— Что-то выбрали? — поинтересовался официант в короткой белой курточке. На его длинном лице не выражалась ни одна эмоция: задавая вопрос, он меланхолично разглядывал окна магазина на другой стороне площади. Я решительно вгляделся в меню, в которое пялился уже минут пять. Нижняя губа выпятилась, выражая крайне упорную работу мозга. Я вспомнил, что один знакомый, которого трудно назвать «добрым» или «хорошим», говаривал, будто все мои мозги как раз в этой губе и сосредоточены. Насупившись, я поджал ее назад. Тем временем официант уже стал проявлять беспокойство. Лицо его перестало быть отстраненным, оно слегка нахмурилось. Белоснежным полотенцем официант настойчиво протирал спинку свободного стула у моего столика. Знаю я, о чем он думает: «Вот еще один проклятый чужестранец уселся здесь отдохнуть после беготни по городу. Закажет сейчас крохотную чашечку кофе, или стакан фруктовой воды, или пива — и все. Ему плевать на то, что несчастные гарсоны здесь зарабатывают с суммы заказа, а не с числа посетителей!»

— Скажите, а продукты у вас настоящие? — спросил я наконец. — В меню это как-то не отражено…

— 

Что именно

вы хотели заказать? — с нажимом поинтересовался официант. Кажется, я в его глазах терял остатки уважения как клиент. — Здесь есть и природные продукты, и синтезированные.

— На корабле кормили сплошь синтетической дрянью… Ну, я имею в виду ту жратву, что мне по карману. — Я стал говорить попроще, потому что вспомнил, кем являлся в данный момент. Заштатный мастер автоматизированного комплекса по добыче железа с маленькой сырьевой планетки, не очень богатый, не очень образованный и не очень умелый в общении с людьми. — То есть там были и натуральные продукты, но по таким ценам — о-е-ей!!

Увидев, что официант готов отхлестать меня по щекам полотенцем, лишь бы прервать поток слов, я кивнул головой и повернул меню к его лицу.

Луна покинула небесную таблицу.

Для нежного и холодного существа по имени Син

[1]

несносны грубоватые ухаживания крепыша Ууту. В месяцы дождя и долгих теней этот неотесаный грубиян выступает не в полной силе. Его можно терпеть, можно даже оспаривать его право овладевать небесной таблицей изо дня в день… ибо изысканным натурам неприятна любая регулярность. Порой они подолгу ведут беседу среди бледнеющей тьмы. Она, высокая, худощавая Син, осыпает мужлана колкостями, тонкие губы ее растянуты в презрительной усмешке… Он, кряжистый коротышка, мускулистый живчик Ууту, терпит ее издевательства, все пытается завести с нею дружеский разговор, но, конечно же, напрасно. В конце концов он прекращает спор своей властью, поскольку именно он владеет временем света. «Уходи!» — повелевает он Син. Тогда ей остается только смириться и уйти в изысканные сады тьмы. Но для столь неторопливой беседы пригодны лишь месяцы дождя и долгих теней. Сейчас другое время. Реки полноводны, из земли не ушла плодоносная сырость, но месяцы зноя еще впереди. Стоит второй месяц суши, солнечный диск просыпается рано, жар его нестерпим для белой кожи Син. Уста его источают странный аромат, от которого хочется быть побежденной… Но Ууту и сейчас еще не в полной силе, лишь время зноя и коротких теней сделает его владыкой.

…Луна убежала с небесной таблицы.

Судя по всему, в обледенелом мире безымянной планеты существовало некое подобие утра. Чернильный мрак неожиданно стал тонким, как папиросная бумага. В глубоких каменных пещерах дрогнули и колыхнулись стылые озера жидкого кислорода. На фоне разгорающегося зарева из-за неподвижных, причудливо изуродованных метеоритами зубцов дальней горной гряды внезапной вспышкой показался краешек чужого ослепительно голубого солнца. Искаженный туманом и обманчивой перспективой, на мгновение он померк, пересекая по диагонали одну из ледниковых вершин, скользнул вверх по ущелью и вспыхнул вновь несколькими градусами правее. Повернув голову, Лафарж сумел различить, как со склонов гор в глубину долины потянулись огромные и невесомые облака потревоженного инея. Перевалы окрасились в бирюзовый цвет. Многокилометровые, неправдоподобно четкие тени скалистых пиков отвесно упали на растрескавшееся от ежесуточного чудовищного перепада температур низинное плато, покрытое густым слоем дымящегося кристаллического снега. Темнота неторопливо отступала с плоскогорья, подолгу задерживаясь возле громоздких валунов, расколотых жестоким морозом, цепляясь за острые карнизы и оставляя черные лужицы под осыпающимися базальтовыми уступами.

Прошла целая вечность абсолютного холода, прежде чем голубой диск с неровным нимбом протуберанцев целиком поднялся над горизонтом. Подтаявшие массы рыхлого снега обрушивались в предгорья титаническими лавинами. Шершавые, слоистые, сизые от тонкой известняковой пыли ледяные шапки, уродливые грибы, выросшие на валунах за короткую местную ночь, заструились тягучими ручьями жидкого хлора, который быстро испарялся и плотными ядовитыми клубами расползался по поверхности скал. Оставляя за собой смазанный зеленоватый след, анилиновая звезда начала очередное патрулирование в небе одинокого космического острова, миллиарды лет бесцельно дрейфующего посреди Великой Пустоты.

Окружающее пространство внезапно потемнело — зафиксировав критический уровень освещенности, опасный для сетчатки глаз виртуального пилота, контроллеры автоматически понизили яркость экранов внешнего обзора. Лафарж моргнул от неожиданности и перевел взгляд на мерцающее серебром табло хронометра, парившее перед ним на расстоянии вытянутой руки рядом с горизонтальной строкой программного меню. Наступление очередного рассвета означало, что прошло не меньше двух часов бортового времени с того момента, как они с Семеновым проникли внутрь защитного периметра Базы. По предварительным расчетам на всю операцию им отводилось три четверти часа плюс-минус десять минут, включая акцию прикрытия и отход. Запас времени был минимальным и не оставлял возможности для маневра, но охотники рассчитывали воспользоваться эффектом неожиданности и беспрепятственно исчезнуть задолго до объявления общей тревоги. Однако нелепая гибель Волка в самом начале миссии отправила детально разработанный план к чертям. В результате вместо того чтобы, посеяв панику среди террористов, отступать к подпространственному коридору, Лафарж был вынужден ужом ползти над плоскогорьем, укрываясь от боевых кораблей, которые обезумевшие от ярости вражеские пилоты все-таки сумели поднять с разгромленных стартовых площадок.

Оставшаяся справа глубокая вулканическая выемка была доверху наполнена чернотой. По ее краю параллельным курсом двигался неразличимый среди скользящих теней злополучный пассажирский лайнер. Огромный корабль с трудом маневрировал среди исполинских известковых колонн и проросших из почвы пятидесятиметровых ледяных игл, однако Лафарж надеялся на мастерство и самообладание его пилота. Противник временно потерял их из виду, и теперь необходимо было перевести дух и без спешки решить, как действовать дальше.

Аппетитная, намазанная маслом булочка с какой-то зеленью и кусочками мяса. Называется — бутерброд. Правда, кто-то от него уже откусил, и отпечаток зубов остался вполне отчетливый. Очень маленьких зубов, скорее всего принадлежащих ребенку.

Чин-чин задумчиво почесал в затылке.

Он принадлежал к породе людей, наделенных умением рассматривать любое событие как повод для отвлеченных раздумий и невероятных предположений, совершенно при этом упуская из виду возможность использовать его для личного обогащения. Люди, подобные ему, как правило, удерживаются на плаву в бурном житейском море лишь благодаря большому везению. А стоит ему исчезнуть, как Они достаточно быстро становятся бродягами и вынуждены спать, например, в предназначенных к сносу домах, без малейшей перспективы хоть как-то повысить свой жизненный уровень.

Впрочем, как раз сейчас повод для самых фантастических версий действительно был. Учитывая, как этот бутерброд появился…

Бродяга подумал, что отпечаток зубов вполне мог принадлежать, например, и лилипуту. А почему бы и нет? Хотя детей гораздо больше чем лилипутов. И значит…

Как будто ничего не произошло. Потолок бокса ярко светился, а на оконном экране убаюкивающе кружилась галактика. Сиреневая, безобидная. Одни и те же созвездия медленно плыли по кругу. И тоскливо выла далекая сирена.

— Мамонты — это драконы? — снова промурлыкала Глайя.

— Прости? — Я очнулся и оторвал взгляд от звездного крошева.

— Гигантские вымершие рептилии. Я читал эпос.

— Читала эпос, — поправил я. — Ты существо женского пола! Выражайся правильно!

У нее не было имени — был набор шипящих звуков, который он не мог воспроизвести даже мысленно. У нее не было волос — лысый, неожиданно изящной формы череп с маленькими, совсем человеческими ушами. И бюста у нее не было тоже — совсем, с его точки зрения, напрасно был этот вырез до пояса, нечего там было открывать и нечего обтягивать, вся она была тощенькая, как подросток, — прикрытые серебряной сеткой платья, подпрыгивали на его руке худые коленки… Он бежал, и в такт шагам моталась ее запрокинутая голова. На шее, над ямочкой между ключицами, совсем по-человечески проступили сухожилия. Серебряная сеть обтянула плечи, одна рука локтем упиралась ему в грудь, а другая болталась — и подол платья волочился, звякая и цепляясь. Полированные раковины и скрепляющие их колечки — сотни колец серебристого, светящегося в темноте металла. Крупные самоцветы по краю подола были антигравитаторами — это из-за них такой легкой была ее походка, а серебряная паутина плыла за ней, стелилась — невесомая, как пена… Но их сила, направленная вверх по сетке, не могла ему помочь — а без них проклятое платье весило, наверно, больше самой хозяйки.

Он бежал. Звякали по полу раковины из океанов чужой планеты, плафоны аварийного освещения гасли за спиной и зажигались впереди — светящиеся кристаллы, голубые бриллианты… В голубых отсветах — запрокинутое треугольное личико. Маленький подбородок, плоский носик — изящные прорези ноздрей смотрят вперед; и светлые, едва намеченные брови, зато ресницы — черные, сантиметра в два. Глаза, смотрящие снизу вверх, — огромные, раскосые, апельсиновые с голубыми прожилками… В глазах жили зрачки — бились, то сжимаясь в точки, то разливаясь во всю радужку так, что в щетках ресниц оставались сплошь черные, влажно отблескивающие выпуклости. Как у статуи. У ее глаз не было белков.

…Он бежал. Пружинила под ногами кажущаяся стеклянной поверхность. В льдисто-зеленоватой, как стекло на изломе, толще пола свет странно преломлялся — и странно дробился на волокнистой структуре стен; там, в глубине, чудились то вмерзшие пузырьки воздуха, то пересечения зеркальных плоскостей… Он бежал, перепрыгивая через комингсы, слыша только свое загнанное дыхание: в этих, словно прорубленых в глыбе льда коридорах странно не было эха, не было даже топота — звуки проваливались, как в вату. Он бежал, и пульс в висках отсчитывал секунды, и толчки собственной крови казались ему тиканьем часового механизма.

…Там, в рубке — в том, что он счел рубкой, в прозрачном октаэдре, где за стенами — звездная пустота открытого космоса, но каждая из граней способна превращаться в экран; где не было ничего, кроме узора голубых лучей под потолком — и в этом узоре висели, как в паутине, цветные кристаллы… Кажется, вся эта штука и играла роль пульта управления — потому что именно там, под сияющей ровным голубым светом паутиной с редкими вкраплениями самоцветов, она подняла руку и нараспев произнесла непонятную фразу, и паутина погасла, а самоцветы рассыпались пестрыми осколками. Осколки еще падали, когда, опоздав на секунды, в рубку ворвались те, кто гнался за ними. И вбежавший первым, в совсем по-земному лаково-черном мундире, выстрелил из чего-то, надетого на руку, как металлическая перчатка. Звука не было, был только свет — желтая вспышка. Свет окутал ее, будто коконом. Сияющий нимб. Мгновение. А потом она упала.

Он помнил, как на стрелявшего смотрели все остальные. Наверно, стрелять все-таки было нельзя. Он так и не разобрался в их субординации, так и не понял, кем она была среди них, — но все-таки стрелять было нельзя,

Димитрий вопросительно посмотрел на чернокожего официанта.

— Простите… что это?

— Как вы просили, мастер, — ответил тот, преданно кланяясь.

Взгляд Димитрия вернулся к большой яшмовой чаше с кипящей черной жидкостью. Ручки чаши напоминали хамелеонов с безумно вытаращенными глазами, а в рисунке неизвестного экспрессиониста на ее внешней стороне угадывалась змея, танцующая под радугой.

— Я? Я просил? Это?! — изумился Димитрий. Официант кивнул, черная вязкая жидкость поменяла цвет на синий, потом зарделась и пошла пузырями. — Уберите немедленно!..

Утром Семен Сергеевич Вакулин проснулся раньше обычного — нынче должны были принести свежий номер «Хороших новостей». На часах было без четверти семь, почтальон же еще ни разу не приходил раньше восьми. Семен Сергеевич еще пару минут полежал, глядя в потолок, затем тяжело вздохнул, откинул одеяло и, кряхтя, поднялся на ноги. Накинув на плечи старый, протершийся на локтях почти до дыр халат, Семен Сергеевич прошел на кухню, наполнил водой чайник и поставил его на плиту, после чего направился в ванную. Дверь в ванную Семен Сергеевич оставил открытой и воду пустил тоненькой струйкой, чтобы было слышно, если вдруг позвонят в дверь. Однако, пока он умывался, долгожданный звонок так и не прозвучал. Заваривая чай в стакане, Семен Сергеевич бросил в кипяток всего несколько крупинок заварки — чая в банке оставалось на донышке, а что за новости принесет сегодня почтальон, неизвестно. Бывали случаи, когда хороших новостей не хватало и на куда более необходимые вещи, нежели чай. Так что приходилось экономить. Разорвав пакетик из грубой оберточной бумаги, Семен Сергеевич высыпал в тарелку горсть серого порошка и залил его кипятком. Получившаяся овсяная каша как по виду, так и на вкус напоминала крахмальный клейстер, но на завтрак она вполне годилась. Тем более что и выбирать-то особенно было не из чего. Позавтракав, Семен Сергеевич вымыл тарелку, вернулся в комнату и включил старенький черно-белый телевизор. Собственно, рано утром смотреть по телевизору было нечего, но нужно же было как-то убить время до прихода почтальона. Оставив без внимания утреннюю зарядку, познавательный рассказ о том, как происходит деление амебы и фрагменты балета незабвенного Петра Ильича Чайковского, Семен Сергеевич остановил свой выбор на фильме «Подвиг разведчика» — наблюдать за бессмысленным мельканием черно-белых фигур на экране было все же интереснее, чем следить за мучительно медленным передвижением минутной стрелки по циферблату будильника.

Звонок в дверь оторвал Семена Сергеевича от телевизора в тот самый момент, когда начался эпизод, который больше всего ему нравился, — советский разведчик Федотов, находясь в фашистском тылу, только-только взялся за создание предприятия по скупке свиной щетины, которая в скором времени по его прикидкам должна была превратиться в золото. Забыв о щетине и о разведчике, который был уже близок к тому, чтобы совершить свой обозначенный в названии фильма подвиг, Семен Сергеевич схватил со стола приготовленные еще с вечера паспорт и пенсионное удостоверение и кинулся к двери.

— Добрый утро, — строго глянул на него из-под блестящего козырька голубой форменной фуражки почтальон.

— Здравствуйте, — почтительно улыбнулся Семен Сергеевич парнишке, которому было чуть больше двадцати.

Почтальон посмотрел на номер квартиры, словно сомневался, туда ли он зашел, после чего заглянул в книгу доставки.

В недрах журнала «Если» было создано загадочное издательство «Новая Космогония», и вскоре содрогнулись любители фантастики от обилия необычных и малодоступных книг, явленных миру…

Перед вами лишь вершина айсберга, неумолимо надвигающегося на «Титаник» современной фантастики.

В планах «Новой Космогонии» — авторы известные и не очень, новые романы и старые проблемы таинственные проекты, о которых мир скоро узнает…

Что это? Мистификация хитроумной редакции «Если»? Некое тайное послание? Раскрутка реального проекта?

Читателю предоставляется возможность самому ответить на эти вопросы.

Роман Дмитрия Крюкова «Пыль на ветру» вышел небольшим тиражом (3000 экз. — даже по нашим временам маловато) в издательстве «Новая Космогония», ранее не замеченном в издании фантастики. На фоне многочисленных космических боевиков и фэнтезийных махаловок эта книга стоит особняком, внушая робкую надежду на возрождение «твердой» НФ. Паче того, большая часть книги даже написана в редком (и практически забытом) под-жанре «судьба открытия». Со времен «Черных звезд» В. Савченко или «Ошибки инженера Алексеева» А. Полещука мы вряд ли вспомним произведения наших авторов, настолько плотно насыщенные деталями, «технологией» современного научного поиска. Любопытно, что там, где дело касается конкретики, автор не сбивается на лекторский тон, порой вызывающий раздражение даже у таких корифеев западной фантастики, как Л. Нивен, Г. Иган или Г. Бенфорд. Напротив, она дана в лучших традициях «Иду на грозу» Д. Гранина или «Экипажа «Меконга» Е. Войскунского и И. Лукодьянова — в современной атрибутике, естественно. И все же, с точки зрения любителя фантастики, эта книга может быть воспринята как апофеоз обманутых ожиданий.

Действие разворачивается в наши дни. Главный герой, Вадим, знаток компьютерных технологий. Увлекшись идеей создания искусственного интеллекта, он почему-то быстро приходит к выводу о ненужности и даже вредности оного. Вадим уверен, что интеллект без личности не может существовать, а личность, даже сервильная, рано или поздно восстанет против своего хозяина. Доверчивый читатель ждет, что искусственный интеллект все же каким-то образом возникнет, а потом в духе Д. Симмонса или У. Гибсона начнет орудовать в киберспейсе. Но не тут-то было! Вместо ИскИна Вадим создает всего лишь экспертную программу, которая шарит по сетевым ресурсам в поисках ответов на вопросы. Судя по дальнейшим событиям, это нужно автору для того, чтобы мотивировать возможность крупных открытий одиночками, а не большими коллективами, оснащенными мощной аппаратурой… Впрочем, вскоре появляется и аппаратура. Вадим оказывает существенную услугу некоему могущественному олигарху. Однако и любителей криминальных боевиков здесь может постигнуть разочарование — речь не идет о взломе информационных сетей конкурентов и т. п. Просто с помощью своей программы он находит оригинальную методику лечения редкого заболевания, которым страдал олигарх. Благодарный толстосум сулит Вадиму много денег, но тот предлагает бизнесмену более хитрый вариант — создать фонд для научных исследований. И вот юное, но очень деловое дарование собирает команду таких же, как он, талантливых ребят, к которым вскоре примыкает и Дарья, безработный специалист по генной инженерии. Вся эта экспозиция раскрывается в диалоге Дарьи и Вадима, когда она приходит наниматься на работу по наводке физика Гриши, бывшего одноклассника героя и члена его команды.

Характерно, что ни один из персонажей не является идеалистом. Они прекрасно ориентируются в рыночной экономике, хотят быть богатыми и знаменитыми. Поэтому их интересуют исследования на стыках наук, там, где можно сорвать приличный куш. Автор несколько отстраненно фиксирует не всегда адекватные поступки героев. Физик Гриша редко бывает трезвым; Дарья озабочена личными проблемами и в поисках их решения затаскивает к себе в постель всех знакомых мужчин; Николай, эксперт по квантовым транзисторам (что это за штука?), увлекается выращиванием кактусов на подоконниках… Лишь Вадим ведет правильный образ жизни, потому что на излишества у него просто нет времени.

Может показаться, что это нормальный «производственный» роман в духе А. Хейли или, если искать ближе, И. Штемлера. Но сюжет вдруг в очередной раз делает кульбит…

Трудно судить, насколько обоснованны такие резкие переходы. Ложными ходами назвать их трудно, поскольку детективная фабула полностью отсутствует. Автор словно описывает жизнь, как она есть. Нередки комические ситуации — например, описание пьянки в честь приобретения нового сервера, которая кончается полетом Гриши со второго этажа на клумбу с воплем: «Я не алкаш, я Бэтмен», есть и трагические сцены… Но частота, ритм переходов от одного контента к другому имеет явно выстроенный характер, чувствуется, как повествователь словно вымерял отведенное тому или иному эпизоду количество страниц.

Максим Орлов — далеко не дебютант в фантастике. Определенную известность он получил еще во времена самиздата. В 1984 году автор этих строк держал в руках заботливо переплетенную фотокопию его повести «Девятый крестовый поход». Затем — редкие публикации в центральной прессе. Основные вещи ложились в стол. Впрочем, какие перспективы литературного роста может предложить действительность Юрьева-Польского — маленького райцентра Владимирской области, где даже своего КЛФ’а никогда не было! В 1994 году на страницах малотиражного провинциального сборника «Иллюзия Галактики» появилась еще одна повесть Максима Орлова — «Тайная Византия». Но до последнего времени этот фантаст был известен весьма ограниченному кругу людей… На «Интерпрессконе-2000» ему выдали значок, на котором под фамилией Орлов красовалось уточнение «фэн», а не «писатель».

Поэтому выход его романа «Крест и посох» (8000 экз., 507 с., издательство «Новая Космогония») на многих может произвести впечатление прорыва даровитого новичка. А это далеко не так. Собственно, книга Орлова продолжает тему, и ранее доминировавшую в его произведениях: вмешательство потусторонних сил в человеческую историю.

Как ни странно, для воплощения авторского замысла Орловым избран жанр так называемой славяно-киевской фэнтези. После Крещения Руси при Владимире Великом отдаленные лесные углы оставались оплотом язычества.

Прочие же центры языческой традиции в изображении автора подверглись бессмысленно-жестокому разгрому со стороны христиан. Лишь в Ростове уцелела элита волхвов, основавшая своего рода орден — «Дом Симаргла».

Орлов рисует членов ордена хранителями древнего то ли арийского, то ли иранского знания. Отличительный знак «симаргловцев» — резной деревянный посох с костяным набалдашником. Все они умеют летать, зажигать огонь движением бровей, общаться за версту друг от друга и т. п. Они же продолжают древнюю летопись, чуть ли не от царя Савмака или даже ахеменидских времен…

Крепко сбитый сюжет романа, хороший язык, нежелание объяснять грамотному читателю прописные истины, обилие (в лучших традициях русского постмодернизма) аллюзий, вторых планов, скрытых и открытых цитат — все это говорит о том, что Яков Трошин не новичок в литературе. Действительно, его имя, вероятно, известно любителям политического детектива. Но в фантастике он появился впервые и потому, наверное, с законами жанра обходится весьма вольно.

Судите сами: четыре молодых человека — Алекс, Антон, Денис и Павел — вдруг невесть откуда (во всяком случае, в тексте романа об этом ничего не говорится) получают сверхвозможности, один набор которых заставляет подозревать автора в том, что он перебрал все прочитанное. Парни могут свободно перемещаться во времени и пространстве, общаться на любом языке, они неуязвимы для любого оружия, спокойно могут подключаться к любым каналам информации и связи… Хорошо хоть, Трошин не сразу раскрывает ВСЕ их возможности! Впрочем, и задача, которую они себе поставили, выглядит круто. Они собрались ни много ни мало «повоспитывать» человечество. Говоря точнее, наши «процессоры» в одну прекрасную полночь запрещают на планете Земля убийство людей. О чем и сообщают по всем (!) радио- и телеканалам в 0 часов 0 минут по Гринвичу. При этом предлагают «людям доброй воли» сообщать о возможных или уже свершившихся (sic!) злодеяниях по телефону, номер которого легко запомнить (11-111), обещая спасти убиенных.

Роман Я. Трошина «Три минуты из жизни нового мира»,

выпущенный изд. «Новая Космогония», и начинается этим обращением, а три его части повествуют о трех минутах деятельности героев в последующие сутки (работа по «Делу № 1» через несколько минут после выступления, расследование и предотвращение убийства в середине дня, подведение итогов через 24 часа). В общей сложности ребята не позволили отправить на тот свет 16 тысяч 438 человек.

Не берусь судить, насколько эта цифра соответствует реальной статистике тяжких преступлений на нашей планете, да это, наверное, и не важно. Как верно заметил Станислав Лем в одной из своих последних статей: «Если погибнет один человек, для другого человека это может иметь не только эмоциональное значение. Если погибнет десять человек, это будет восприниматься совершенно иначе. Но мы не в состоянии de facto «почувствовать» никакой разницы между той информацией, что погиб миллион людей, и той, что — тридцать миллионов, а тот, кто говорит, что он чувствует разницу (кроме разницы в цифрах), лжет, сознательно или бессознательно». Я. Трошин позаботился о том, чтобы читатель «поверил» в то, что новоявленные воспитатели человечества способны на такое. Собственно, весь фантастический антураж и понадобился именно для этого.

Технология деятельности героев романа продумана очень детально и заслуживает того, чтобы посвятить ей несколько строк (в самом романе нет краткого изложения схемы, но при некотором усилии ее можно реконструировать). Итак, у телефона в некоем офисе сидит Катя, подруга Дениса, непрерывно принимает сообщения и тут же заносит их в специальную базу данных на некоем

Если судить по предисловию к роману, Лю Сянь по материнской линии происходит из семьи дворян-белоэмигрантов, бежавших в начале 20-х от ужасов «красного колеса» в Харбин, по отцовской же — из интеллигентного китайского рода, насчитывающего десять поколений чиновников. А потому неудивительно, что в потомке этих двух древ «чисто российская любовь к высокой словесности» причудливо сплелась с «медитативным восточным началом». Результатом и явился этот написанный хорошим русским языком роман безвестного доселе автора.

Структурно роман Лю Сяня «Ручей и лотос» (Издательство «Новая Космогония») имитирует форму дневника, якобы найденного автором на чердаке родительского дома в опустевшем прибайкальском поселке, куда сочинитель приехал хоронить бабку-китаянку. Весьма возможно (впрочем, вплоть до конца книги тайна так окончательно и не проясняется), что именно ее руке и принадлежит рукопись (разумеется, на китайском — автор представляет на наш суд перевод). Линия дневника перемежается с отступлениями в «здесь и сейчас», живописующими гибнущий поселок со всем жалким и колоритным его населением — бичами, рыбаками, охотниками. Писатель также рассказывает о загадочной девушке Лине, прибившейся на следующий после похорон день к рыболовецкой бригаде. Разумеется, по законам жанра между ней и автором (вернее, героем) завязывается роман; взаимное напряжение любви-ненависти заставляет героя задержаться в поселке дольше, чем он намеревался, и вечерами от нечего делать он под завывание баргузина, наметающего в окно ранний сентябрьский снег, разбирает записи, выполненные сначала изящным каллиграфическим письмом тушью на рисовой бумаге, затем — химическим карандашом в пожелтевшей амбарной книге, а далее — шариковой ручкой в тетрадке в клеточку… В конце концов потрясенный герой понимает, что рукопись, история которой насчитывает по меньшей мере пятнадцать веков, написана одним и тем же человеком.

Точнее, не человеком.

Перед нами записки лисицы-оборотня.

Не так уж часто нечеловеку доводится выступать в роли центрального героя произведения, да еще и рассказчика. Сразу приходит на память знаменитая «Маска» Ст. Лема и бессмертный андрогин Орландо интеллектуальной Вирджинии Вульф. Полагаю, что именно лавры Вульф и не давали покоя нашему автору — аллюзий на роман знаменитой американки более чем достаточно.

© Е. Харитонов, 2002

© В. Рыбаков, 2002

© И. Чёрный, 2002

© А. Шмалько. 2002

© Д. Байкалов, А. Синицын, 2002

ГЛАВА 1 «СЧАСТЛИВАЯ РОССИЯ…»

ГЛАВА 2

ЭРА УТОПИЙ

(1917–1941)

ГЛАВА 3

ОТ ИМПЕРИИ СОВЕТСКОЙ К ИМПЕРИИ РОССИЙСКОЙ

(1945–2001)

Вместо эпилога

Прошло уж более года, как появилось на прилавках книжных магазинов «Дело жадного варвара» — первый том эпопеи Хольма ван Зайчика «Плохих людей нет» («Евразийская симфония»). За исключительное по трудности (уже хотя бы вследствие необходимости возиться с обильной иероглификой) издание трудов великого еврокитайского гуманиста взялось тогда питерское издание «Азбука» — и покамест не пожалело об этом.

Разумеется, я не льщу себя надеждой, что труды эти запоем читает вся мыслящая Россия и только о них и говорит. И все же непостижимым образом «Симфония» послужила и продолжает служить чем-то вроде лакмусовой бумажки, выявляющей позиции по вопросам, куда более серьезным, нежели просто отношение к очередному литературному произведению.

Какие страсти разгорелись вокруг ван Зайчика поначалу! Главным образом — почему-то политические, словно бы вышла в свет не художественная книга, а партийная программа. Некоторым критикам (к чести их цеха — немногочисленным) показалось, что настали мор, глад и коричневая чума.

Вот как бурно реагировал, например, Д. Ольшанский: «Русская массовая литература, так называемые интеллектуальные бестселлеры, уже в первых пробах жанра переливаются всеми цветами фашистской радуги — от красного до коричневого… Святыни с любовью созданного ван Зайчиком евразийского рейха… Скверные повороты в истории зачастую бывают порождены… и весьма незначительными инцидентами — выпуском тошнотворных ксенофобских книг в Санкт-Петербурге или звоном пивных кружек в славном городе Мюнхене… Отчего-то в России под невинные шаблоны криминального чтива так и валит агрессивная пакость… Творения ван Зайчика, помимо своего гнусного антизападного содержания…»

Вторил ему Л. Гурский, как-то очень явно пытаясь выдать желаемое за действительное: «Не окажись «Дело жадного варвара» — первый роман из новой литературной серии питерской «Азбуки» — столь оглушительным, столь обидным провалом… А поскольку «Дело жадного варвара» явилось для «Азбуки», по всем параметрам, безусловной и весьма обидной неудачей… Гораздо важнее попытаться определить генезис этого «азбучного» провала… Бедный ван-заячий Боливар, больше похожий на Тяни-Толкая, оказался слишком слаб, чтобы выдержать, кроме описательно-ознакомительной нагрузки, какую-либо еще. Он и не выдержал».

Нам выпала редкая возможность жить на переломе двух тысячелетий. Впрочем, тысячелетие — это слишком глобально. Родившиеся в прошлом веке, мы шагнули в новое столетие. Двадцатый век только-только закончился, в наступившем двадцать первом нужно обживаться, устраиваться, приспосабливаться. Мысленно мы еще там, в «веке минувшем». Подводим его итоги, осмысливаем уроки. И одновременно с надеждой вглядываемся вдаль, пытаясь угадать, что век грядущий нам готовит. Ведь смена веков часто приводит к смене вех. Жизненных ориентиров, теорий, методов и направлений.

Вот и от первого года нового века и тысячелетия все любители фантастики ожидали некоего мистического чуда. Казалось, что с уходом века минувшего должны были кануть в Лету все сомнения и дискуссии по поводу кризиса жанра, что все литераторы сразу же начнут писать по-новому, удивляя своих поклонников оригинальными идеями, живыми и выпуклыми образами, замысловатостью сюжета и композиции произведений. Но то ли инерция подкачала, то ли уж слишком затянулась встреча нового века, плавно раскинувшаяся на два года. Чуда не произошло. 2001 год одарил нас множеством прекрасных фантастических произведений, главным образом, романов. Однако в каждом из них можно без труда признать манеру их авторов, наших старых знакомцев и любимцев, к которым мы уже привыкли и знаем, что от них следует ожидать. Латинская поговорка «ех ungue leonem — видно льва по когтю» как нельзя лучше характеризует те сочинения, о которых пойдет речь ниже.

Сразу оговоримся, что из всего гигантского массива литературных произведений мы отобрали несколько наиболее, на наш взгляд, показательных. Для иного критика ориентирами могли служить иные книги. Что ж, как говорили наши предки: «На вкус, на цвет товарища нет». Полагаем, что в скором времени появится не одна статья, подобная нашей, где увиденная нами картина будет значительно дополнена и расширена за счет анализа тех сочинений, которые не стали здесь объектами рассмотрения. Не беспокойтесь, уважаемые читатели. Уж кто-кто, а наши бравые и добрые критики постараются, чтобы каждой сестре (или брату) досталось по серьге. Итак, начнем.

Сергей Лукьяненко, приустав от борьбы с чистой и нечистой силой и от тяжелого бремени евангелиста конца XX века, подарил нам роман «Танцы на снегу». Книга эта лишний раз подтвердила за маститым автором славу наследника В. Крапивина. В лучших традициях своих ранних романов «Рыцари сорока островов» и «Мальчик и Тьма» Лукьяненко дал образец фантастики для детей и юношества. Мальчик-сиротка со шпагой, вступивший в отряд могущественных джедаев — борцов за правду и порядок во Вселенной. Заговоры против Империи, которую нужно спасать, ибо старый, стабильный, устоявшийся мир гораздо лучше и надежнее, чем предлагаемое заговорщиками счастье для всех, достигнутое путем зомбирования людей с помощью примитивных телесериалов. Опыты по клонированию, одним продуктом которых является и сам главный герой. Этакая гремучая смесь наших собственных страхов, терзающих современное человечество. И потому «Танцы на снегу», несомненно, привлекут к себе внимание разновозрастной, весьма широкой аудитории. Каждый найдет в книге что-то созвучное его душе и мыслям.

I. Нечто о хлеборезках

II. Свита

III. Виртуальная язва

IV. Unhappy end, или О пользе гирь