группа еще в Древней Греции. Две другие группы определены мною. Для каждой из рассматриваемых категорий характерно особое восприятие мира, а также предпочитаемые роли и побуждения. Богини отличаются по своим привязанностям и по тому, как они относятся к другим. Для того чтобы женщина глубоко любила, с радостью работала, была сексуальна и жила творчески, в ее жизни должны быть выражены все вышеназванные богини, причем каждая в свое время.