Утро нового дня припасло для Петра Волкова некоторые неожиданности.

Начать с того, что проснулся он в собственной ванне, но укрытый шерстяным одеялом. Из крана капало, и одеяло в ногах намокло. Само по себе это уже было неприятно. Но еще более дискомфортной ситуацию делало то, что Петр напрочь не мог сообразить – как так вышло?

С трудом приподнявшись на локте затекшей руки, он завернул поплотнее кран, выбрался из ванны, сняв с вешалки, надел халат и пошлепал босиком в спальню.

Здесь его поджидал еще один сюрприз: в его постели, разметав по подушке золотистые волосы и уютно посапывая, спала некая совершенно неизвестная особа удивительно юного возраста.

«Аки херувимы…» – невольно промелькнуло в сознании Петра. Он машинально взглянул на прикроватную тумбочку – будильник показывал пять минут десятого, – поплотнее запахнул махровый халат и завязал пояс.

В отличие от Волкова, Александр Адашев-Гурский проснулся в собственной постели. Однако радости в его пробуждении было мало. Затылок ломило, во рту было шершаво и вонюче, нестерпимо хотелось пить и писать одновременно.

Не открывая глаз, он сел на постели, опустил свои длинные ноги на пол, протянул руку к висящему на спинке кресла халату, путаясь в рукавах, натянул его на себя, встал и, рассуждая над тем, которое из двух желаний осуществить прежде, разлепил веки.

В сумраке петербургского утра, которое проглядывало сквозь портьеры окна, он увидел сидящего в дальнем углу комнаты перед светящимся экраном компьютера совершенно голого Андрея Иваныча.

Гурский зажмурился, встряхнул головой, затем снова раскрыл глаза. Но Андрей Иваныч не исчез. Вместо этого он обернулся и, широко улыбнувшись, громко сказал:

– Ага! Вот оно как! Очнулся? А не желаете компоту с белым хлебом?

Пока наши герои заняты каждый своим делом, мы позволим себе сделать небольшое отступление от линии, так сказать, основного повествования и рассказать читателю о некоторых событиях, которые произошли чуть раньше и, следовательно, предшествовали той истории, которая начинает разворачиваться на этих страницах.

Итак.

Днем ранее, а точнее сказать, вечером предыдущего дня, часов около восьми, в квартире Адашева-Гурского раздался звонок в дверь.

Александр вышел в переднюю и отпер замок. За порогом стоял рослый, слегка подвыпивший молодой мужчина с ухоженной бородой и зачесанными назад волосами.

– Ага, попался! – громко сказал он. – Едрен-батон, ну наконец-то! А то я тебе везде звоню-звоню, а ты мне нигде не открываешь.

Но возвратимся, однако, в день сегодняшний, в то самое утро, когда Адашев-Гурский, выйдя из туалета, вернулся в комнату, взял с журнального столика сигареты, закурил, взглянул на Андрей Иваныча и чуть укоризненно произнес:

– Андрюш… а это очень нужно – спьяну в моем компьютере ковыряться? Ты же сейчас понастираешь все на свете, а у меня там материалы всякие, работа какая-никакая, и вообще… Господи ты Боже мой, – он вновь приложил руку к затылку и болезненно поморщился, – ну прямо пульсирует.

– Да, Саня… – Андрей Иваныч повернулся на стуле, закинул одну голую ногу на другую и сочувственно взглянул на товарища, – доведут-таки тебя кабаки да бабы до цугундера. Это как пить дать.

– Да иди ты… – Адашев стряхнул пепел в пепельницу.

– Помяни мое слово, – Андрей почесал широкую волосатую грудь. – И вот ведь… умный ты человек, тут спору нет, а живешь тем не менее глупо. А почему?

– Представьтесь, пожалуйста, – раздался из-за двери голос Петра Волкова.

– Мы это, Петька, – сказал Адашев-Гурский.

– Произнесите пароль.

– Трое с боку, ваших –нет! – громко отчеканил Андрей Иваныч.

– Не валяй дурака, открывай, – сказал Гурский.