– Если ты станешь и дальше ныть, не переставая, я превращу тебя в лягушку, Халаин. Или нет, ты по-прежнему сможешь докучать мне противным кваканьем… Послушай, Хак, у кого нет голоса?

– У червяка.

– Ага! Халаин, хочешь быть червем? – откинувшись на подушку, Сорген поглядел на собеседника из-под полуприкрытых век.

– И все же, пока мы здесь тянем время, Ануар там обучает все новых и новых солдат! – простонал тот. На Халаине была тонкая шелковая рубаха с разрезом на мускулистой груди, прозрачный белый шарф на шее и расшитый алыми узорами халат с длинными полами, но без рукавов. С кремового колпака на голове свисали длинные нити жемчуга, а шею под шарфом охватывала толстая золотая цепь с круглой печатью вместо подвески. Тонкие пальцы Халаина судорожно теребили поводья коня, который грациозно ступал по мостовой. Треугольное лицо всадника искажали муки страха.

– Ты будешь первым червяком на троне! – подбодрил его Сорген и коротко хохотнул. Халаин сжал свои напомаженные губы так сильно, что его густая, смазанная ароматическим маслом бородка мелко задрожала. Однако он не решился отвечать колдуну и наконец замолчал. Сорген довольно кивнул и подсунул под голову еще одну подушку.

Широкий светлый коридор, куда выходила дверь из аппартаментов Соргена, оканчивался с одной стороны глухой стеной с украшением в виде мозаичного змея, а с другой – сдвижной стеклянной дверью. Она вела на трапециевидную площадку просторной винтовой лестницы с нефритовыми перилами (в Приморье нефрит ценился не больше мрамора). Пройдя по ступеням три полных круга, Сорген очутился на крыше. Оттуда, где кончалась лестница, расходились две узкие кипарисовые аллеи, огибавшие бассейн с ярко-лазоревой водой. На противоположной стороне крыши аллеи снова сходились около другой винтовой лестницы.

В сторону от бассейна отходили крошечные тупички, засыпанные мелким гравием площадки с клумбами, под легкими парусиновыми тентами. Густые кроны кипарисов создавали глубокие тени, придавая тупичкам вид очень укромных местечек, как нельзя лучше подходящих для тайных свиданий.

Впрочем, Сорген оказался здесь один-одинешенек и секретничать ни с кем не собирался. Это его вполне устраивало; очень медленно, он брел мимо трепещущих на легком ветру хвойных веток. Темно-розовое, низко висящее солнце стремилось заглянуть в редкие просветы между кронами откуда-то слева. Небо приобрело густой сине-зеленый оттенок, а высокие крыши соседних зданий стали красно-золотыми, словно облитыми золотом.

Вейдзал устраивал вечернее чаепитие – непривычная тишина прерывалась лишь случайными звуками, вроде лая бродячей шавки или вопля упрямого осла. Сорген отлично слышал, как в сотне шагов от него вздыхает морской прилив, с шуршанием облизывающий песок городского пляжа. Через некоторое время возникли звуки быстрой торжественной музыки и нестройное пение. Манеру исполнения здешних музыкантов можно было назвать бравурной: всякая грусть или строгость была им чужда. Скрипка пиликала развязано, труба переливчато охала и ахала, а бубны залихватски позвякивали. С противоположного конца крыши появилась толпа пестро одетых людей, приплясывая, направившихся в сторону молельной площадки – тоже укрытой за густой хвоей кипарисов. Вытянув шею от любопытства, Сорген разглядел ее в вечернем полумраке: похожий на гигантскую ракушку павильон, открытый в сторону моря. Постояльцы гостиницы, числом около двух десятков, намеревались совершить Вечерний обряд Наодима. Этот персонаж считался в Приморье, да и во многих остальных областях вокруг моря с его именем, главным божеством. Белого Бога-Облака здесь не признавали – как, впрочем, и Старцев с Теракет Таце. Здесь, на краю сухих степей под названием Соркатэхх береговая линия шириной сто льюмилов от моря казалась людям даром бога, не иначе. Легенда гласила, что Наодим, веселый гигант, шел по пустой степи и был поражен ее сухостью и безжизненностью. Крепко задумавшись, он провозгласил:

– Желаю видеть здесь жизнь, чтобы не пропадала эта обширная земля!