Нелегок труд солдата на войне. Нелегок труд и фронтового журналиста. С пером и автоматом прошел Семен Борзунов по дорогам войны. Ради нескольких строчек ему иногда приходилось идти в огонь сражений, форсировать водные преграды с передовыми подразделениями, чтобы правдиво рассказать о мужестве, храбрости, подвигах советских воинов.
И повести и рассказы, вошедшие в сборник, — это живая летопись Великой Отечественной войны. Здесь и герои битвы за Днепр, и отважные солдаты и офицеры, освобождавшие Воронеж. Автор пристально прослеживает судьбы своих героев — комиссара Колыванова, отца и сына Крутовых, политрука Чапичева, журналиста Деревянкина и других.
Семен Михайлович Борзунов — член Союза писателей СССР, заслуженный работник культуры РСФСР, автор ряда книг, в том числе сборника «Ради нескольких строчек», удостоенного литературной премии имени Дм. Фурманова.
РАДИ НЕСКОЛЬКИХ СТРОЧЕК
Стояла темная сентябрьская ночь. Тяжелые облака плотно закрыли небо, и вот уже несколько дней подряд шли проливные дожди. Ветер бесновался, рябил холодные лужи, гнул к земле стройные, гибкие тополя. Деревья еще не оголились, но уже словно тяготились своей листвой. По оконному стеклу звонко стучали крупные капли дождя, воздух был насыщен водяными парами. Пахло сыростью и травами. Погода — хуже не придумаешь…
Из полка, наступавшего на левом крыле Воронежского фронта, я возвращался настолько усталым, что думал, не дотяну до землянки, в которой жили мои друзья-корреспонденты. Но только переступил порог и сбросил с плеч офицерскую сумку, как меня вызвали к редактору. Хватаю блокнот и бегу в старенькую, словно присевшую, украинскую хату. Усталости как не бывало: вызывает редактор, видно, что-то важное, а может, не понравился переданный из полка материал — ведь все писалось на колене, в походе или под бомбежкой… Последний очерк, как блин с горячей сковородки, был выхвачен из самого пекла боя. Строчка за строчкой вспоминаю кульминационный момент.
…Сержант Тимошкин выдвинулся далеко вперед и занял удобную позицию: с высотки отлично просматривалось расположение противника. Было видно, как двигались автомашины с боеприпасами, тягачи тащили орудия, тесно сгрудившись, сидели в грузовиках гитлеровцы, перебрасываемые на этот участок. Судя по тому, как поспешно накапливалась живая сила и военная техника в небольшом лесу, стремительно неслись мотоциклисты и штабные машины, готовилось скорое наступление противника.
Тимошкин должен был корректировать стрельбу нашей артиллерии. Его наблюдательный пункт стал зорким глазом наших батарей. Сержант сейчас один на один с противником: взвешивал каждое слово, каждое действие, прежде чем доложить командиру о результатах наблюдений.
Он знал, что когда-то так же неторопливо прапрадед его целился с севастопольского бастиона в наползавшие вражеские цепи, целился и бил без промаха, и сам Нахимов с восхищением поглядывал на пушкаря, не замечавшего, казалось, свистящих рядом пуль. Известно было также советскому сержанту, что прадед его с боем брал Шипку и первым бросился на штурм горной крепости турок. А его деда солдатская судьба забросила в Порт-Артур. И он был первым, кто получил там за храбрость Георгиевский крест. Отец Тимошкина участвовал в Брусиловском прорыве, гнал германских оккупантов с Украины в годы гражданской войны, в рядах Первой Конной армии сверкал и его молниеносный клинок…
НЕДОПЕТАЯ ПЕСНЯ
Вступление
Как-то месяца через два после взятия нашими войсками Берлина я просматривал центральные газеты. В одной из них прочел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза советским солдатам и офицерам. Среди награжденных была и фамилия моего фронтового друга майора Якова Чапичева. Это известие очень обрадовало меня. Я тогда же стал разыскивать Чапичева. Хотел с ним встретиться, написать о нем в газету. Но результаты поисков оказались неутешительными: из Главного управления кадров Министерства обороны СССР мне сообщили, что майор Чапичев погиб…
С тех пор прошло много лет.
Память о фронтовом друге не давала мне покоя. И вот однажды произошло событие, которое снова всколыхнуло воспоминания о Чапичеве и заставило написать о нем очерк.
В начале 1962 года группа военных писателей-москвичей совершала поездку по Закавказским республикам. Мы побывали в Баку, Ереване, Тбилиси… Для меня эта поездка представляла особый интерес. Я впервые получил возможность по-настоящему познакомиться с жизнью наших Закавказских республик. Памятной была встреча в Тбилиси с писателем Эммануилом Фейгиным. В разговоре о творческих планах он сообщил мне, что пишет книгу о друге детства — Якове Чапичеве.
Не ради славы
Корреспондент армейской газеты Сергей Деревянкин спешил попасть к танкистам. Батальон держал оборону перед мостом. Дорога выдалась трудная — в выбоинах, развороченная авиационными бомбами, с валяющимися по кюветам сожженными автомашинами и подводами. Напрасно политрук торопил шофера полуторки: как он ни спешил, а приехал к концу боя. Танкисты отбили очередную атаку фашистов.
В другое время на высокого и худощавого журналиста обязательно обратили бы внимание, но сейчас до него не было никому дела. Меховая шапка с опущенными ушами, очки в роговой оправе и кургузый не по росту полушубок делали его похожим на сугубо гражданского человека.
Несколько солдат стояли за деревьями на опушке леса и с горьким участием следили за подбитым танком. Танк шел медленно, оставляя за собой глубокую борозду взрыхленного снега. Ствол его пушки все еще был наведен в ту сторону, где грохотали разрывы снарядов и над заснеженным полем вздымались черные смерчи огня и дыма. В промежутках между выстрелами солдаты слышали, как лязгали траки поврежденной левой гусеницы.
Вот танк, наконец, резко затормозил, словно боясь наткнуться на что-то, и, круто развернувшись на месте, остановился. Корпус его качнулся сначала вперед, потом назад и замер. Капельки воды от растаявшего снега стекали по раскаленной броне, испарялись, и танк весь будто курился. Он был черный, облепленный комьями земли, впереди зияла рваная рана, на боках вмятины. Огонь и осколки почти полностью уничтожили краску на его корпусе. От непрерывной стрельбы осыпалась краска и на пушке. В задней части тридцатьчетверки виднелась еще одна пробоина.
Откинулся верхний люк. Танкист, вылезший из танка, был небольшого роста и совсем юный, но лицо его, почерневшее от копоти, еще возбужденное боем, говорило том, что он уже многое испытал в жизни.
Сердце, отданное людям
Редакция расположилась в домике лесника, по соседству с бывшим пионерлагерем. Газетчики получили от редактора задание и отправились в воинские части, державшие оборону.
Основной транспорт корреспондента — собственные ноги. Не часто попадались попутные грузовики или подводы. Но в тот день Чапичеву повезло. Выйдя на дорогу, по которой мчались к фронту груженные боеприпасами автомашины, он удачно «проголосовал» и теперь находился в кабине рядом с пожилым шофером.
— Снаряды везете на передовую? — спросил Чапичев, кивнув на кузов.
— Боеприпасы доставлял несколько ночей подряд, а сейчас вот подарки везу… Народ не забывает своих бойцов и все лучшее, что у него есть, шлет сюда, на передовую. А ведь там им тоже не сладко приходится. Вкалывают по двенадцать — восемнадцать часов в сутки. И с продуктами туговато. Пояски-то, поди, на последнюю дырку затянули.
— Что верно, то верно: народ наш удивительный, — поддержал Чапичев. — И в этом наша сила.
Ночь в разведке
За короткое время работы в газете Чапичев успел сделать много. Он стремился всюду побывать сам, увидеть все своими глазами и непременно во всем принять участие.
Вскоре после геройской смерти Потапова Чапичев попросил редактора дать ему самое трудное задание.
— Плечам тяжелей, душе легче, — сказал он в ответ на вопросительный взгляд батальонного комиссара.
— Ну что ж, я тебя понимаю, — сказал редактор. — Пойдешь к автоматчикам. Только в бой не лезь.
Неугомонный
Ранение оказалось не опасным, но Чапичев потерял много крови, и врачи задерживали его в госпитале. Политрук же считал себя совершенно здоровым, и ему было обидно отлеживаться на больничной койке, когда его товарищи вели тяжелые бои. Он старался не терять времени даром. Много читал, писал новые стихи. Внимательно следил за сообщениями Совинформбюро, ежедневно вычерчивая на карте изломанную линию фронта.
С новыми газетами он отправлялся по палатам, читал, рассказывал раненым об отличившихся воинах. Скоро в госпитале узнали, что Яков — поэт, и просили его почитать стихи. Политрук не отказывался и охотно вспоминал стихи своих любимых поэтов — Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Есенина.
Ему приятно было наблюдать за лицами раненых. Стихи их трогали, лица светлели. Каждый невольно вспоминал о своем доме, о родных краях. Часто политрук писал письма от имени раненых их женам и невестам. Описывая без прикрас бой, в котором отличился раненый, он подчас сам восхищался удивительным мужеством и героизмом простых солдат, пехотинцев, артиллеристов, саперов.
Не признаваясь себе, он особенно любил мужественных и храбрых танкистов. Словно извиняясь, он говорил: «Прикипел сердцем». Наверное, поэтому больше всего написал в госпитале стихов о танкистах, считая, что, кто однажды пережил удар по броне термитного снаряда, тот по-особому понял смысл жизни.