Митя стоял возле открытой балконной двери и курил Dunhill. В его движениях сквозила нервозность, хотя все складывалось удачно и ничто не предвещало непредвиденного исхода событий. В этой квартире ни одна деталь не изменилась со времен брежневского застоя: и полированный шкаф, и продавленный диван, прикрытый клетчатым пледом, и письменный стол с поцарапанными ящиками — все несло на себе отпечаток ушедшей эпохи. Из портативной магнитолы, стоящей в углу на бельевой тумбочке, раздавались негромкие звуки популярной песни. Митя пытался отогнать тревожные мысли и просто наслаждаться пробивающимися сквозь осеннюю листву лучами солнца. Окна квартиры выходили во двор, образованный несколькими московскими панельными девятиэтажками. Совершенно справедливо могло показаться, что это двор любого другого российского города, поскольку архитектура не отличалась оригинальностью и была служанкой массовой застройки. Митя очень ценил те немногочисленные моменты в своей жизни, когда мог хоть ненадолго остаться наедине с самим собой. Он с некоторой злобой, но и одновременно с тоской вспоминал родной Питер, в котором не было работы, что и заставило его двинуться в Москву в поисках сытной жизни.

Вдруг спокойствие, царящее в атмосфере квартиры, нарушил резко дребезжащий дверной звонок. Митя был подсознательно готов к тому, что может произойти что-то нехорошее, хотя звонившая накануне тетка с противным гнусавым голосом не задавала много вопросов и сказала, что «вариант неплохой» и она придет посмотреть квартиру в десять утра.

Подойдя к двери, Митя заглянул в глазок. Его предчувствие чего-то дурного оправдалось: на пороге вместо ожидавшейся тетки — потенциального покупателя квартиры — стояла уже знакомая ему по нескольким встречам женщина. Антонина Михайловна руководила небольшим ателье и в течение последних шести лет откладывала деньги, чтобы наконец-то отселить от себя своего подросшего сына. Она приходила посмотреть эту двухкомнатную квартиру в московском районе Ясенево на позапрошлой неделе два раза и на второй раз даже принесла вожделенный Митей аванс, тем самым подтвердив свое желание приобрести квартиру. Она, как это ни странно для более или менее здравомыслящего человека, не удосужилась проверить, кто такой Митя и является ли он действительным владельцем квартиры. Когда Антонина Михайловна поняла, что ее просто-напросто кинули, она решилась на месте разобраться, в чем дело. Ее сопровождали настойчиво звонивший в дверь мужчина в сером костюме, как позже выяснилось оперативник, и два милиционера в бронежилетах с автоматами в руках.

— Я же вам говорила, что они просто так не откроют, — язвительно произнесла Антонина Михайловна.

— Открывайте дверь! Милиция! Мы знаем, что вы дома. Открывайте, иначе будем ломать! — пригрозил мужчина в штатском.

— Володенька, миленок, как же мне с тобой повезло. Ты такой хороший!

— Мариночка, мне, ты знаешь, тоже очень повезло с тобой. Я рад, что с самого начала нам никто не мешал строить наши отношения. Ты у меня просто чудо!

— Мне даже не верится, что скоро мы с тобой поженимся. Я такая счастливая.

— Какая ты у меня, кисочка. — В рюкзаке пронзительно громко зазвонил мобильный телефон, и мужчина попытался встать, освобождаясь от сидящей у него на коленях Марины. — Извини, мне нужно ответить, а ты, пожалуйста, начинай собираться.

Возлюбленный Марины, атлет тридцати лет с хвостиком, был красив и к тому же обладал необычайным обаянием. Его очарование не казалось притворным и наигранным, и он нравился абсолютно всем. Естественно, когда полтора месяца назад возвращавшуюся из соседнего магазина Марину остановил приятный голос, исходивший из открытой дверцы ухоженного автомобиля, она, обернувшись и оценив взглядом мужчину, остановилась.

Громкие дебаты за дверью квартиры-западни, в которой оказался заточен Митя, конечно, не могли оставить равнодушной проживающую на этой же лестничной клетке немолодую женщину. Она восприняла создавшуюся за пределами квартиры ситуацию как повод пообщаться с людьми, может, что-нибудь прояснить, а потом с чувством собственной значимости рассказать об утреннем происшествии приятельницам по двору.

— Вы чего шумите-то? — Женщина неприветливо обратилась к Антонине Михайловне, но увидела милиционеров и отступила назад, за порог своей квартиры.

— Да тут такая ситуация… ничего не понимаю, в квартире почему-то один ребенок, а должен быть мужчина. — Антонина Михайловна оправдывалась за свое поведение.

— Да квартира-то эта сдается уж не первый год, — поняв, что служит источником важной информации, начала объяснять соседка. — Клавдия, ну, хозяйка, говорила, что сдала ее какому-то художнику, что ли. А кто теперь там живет, я не знаю, но чего-то людей к ним за последнее время много переходило.

— А у Клавдии этой или у жильцов была маленькая девочка? — поинтересовался мужчина в штатском.

Машина, управляемая Аркадием, неслась по улицам Москвы на предельной скорости, но в то же время водитель старался не нарушать правил уличного движения. Создавалось впечатление, что друзья не уходят от рокового преследования, а лишь опаздывают на важную встречу или проводы. В салоне автомобиля висело тяжелое натянутое молчание, не предвещавшее ничего хорошего. Аркадий смотрел исключительно на дорогу перед собой, а его друг уставился на свои колени и теребил лямку сумки. Наконец машина сбавила скорость, свернула с главной дороги в какие-то закоулки, подворотни и остановилась рядом с нагромождением ржавых железных коробок, в просторечии именуемых «ракушками», служащих живущим неподалеку горожанам местом для хранения своих автомобилей, мотоциклов, инструмента и разного хлама. Аркадий резко открыл дверь, вышел из машины, стремглав обошел сзади свой автомобиль, дернул ручку пассажирской двери и кивком приказал Мите выходить наружу. Митя, не успевший отцепить магнитолу от ремня и снять с плеча сумку, послушно повиновался требованию друга и предстал перед ним со всем вышеперечисленным скарбом, сопровождая свои действия оправдательным заявлением:

— Аркаш, я знаю, что я не прав, но мне были очень нужны деньги.

Аркадий с презрением посмотрел Мите в глаза, неожиданно присел на левую ногу и профессионально провел прямой удар правым кулаком в грудь спасенного им друга. Митя не успел увернуться и, по-рыбьему открыв рот, согнулся от сильного удара в солнечное сплетение. Аркадию этого показалось мало, и экзекуция продолжилась. Он поменял позу и, сделав шаг назад, заехал правой ногой в Митин живот. Не удержавшись на ногах, недавний «альпинист» отлетел назад, спиной упал на кучу гравия, приготовленного кем-то для своего гаража. Наклонив голову вниз, Митя задышал глубоко и прерывисто. Из его глотки вырывался звук, похожий на тот, который исходит от ржавой двуручной пилы, елозящей тупыми зубьями по засохшему бревну. Аркадий сделал несколько шагов к своему поверженному другу, приставил указательный палец к его лбу и сказал с гримасой презрения на разгневанном лице:

— Знаешь, кто ты? Ты Шура Балаганов! Понял?! Значит, так: чтобы сегодня же отчалил домой в Питер! Сегодня же! — и, ткнув пальцем так, что голова Мити откинулась назад, продолжил: — Я из-за тебя не собираюсь на нарах загорать!

— Да подожди ты, Аркаш, — попытался смягчить атмосферу Митя, говоря с трудом и одышкой. — Я все тебе сейчас объясню.

Марина лежала в кровати на животе и разговаривала по телефону, когда в прихожей хлопнула входная дверь и на пороге комнаты появился Аркадий. Он окинул комнату ястребиным взглядом и нервно выговорился:

— Марин, ну я же просил тебя собраться и приготовиться.

— Все-все. Я пулей. А как ты съездил?

Из тумбочки, стоящей у изголовья кровати, Марина достала косметичку, заглянула внутрь и после этого легким движением руки вытащила из той же тумбочки прозрачный пакет с документами. Аркадий, сдержав тяжелый вздох, вымолвил:

— На удивление удачно съездил, все решил, осталось только получить деньги, разобраться с твоим детдомом и можно спокойно улетать.

В то время когда вся страна находилась в состоянии тяжелого похмелья после празднования Нового, 2000 года, участковый-оборотень не терял времени попусту. После трагического выхода Оксаны из рядов черных маклеров ему приходилось все делать самому, но он не роптал, поскольку теперь весь навар шел в его карман. Второго января в семь часов вечера иномарка Алимова Олега Юрьевича — именно так звали участкового-оборотня — заехала во двор многоэтажного панельного дома по адресу Голубинская, 29 и припарковалась около крайнего подъезда. В графике «служителя закона» наступили выходные. Участковый был слегка небрит, одет в гражданское и настороженно поглядывал по сторонам. Перед тем как запереть машину, он еще раз оглянулся, затем прихватил с заднего сиденья пакет с литровой бутылкой водки и деликатесной закуской. Нужный ему подъезд находился в другом конце дома.

Когда лифт остановился на шестом этаже, Олег Юрьевич подошел к обшарпанной двери и позвонил. Послышалась веселая трель музыкального звонка, однако дверь никто не открыл. Участковый повторил попытку, которая оказалась более удачной, поскольку перед ним предстал седовласый интеллигентный мужчина лет шестидесяти.

— Здрасте, Арсений Эльдарович. Вот был по работе в соседнем подъезде, решил к вам заскочить, с Новым годом поздравить и вообще, — первым отрапортовал Алимов и посмотрел на голые мокрые ноги Арсения Эльдаровича.

— Добрый вечер, — произнес хозяин квартиры. — Простите, что не сразу открыл — парил ноги в горчичном растворе. Что ж вы стоите? Заходите, коли пришли. Вы же знаете, что я всегда рад вас видеть.

— Спасибо, — поблагодарил участковый и зашел в квартиру.

Прошло почти две недели после Нового года. Аркадий вернулся в Москву загорелый, поправившийся и готовый к новым «победам». Он уговорил-таки Митю на «последнее решающее дело», подарив ему шикарный шелковый халат с вышитым во всю спину драконом. И вот 13 января 2000 года Митя стоял около подъезда четырехэтажного кирпичного дома, расположенного в городе Подольске на улице Большая Серпуховская, и разговаривал с местным автолюбителем, ковырявшимся в двигателе своей ржавой «классики». Митя был одет очень представительно и солидно, а подольский автолюбитель, напротив, выглядел так, словно его валяли в течение суток у колонок автозаправки. Митя действовал по привычной схеме поиска съемной квартиры, разница заключалась лишь в том, что хата требовалась не в столице, а в ближайшем Подмосковье.

— Ну, вот моя сестра говорила, что в их доме, по-моему, на четвертом этаже сдается квартира двухкомнатная. Это прямо тут через дорогу, вон за тем белым домом, — объяснял ему автолюбитель.

— Это здорово. А как же мне связаться с вашей сестрой? — вопрошал Митя.

— Да очень просто. Я могу ей позвонить да спросить.

— Тогда не будем откладывать, — доставая сотовый телефон, предложил Митя, — а то моему брату срочно нужна квартира.

Февральские метели уже вели свои хороводы, пытаясь остановить наступление марта. Когда Аркадий вышел из Центрального дома художника, сильный порыв вечернего ветра чуть было не вырвал из его рук папку. Быстро добежав до своей «восьмерки», припаркованной неподалеку от входа на выставку, он уселся в салон и положил рядом с собой только что купленные работы малоизвестного современного художника. Часы показывали без двадцати восемь. Заведя машину, Аркадий поехал по Крымской набережной.

Проезжая мимо памятника Петру I, он подумал о том, как хорошо, что этого чудовищного монстра взгромоздили в Москве, а не в его родном Питере. Хоть в чем-то да повезло Северной Пальмире! Машина Воскресенского, выглядевшего просто как английский денди, проехала по Большому Каменному мосту, и ее хозяин взял прямой курс на Сретенку. Уже через пятнадцать минут Аркадий находился рядом с административным зданием, обильно украшенным с фасадной стороны всевозможными рекламными вывесками с названиями фирм. Аркадий приблизился к подъезду и принялся ждать. Он действительно был как-то по-особому элегантен и привлекателен в тот холодный февральский вечер. Переводя взгляд то на подъезд, то на часы, Аркадий постепенно сконцентрировался на своих мыслях и успокоился. Сейчас он пытался убедить себя в том, что на этот раз все будет хорошо. И вот спустя некоторое время из подъезда вышла Маша. Аркадий быстрым шагом пошел ей навстречу и, не дав девушке удалиться от подъезда больше чем на три метра, наигранно запыхавшись, спросил:

— Прошу прощения, вы не подскажете, где здесь находится турфирма?

— А какая именно вас интересует? — спокойно уточнила девушка.

— Кажется, «Аврора и Колумб», — достав из кармана бумажку, прочел Аркадий.

На крытом манеже для верховой езды в тот день было не так «многовсаднично», как обычно. Митя и Алена ехали верхом рядом друг с другом и были счастливы от одного ощущения, что они просто касаются стременами. Их лошади шли шагом.

— Ты знаешь, — говорил счастливый Митя, — мы уже предварительно все обсудили с моим другом. Он дал мне возможность на месяц съездить в Питер, а после мы уже займемся общим делом.

— Когда я сообщила предкам, что уезжаю через неделю в Питер со своим женихом, они засуетились так, будто я улетаю на Луну.

— Все-таки зря ты не познакомила меня со своим отцом, — посетовал Митя.

— Достаточно того, что ты понравился маме и деду, а отцу мы тебя покажем перед самым отъездом. Ладно?

Тем временем к входной двери «новой» квартиры Боряныча подошел Аркадий с полиэтиленовым пакетом в руках. Он решил навестить своих старых клиентов, называемых им с недавних пор не иначе как «ручные». Аркадий еще не знал, что именно он будет с ними делать дальше, точнее, не с ними, а с их жилплощадью, но бросать эту веселую семейку ему не хотелось. И вот только он собрался нажать на звонок, как увидел, что дверь слегка приоткрыта. Аркадий, помешкав, зашел внутрь. Оглядевшись, заглянул в большую комнату и обнаружил, что все вещи по-прежнему валяются в общей куче. Однако комната была пуста, и тогда он отправился на кухню. Там за столом сидела пьяная Любка, одетая в неизменный халат с многочисленными черными дырами — следами оброненных сигарет. Перед ней одиноко высилась пустая бутылка водки, в тарелке виднелась закуска, состоявшая из куска черного хлеба, квашеной капусты и двух вареных яиц. Дама явно завтракала.

— Здорово, Любаня! Как жизнь? — приветствовал ее Аркадий.

— А Филеныч… это ты… здорово, родной! Все в поряде! — бодро сообщила Любка.

— Слушай-ка, у вас дверь входная не заперта, — оповестил безразличную ко всему женщину Воскресенский.

— Да и хрен с ней, — ответила она и плюнула на пол.