Всю ночь без сна ворочался с боку на бок, подминал под голову измятую подушку, мычал, стискивая зубы, как от боли, — не мог забыть того, что случилось днем, не исчезало острое чувство совершенного преступления, и неотступно стояли перед глазами подробности того, что произошло с ним.

Было теплое солнце, ярый субботний мартовский день сиял в Москве, везде таял сразу почерневший снег, кое-где дымились парком сухие пролысины тротуаров, везде зеркально блестели лужи на мостовых, было много прохожих, одетых уже по-весеннему. В машине стало даже жарко, тесно от солнца, блещущего на переднем стекле, на капоте, и у него тоже было легкое, свободное ощущение весны и вместе почти счастливое ожидание того, что сейчас выедет из Москвы на подсохшее в полях шоссе и через сорок минут будет в загородном доме отдыха среди двоих своих детей и жены, которых отвез на каникулы неделю назад.

После шумного, ослепительного, шелестящего шинами перекрестка свернул на тихую параллельную проспекту дорожку, не торопясь поехал по широким лужам, объезжая расколотые дворниками глыбы желтого льда, мимо стоявших по обочине заляпанных грязью машин, мимо киосков с горячим сверканием витринных стекол, мимо идущих по тротуару людей в расстегнутых плащах.

Впереди на солнцепеке у обочины увидел поддомкраченную машину; человек, без пальто, без шапки, в сером пиджаке, возился возле колеса, отвинчивая ключом гайки, и он подумал опять с удовольствием:

«Действительно, настоящая весна».