Идея брачного агентства пришла ко мне в голову после того, как подруга попросила меня воспользоваться моим абонентским почтовым ящиком для своей сестры Гали. Галя, разведенная женщина тридцати семи лет, жила вместе с родителями и шестнадцатилетним сыном. В России многие живут с родителями, потому что низкие заработки не позволяют людям снимать квартиры, не говоря уже об их покупке.

Но совместное проживание с родителями не угнетало Галю. Наоборот, она считала это очень удобным. Галина мать была ее сыну матерью больше, чем она сама, мать занималась уборкой, стирала и готовила. Галя была занята только работой, но вечерами ей было скучно, а она любила посещать театры и другие культурные учреждения, причем ей хотелось бы посещать их не одной, а с кем-то.

Поэтому она и поместила в газету объявление о знакомстве. В объявлении было написано, что она хочет найти кого-то "для бескорыстной дружбы, посещения музеев, театров и пригородов Санкт-Петербурга". Это и в самом деле было все, чего она хотела. Галя была неосторожна, указав в своем объявлении номер телефона. Телефон начал звонить денно и нощно. Большее количество звонков приходилось на ночь, и ночные фантазии звонящих мужчин были далеки от посещения театров и музеев.

Галины родители негодовали. Они требовали отключать телефон на ночь. Непрерывный звон продолжался две недели. Однако никто из звонящих мужчин не соответствовал образу любознательного господина, желающего поднять свой культурный уровень посещением достопримечательностей.

Галя была холодна и эгоистична. У нее был неудачный первый брак, она не хотела повторить эту ошибку, она не желала ни о ком заботиться, жизнь для себя ее вполне устраивала, меньше всего ей нужны были брак и секс.

В двадцать лет у Анны был шведский бойфренд, студент, работавший летом на строительстве отеля в Санкт-Петербурге. Молодой человек был влюблен в нее, звал ее выйти за него замуж и уехать в Швецию, но Анна тогда училась в медицинском институте, она обещала приехать к нему через год, когда закончит учебу.

Но ужасное несчастье случилось в то лето с ее семьей: на даче заболел двухмесячный сын сестры, и, оставив ребенка с Анной, родители и сестра поехали на машине в город, чтобы купить лекарства и продукты и быстро вернуться назад. По дороге произошла авария: их машина столкнулась с грузовиком, и все они погибли на месте. Анна потеряла родителей и сестру, ребенок потерял мать, деверь Анны потерял жену.

Он остался один с ребенком на руках, и Анна не могла оставить отчаявшегося мужчину без помощи.

Они поселились в одной квартире и по очереди ухаживали за ребенком. Этот год был трудным для обоих, несчастье сблизило их, и когда Анна закончила учебу, ее родственник сделал ей предложение.

Анна любила шведского жениха, продолжающего писать ей письма, но она также очень привязалась и к маленькому племяннику, ей было тяжело оставлять ребенка. Родственник настаивал, шведский жених торопил, он должен был уезжать на работу в Америку, Анне надо было что-то решать. Но шведский жених не смог приехать за ней и забрать ее, а ребенок, который уже начал называть ее мамой, был рядом, плакал по ночам и улыбался, когда она брала его на руки. Она сдалась и вышла замуж за его отца.

Эй, честный русский милиционер, где ты, что ты сейчас делаешь? Входишь ли ты в зловещую квартиру, где уже неделю лежат четыре ужасных трупа? Или крадешься по грязному подвалу, выясняя причину недавнего взрыва? Или прячешься от пуль безжалостного убийцы, державшего весь город в страхе? Или ты просто расслабился за крепчайшим кофе в редкую минуту отдыха, потому что не спал уже... сам-то ты помнишь, сколько?

А знаешь, где твоя бывшая жена? Она сидит рядом со мной на диване в офисе моего брачного агентства и показывает свою фотографию. На фотографии она стоит в спальне на ковре на коленях в ярко-красном нижнем белье и красных кружевных чулках в нарочитой позе и с натянутой улыбкой на лице, видимо, стараясь изобразить, какая у нее замечательная фигура, и как она привлекательна!

— Мой бывший муж был очень хороший человек, — говорит она, глядя сначала на меня, потом куда-то за окно на темную улицу, где в этот вечер не горят фонари. — Мы десять лет прожили вместе, он милиционер, профессионал высокого уровня. До 1991 года он зарабатывал сравнительно неплохие деньги, но сейчас на его зарплату можно купить разве хлеб да картошку, ну, и может быть, еще тетрадки для нашего сына.

Да, честный русский милиционер, все знают, конечно, в стране нет денег для милиции и всех тех, кто получает зарплату из бюджета. Бандиты ездят на мерседесах, милиция преследует преступников на смешных старых джипах и умудряется их иногда и ловить. Так бывает, ведь в России случаются и многие другие невероятные вещи!

— Когда его зарплата стала слишком мала для нормальной жизни, я попросила его бросить эту работу, где он проводил по двадцать восемь часов из двадцати четырех, — продолжает свой рассказ бывшая жена милиционера. — Так и было, я не шучу, особенно когда чеченские террористы появились в городе, когда начались все эти взрывы в метро. Он приходил с работы (если не оставался на ночь) поздно вечером, ел, сколько мог, потому что днем у него не было возможности перекусить. Он не мог со мной даже разговаривать, я не говорю уже ни о каком сексе, он валился как мертвый спать до шести утра, и опять все сначала. Ни выходных, ни отпуска. Такая была наша жизнь. Можно ли было это продолжать?

Некоторые клиенты моего брачного агентства заказывают провести для них персональный поиск. Я часто делаю это через газету, которая печатает их брачные объявления, я получаю в ответ письма от девушек и пересылаю их потом по назначению. Я прошу девушек прислать фотографии, но некоторые девушки присылают только письма. Я обычно складываю такие письма в коробку и храню их там на всякий случай.

Однажды я получила еще одно письмо без фотографии.

"Если вы, действительно, тот человек, за которого себя выдаете, вы, наверное, ждете письмо от петербургской девушки, но вы держите в руках письмо от девушки из Азии. Меня зовут Айнура, мне 25 лет, я приехала в Санкт-Петербург из Казахстана в надежде устроить свою жизнь в России. Но по многим-многим причинам я испытываю трудности, живя в этой непредсказуемой стране. Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что я предлагаю интимную связь в обмен на ваше щедрое спонсорство. Нет, мое христианское вероисповедание запрещает мне такого рода отношения. Но я так устала от этой серой скучной жизни, я так хочу чего-то большего: домашнего очага, уюта, тепла, любви и семьи. И я хочу навсегда покинуть эту страну.

Вернемся ко мне. Я некрасива, увы, мои фотографии часто лучше, чем я на самом деле, поэтому я не посылаю их, не желая приукрашивать себя и обманывать вас с самого начала. Я окончила строительный техникум, но не нашла работы по специальности, да и, честно говоря, я не люблю свою специальность. Я люблю кино, театры, люблю изучать языки, но не знаю никакого другого языка, кроме русского. Я люблю спорт, путешествия. Я непоседа, не люблю долго сидеть на одном месте. Образ жизни, который я могу себе позволить, одежда, которую я ношу, скромны. Иногда я выгляжу неплохо. но чаще моя внешность очень меня огорчает. Я думаю, если мы встретимся, может, вы увидите во мне то, что могло бы сделать меня настоящей красавицей, если бы хоть один человек в мире увидел это во мне хоть однажды.

Родственники принимают самое активное участие в устройстве счастливого будущего своих близких. Они часто приходят в мое брачное агентство или присылают письма.

Однажды я получила письмо от матери семнадцатилетней дочери. "Уважаемая Ирина, — было написано в письме. — Моя дочь заканчивает школу в этом году. Она очень хорошая девочка, и у нее хорошие отметки за все десять лет учебы. Я старалась, как могла, хорошо ее воспитать, я много вложила в ее образование, а теперь, я думаю, пришло время подыскать ей мужа за границей. У меня к вам большая просьба: я бы хотела сначала рассмотреть все кандидатуры сама и решить, в какой степени тот или другой кандидат подходит моей дочери." Фотография ее дочери была вложена в письмо, в котором имелось разъяснение, что мужчинам предлагается присылать письма сначала матери для предварительного ознакомления. Никто не рискнул воспользоваться таким способом знакомства, девушка не получила никаких писем, и ее мама звонила мне потом, обвиняя в халатном отношении к делу.

Другая мама влетела в мой офис, глядя на часы, протараторив, что ей надо поспеть еще в два агентства. Она добавила, что ее дочь в Италии, но мужчина, который ее туда пригласил, скучный и жадный, он много работает, не развлекает девушку и не покупает ей подарков, поэтому девушка не спешит принимать его предложение. "Зачем? — соглашалась мать. — У нас у самих здесь серая жизнь, зачем менять ее на то же самое?" На мой вопрос, действительно ли она думает, что западным мужчинам всего и забот, что о развлечениях да подарках, мама ответила, что тогда нет никакого резона уезжать: жить там слишком скучно, если еще и не получать подарков в виде компенсации.

Третья мама пришла ко мне и рассказала грустную историю своей очень застенчивой и одинокой тридцатилетней дочери, которой она не решалась и намекнуть на такое место, как брачное агентство. Девушка была бы шокирована и наверняка бы отказалась, поэтому мама пришла тайно, обещая все как-нибудь устроить, если дочкой кто-нибудь заинтересуется. Она принесла фотографию дочери в кавказкой бурке и папахе, сделанную лет десять назад на какой-то турбазе в горах, из-под папахи была видна только треть лица девушки. Когда я попросила принести другую фотографию, покрупнее, мама обещала сфотографировать дочь опять же как-нибудь тайком, будто бы для другой цели. Она поблагодарила меня, пожелала моему агентству удачи, ушла и больше не вернулась.

Однажды за моей дверью появилась маленькая девочка со школьным рюкзачком. Я спросила ее, не перепутала ли она мой офис с каким-нибудь другим, но девочка покачала головой и сказала, что знает, куда пришла. Она села на кушетку, как взрослая, и сказала, что ее мама хотела бы познакомиться с кем-нибудь, но стесняется, она у них такая, и я должна это знать. Девочка вытащила из рюкзачка фотографию и протянула ее мне со словами: "Это вся наша семья". На групповой фотографии было изображено много людей: три очень похожие друг на друга женщины, как объяснила девочка — мама, бабушка и прабабушка, сама девочка и два великолепных младенца-близнеца, которых гордо держали на руках бабушка и прабабушка. Мама девочки сидела в центре, глядя в камеру, как лидер группы. "Наша семья очень дружная, — гордо сказала девочка. — Нам не хватает только папы. И, пожалуйста, напишите там, что мы согласны уезжать за границу только все вместе". Я кивнула, написала, как она хотела, и девочка ушла вполне удовлетворенная, напоследок попросив меня немного подождать с размещением фотографии на сайте, потому что ей хотелось бы перед отъездом успеть закончить четверть.

Теперь мне даже трудно вспомнить, как так вышло, что мы все так близко подружились с Ларри — он был человек замкнутый, застенчивый, я тоже не искала дружбы с клиентами. Наверное, подкупило его постоянство, доброта и безнадежный и грустный юмор, так похожий на наш. А, может, его ироничное отношение к себе, тоже очень похожее на наше. Встречая его в первый раз в аэропорту, мы уже знали, что встречаем друга, и, когда, материализовавшись после всех своих электронных посланий, он появился перед нами, напряженный, сосредоточенный, мрачный, я немедленно принялась с ним болтать с той же легкостью, что и строчила ему по электронной почте ответы, мне было весело смотреть, как он озирается по сторонам, будто ждет подвоха, я хихикала, а он очень мрачно спрашивал: "Что, я очень смешной?"

Потом он оттаял, тоже стал шутить и улыбаться, и я удивлялась, как непринужденно наше общение. У нас было много общего — возраст, наши старые родители, нас волновали одни и те же вопросы: в частности, почему Россия такая несчастная и непохожая ни на какие другие государства страна. Единственным нашим различием было то, что мы жили внутри этой замечательной страны, а он, несмотря на все его сочувствие, все же смотрел на нее снаружи.

История его визитов в Россию была такова: первый раз он приехал, чтобы встретиться с девушкой, с которой до этого переписывался, но их встреча, как и, ранее, переписка, скорее походила на романтический монолог, который Ларри вел сам с собою. Второй раз он прибыл, чтобы встретиться с нею же, но она оказалась замужем за счастливым русским соперником, и после наших общих страданий и уговоров он познакомился с другой женщиной. В третий и в четвертый разы он приехал уже более из-за бизнеса, который собирался начать в России. В пятый раз он приехал — теперь мне уже трудно сказать зачем, я знаю только, что сейчас я снова слышу по телефону его печальное "Hello".

Если отвлечься от хронологии, то с первого своего визита он полюбил Россию. Уезжая первый раз, показывая на ржавеющие под снегом старые "Запорожцы", на нищих бабушек, торгующих у метро, на грязь и разруху новостроек, мимо которых мы ехали в аэропорт, он на ломаном русском говорил: "Я это все люблю!" с таким выражением, будто обрел здесь что-то бесценное. Мы же в тот день потеряли двести долларов, разворачиваясь после проводов на стоянке в аэропорту, задев и помяв проезжающие сзади "Жигули", которых не заметили в суматохе от переполняющих нас эмоций.

Иметь иностранного друга в России считается хорошо — иностранец из преуспевающей страны (Америки, в особенности), согласно общественному мнению, должен иметь обширные возможности и всячески помогать своим русским друзьям. У Ларри не было никаких возможностей, поначалу нашу дружбу озаряла лишь эйфория необычности: нам было так интересно сидеть с ним на нашей кухне и разговаривать, воображая, как далеко друг от друга мы родились, и как по-разному жили, а вот, надо же, сидим теперь рядом и вспоминаем, кто что в какое время делал и как думал, и насколько различны эти воспоминания.

Джон Ванденберг унаследовал бизнес своего отца в запущенном состоянии. Это случилось оттого, что отец долго болел, не имея возможности заниматься делами в полную силу, не желал, однако, это признавать, и до самой смерти не слагал с себя прерогативы принимать решения. Его смерть была нелегкой и небыстрой, но Джон и его мать были всегда рядом и стойко переносили все тяготы ухода за умирающим.

После смерти отца Джон Вандерберг долгое время пребывал в депрессии. Его мать, забрав любимую кошку Джона, вернулась в северный штат, откуда они в начале болезни отца уехали в теплую Калифорнию, чтобы поменять климат. Джон остался один, пытаясь наладить разваливающийся бизнес, в свободное время участвуя в любительских автогонках, выжимая из машины все возможные мили, стараясь не думать о скоротечности жизни и бессмысленности бытия. Когда его бизнес понемногу наладился, и старые раны затянулись, Джон обнаружил, что ему сорок лет, что он одинок, что в его дворе, в отличие от соседских дворов, не звучат детские голоса, что последние трудные годы наложили на его характер печать пессимизма и замкнутости, а образованные калифорнийские женщины одного с ним круга слишком требовательны и категоричны к перечню параметров, которым должен отвечать допустимый кандидат в мужья, и многим пунктам которого он, Джон, не удовлетворяет.

Джон Ванденберг и раньше слышал о возможностях вывезти приемлемую невесту из России, но, подойдя однажды к почтовому ящику одновременно с семьей, снявшей на лето соседний дом и разговорившись с ними, Джон узнал, что жена, скромная, миловидная женщина, держащая за руку маленькую девочку, приехала как раз из России, и тогда Джон впервые по-настоящему понял, что эта возможность реальна, и еще через несколько месяцев своей одинокой жизни Джон Вандерберг решил пойти тем же путем.

Будучи человеком точной технической профессии, Джон четко представлял, какой он хочет видеть свою будущую жену. У него был небольшой и скорее отрицательный опыт общения с женщинами: в раннем детстве его часто оставляли с бабушкой-алкоголичкой, которая загоняла его костылем под кровать; родители долго не могли понять, отчего ребенок плачет и не хочет ходить в дом бабушки. Когда поняли, они перестали его туда водить, но даже став взрослым, Джон Вандерберг не забыл свой детский страх: он практически не употреблял алкоголя и с недоверием относился к людям, его употребляющим. Мать Джона, до того, как выйти за отца, работала медсестрой и ради семьи оставила карьеру, но никогда не могла с этим смириться, и даже готовя на кухне ужин, каждый раз давала детям и отцу понять, какую огромную жертву она им принесла, поэтому Джон Ванденберг не хотел, чтобы его будущая жена оставалась домохозяйкой. Однако он также не хотел, чтобы в работе был весь смысл ее жизни, как у его бывшей подруги, эмигрантки из Таиланда, которая не интересовалась ни внутренним миром Джона, ни окружающим миром вообще, а вставала рано утром, спешила на работу в парикмахерскую, работала, работала, работала, копила заработанные деньги, а с Джоном поддерживала отношения скорее, чтобы лучше выучить английский язык, опять же необходимый для лучшей карьеры.

Джон Вандерберг искал женщину непьющую, внутренне счастливую и удовлетворенную жизнью, любящую, как и он, кошек, желающую и работать, и иметь семью, как его старшая сестра Карен, доктор с четырьмя детьми, с которой, единственной из всех женщин на свете, он мог по-дружески советоваться, делиться сомнениями, и получать ответы на свои вопросы.

Они говорят, я слушаю, слушаю, слушаю... Они говорят мне, как они живут, какие у них планы, мечты и настроения. Они рассказывают мне о своих детях, родителях и друзьях, о том, как живут их дети, родители и друзья, и какое у всех у них настроение. Они рассказывают мне также о каких-то и вовсе неизвестных мне людях, и я слушаю о планах, мечтах и настроениях тех людей, и мне кажется, что мир перенаселен и перенасыщен эмоциями, а я, как специальный компьютер или громоотвод, должна обеспечивать отток этого переизбытка, не то они все лопнут от переполнения или посходят с ума, и никто не интересуется, что происходит при этом с моей головою.

Они не дают мне покоя, звонят мне по пустякам, делятся, что потеряли перстень или просят измерить телевизор по диагонали, чтобы решить, полезет ли такой телевизор в их мебельную стенку. Они долго консультируются и жалуются, и я опять терпеливо слушаю их, и только, наконец, с облегчением вздохну, закончив разговор, как они опять перезванивают, чтобы сообщить мне, что нашли, наконец, свой перстень в морозильнике в коробке из-под фрикаделек.

Они делятся со мной сокровенным и тайным. Они рассказывают историю своей запретной любви, историю метаний между чувством долга и страстью, не забывая подробно описывать, что происходит при этом с их ЭГО, и я слушаю про их ЭГО с особенным уважением, потому что не уверена, имеется ли, вообще, подобная вещь у меня.

Они любят говорить со мной о своих финансовых проблемах, о том, как трудно заработать столько, сколько необходимо, как трудно бороться с налогами, обстоятельствами и долгами, и я снова сочувственно слушаю их, киваю, с пониманием относясь к их проблемам, обстоятельствам и долгам, забывая при этом, какую внушительную сумму они уже задолжали мне.

Иногда, редко, мне тоже захочется поделиться с ними, и, улучив момент, когда, задумавшись о своем, они ненадолго замолчат, я открываю было рот, чтобы тоже рассказать им о сокровенном. Но, едва начав, я сразу же замечаю, как скучнеют при этом их лица, как тускнеют глаза, с каким нетерпением они ждут паузы, чтобы вклиниться и продолжить прерванную тему, и, не в силах наблюдать их мучения, я сконфуженно замолкаю, и обычный механизм "они говорят — я слушаю" запускается вновь.

Чарли звонит мне из Москвы и спрашивает, нельзя ли приехать в С.-Петербург на два дня раньше, потому что в Москве у него что-то не ладится, остается свободное время, которое некуда девать. Его квартира пока занята, но я нахожу ему на два дня комнату в том же здании, график встреч тоже весь переносится, в день его приезда свободной оказывается только Валя, которой он совсем мало писал, да и та сомневается, сможет ли прийти, потому что кашляет дочка и, возможно, ее пригласит клиентка — Валя работает парикмахером, ходит по частным заказам. Валя все же приходит, это ее не первая встреча с иностранцем, и после того, как предыдущий американец со всей честностью и прямотой объявил ей, что она не в его вкусе, слишком ярка и накрашена, и он посоветовал бы ей знакомиться скорее с латинским мужчиной, энтузиазм Вали несколько поутих. Она приходит на сей раз вообще без косметики, с завязанными в простой хвостик волосами, едва поздоровавшись с Чарли, уже смотрит на часы, говорит, что к десяти должна обязательно вернуться домой. Мы идем в кафе, чтобы Чарли поел с дороги, он с любопытством озирается по сторонам, прохожие тоже на него поглядывают — ни у кого на всем Невском нет такой замечательной панамки.

В чебуречной, куда мы заводим Чарли, душно, но Валя решительно ставит сумку на стул и говорит, что душно в такую жару везде, и мы остаемся. Пока не принесли заказ, Валя сидит, откинувшись, смотрит на Чарли с дружелюбным любопытством, у нее усталое лицо, видно, что ей приятно так вот просто посидеть и отдохнуть даже и в душном кафе, и что это удается ей редко. Она спрашивает Чарли, доволен ли он своей поездкой: С.-Петербург — конечный пункт его маршрута через Киргизию и всю Россию, отсюда он полетит обратно в Америку. Из писем Чарли мы обе знаем, что он много лет проработал в американской почтовой службе, что это была высокооплачиваемая, но монотонная работа, что в один прекрасный день он взял расчет и поехал на полтора месяца в СНГ тратить скопленные за годы работы деньги в поисках будущей жены, и что по возвращении он уже не вернется на почту, а будет начинать с нуля где-то в другом месте.

У Чарли высокий лоб, переходящий в лысину, которую он защищает от солнца панамкой, любопытные глаза за толстыми стеклами очков, застенчивая улыбка. Он говорит, что поездка была замечательная, он никогда раньше так далеко не путешествовал, а повидал он столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Он, в свою очередь, расспрашивает Валю о ее жизни, и Валя говорит, что была учительницей музыки в Казахстане, что когда русские стали оттуда уезжать, тоже уехала в Питер, но для работы по специальности музыкального училища здесь мало, учиться в консерватории поздно, поэтому она закончила парикмахерские курсы, ходит по частным клиентам, а сутки через трое торгует сигаретами в ларьке. Валя рассказывает, какая способная к музыке и танцам у нее дочка, говорит, что ее всему надо учить, на это надо много денег, поэтому приходится много работать.

Приносят заказ, Чарли, по нашему совету, заказал чебуреки, мы с Валей пьем сок. Валя спрашивает, чем, на его взгляд, русские отличаются от американцев, и Чарли говорит, что в России сильнее личностный элемент, даже в деловых отношениях, а в Америке люди всюду преимущественно делают бизнес. Он говорит еще, что русские, с которыми он общался, часто плохо слушают собеседника, отвечают не то, что у них спрашивают, а то, что они сами хотят рассказать, и мы с Валей смеемся и говорим, что это, наверное, от плохого понимания его английского языка.

Чарли предлагает зайти после кафе к нему, посмотреть фотографии, которые он сделал в поездке, и, выйдя снова на Невский, где пока мы сидели, успел подняться ветерок, мы с удовольствием подставляем ему разгоряченные лица.

Когда Марина впервые пришла в наше агентство, она показалась мне ничем не примечательной женщиной, правда — из тех, кто не выспрашивает детали, не всматривается пытливо в глаза, решая, можно ли доверить мне свою судьбу, а отдается новой идее выйти замуж за иностранца и уехать из России сразу и безоговорочно.

Фотография, которую она принесла, была не их лучших, и я порекомендовала ей нашего фотографа, и через пару дней она пришла опять, уже со снимками от нашего фотографа, и всегда впредь она точно следовала всем моим рекомендациям и всегда все делала быстро, четко и без задержек. Вскоре мы поместили ее на веб-сайт, и она начала получать письма и писать сама. Начав переводить ее письма, я сразу поняла, что она женщина необычная, у нее был определенный литературный дар, ее письма были длинные, содержательные, с ярко выраженной индивидуальной манерой. Из ее писем я узнала, что она менеджер высшего уровня, что в школе и в институте она всегда была отличницей, что воспитание она получила строгое, что всего в жизни она добилась сама, и что к этому ее приучили родители. Из ее писем я узнала также, что она рано вышла замуж, родила сына и развелась, потому что муж ее мало интересовался семьей и, вообще, вел себя недостойно. Я узнала, что уже после развода она окончила институт, занялась бизнесом, сделала карьеру, и, добившись в жизни многого, поняла, что карьера — не главное в жизни женщины, а главное все же — любовь и семья.

Она во всем стремилась к совершенству: ее сын учился в лучшей школе города, дающей прекрасное гуманитарное образование, в выходные, чтобы еще выше поднимать интеллектуальный уровень сына, она обязательно водила его в театр или в музей, два раза в неделю она ходила в бассейн и в тренажерный зал, чтобы поддерживать форму. Начав переписываться с американцами, она сразу же пошла заниматься английским языком, и делала это так же ответственно и серьезно, как и все остальное: она даже просила меня в учебных целях посылать ей копии переводов ее писем, чтобы изучать их дома самой и дополнительно углублять свое знание английского. И влюбиться и выйти замуж она также хотела оптимально.

Во-первых, она в какой-то момент поняла, что Россия — не то место, где может по-настоящему счастливо и достойно жить женщина, а, во-вторых, ей грезился серьезный, вдумчивый и преуспевающий муж, какие не водятся в России, потому что серьезные и вдумчивые мужчины здесь чаще нищие, а на руку и сердце преуспевающих мужчин, если они свободны и — не бандиты, существует такая конкуренция, что и ей, с ее настойчивостью и обаянием, не удается пробиться.

Она начала переписываться с американцем Джерри, и хотя до нее он переписывался с другой девушкой, Тамарой, а Марина в качестве запасного варианта включилась в марафон уже на заключительной стадии, она быстро обошла соперницу. Девушка Тамара верила в заговоры и в судьбу, писала Джерри душевные искренние письма, но по сравнению с письмами Марины, в которых та умела передать тончайшие оттенки своих эмоций и переживаний, письма Тамары были такими же заурядными, как воробей по сравнению с яркой экзотической птицей. Тамара писала Джерри о том, как однообразно проходят ее дни, как ей не хватает мужской заботы и ласки, о том, как она надеется, что, в конце концов, ей повезет, и она встретит надежного и преданного спутника жизни. Марина писала Джерри о том, как раскаляется город в жаркие июньские дни, и серый гранит не успевает остынуть короткой белой ночью, она писала о летних проливных дождях, которые так грохочут в старых петербургских дворах-колодцах, что кажется, по нескольким квадратным метрам асфальта проносится локомотив. Марина писала о волшебных новогодних праздниках в С.-Петербурге, когда Дед Мороз летит к нам из Лапландии; она писала, что жизнь — это матрац в полоску, и если вчера было плохо, то сегодня будет хорошо. Нечего и говорить, что Джерри был очарован ее письмами и мечтал о встрече с нею не меньше, чем о встрече с Тамарой, к преданности которой давно привык.