Этой ночью Мейсон услышал шум приближающегося моря, приглушенный рокот вод, катящихся по близлежащим улицам. Вырванный из сна, он выскочил на залитую лунным светом улицу, где белые дома стояли, точно склепы среди чистых, залитых бетоном дворов. В двух сотнях ярдов волны стремительно набегали на тротуар, бурлили, отступали назад. Пена липла к планкам заборов, а воздух был полон соленых брызг.

Чуть дальше от берега могучие волны открытого моря перекатывались через крыши домов, буруны кипели вокруг труб. Холодная вода окатила ноги Мейсона, и он оглянулся на дом, где спала его жена. Каждую ночь море подбиралось на несколько ярдов ближе, проносясь шипящей гильотиной по пустым лужайкам.

В течение получаса Мейсон наблюдал, как волны облизывают верхушки крыш. Фосфоресцирующий прибой отбрасывал бледное сияние на тучи, которые гнал куда-то мрачный ветер, и покрывал руки Мейсона тусклым восковым блеском.

Наконец волны начали отступать, глубокая чаша светящейся воды обмелела, опустели улицы, и в лунном сиянии вновь возникли очертания домов. Мейсон побежал вслед за исчезающими пузырями, но море удалялось, прячась от него за углами домов, ускользая под дверями гаражей. Он помчался к концу дороги, когда на небе за шпилем церкви погас последний отблеск. Измученный Мейсон вернулся в свою постель, и шум умирающих волн наполнял его сны, пока он спал.

– Прошлой ночью я снова видел море, – сказал он за завтраком жене.