Белесые, почти прозрачные волны тумана плавали над лугами, превращая деревья в сказочные фигуры, смутно проступающие на фоне хмурого неба.

В отдалении, в отсветах угасающего дня, горели пурпуром холмы Личфилда. Их подножия были скрыты густой пеленой, и только пологие вершины виднелись, как острова в сумрачном океане.

Все в этом холодном ландшафте было наполнено тягостной давящей тишиной, как будто время остановилось и мир погрузился в вечный покой. Беззвучная неподвижность царила вокруг.

Летом эти низкие луга были покрыты буйной зеленью и напоминали огромный зеленый ковер с орнаментом из полевых цветов. Но в этот холодный ноябрьский предвечерний час они выглядели блеклыми и неприветливыми.

Стиви Джардин всегда любила осенние туманы, они возвращали ее к счастливым дням прошлого, напоминая о вересковых пустошах Йоркшира и ее старом уютном доме. Но сейчас сырой холодный воздух пронизывал ее, казалось, до костей.

Несмотря на то, что Стиви знала абсолютно все о своем вожделенном бриллианте, она не устояла и сразу же после того, как попрощалась с Андре Бирроном, достала из своего портфеля и в который раз открыла каталог Сотби.

Она быстро нашла страницу с фотографией «Сияющего властелина» и несколько минут любовалась прекрасным камнем. Иллюстрация была замечательной, но все-таки она не могла передать волшебное очарование бриллианта.

«Сияющий властелин». Стиви повторила про себя это название. Да, камень был достоин такого имени. Он не имел никаких дефектов. Он был совершенным. Прозрачный ослепительный кусочек вечности. За его уникальность и красоту он попал в категорию «великих» и поэтому получил вторую часть имени «властелин».

Взгляд Стиви непроизвольно перешел на левую страницу каталога, и она снова просмотрела хорошо знакомый текст. Вначале имя «Сияющий властелин» получил идеально прозрачный 427-каратный алмаз, найденный в 1954 году в копях «Премьер» Южной Африки.

Этот кусок породы был продан в 1956 году Гарри Уинстону, известному американскому ювелиру, в партии алмазов стоимостью восемь миллионов четыреста тысяч долларов.

Все говорили, что она необыкновенная.

Сама Хлоя, когда она стала уже достаточно взрослой, чтобы понимать такие вещи, тоже знала, что она отличается от других. Она не такая, как все, потому что она незаконнорожденная.

Хлоя носила фамилию Джардин, так как это была фамилия ее матери, но уже давно знала, что на самом деле не принадлежит к семье Джардин.

Мать никогда не скрывала от Хлои, что она незаконный ребенок. Когда девочке было восемь лет, Стиви подробно рассказала ей историю ее рождения, и благодаря этому Хлоя спокойно приняла ситуацию. Так же, как три ее брата. Даже старый Брюс – так они с Майлсом называли деда – казалось, смирился с ее существованием и не возражал против того, что она носит его фамилию. Хлоя называла его дедушкой, и Брюс всегда относился к ней так же, как к братьям.

Даже когда Хлоя была совсем маленькой, она не хотела ничем отличаться от других детей. Хлоя всегда стремилась быть такой же, как все, обычной.

Как бы Стиви ни была занята, она каждый день находила пару минут для своего дневника. И этим утром, ожидая приезда матери, Дерека и Майлса, Стиви открыла дневник и записала: «

День Благодарения, 1996 год, Коннектикут

» и глубоко погрузилась в свои мысли, глядя на белую страницу перед собой.

Она вела дневник очень давно, почти всю свою сознательную жизнь, старые тетради с записями хранились в книжном шкафу, запертые на ключ, в этом же кабинете, где она сидела сейчас за письменным столом.

Тридцать четыре года ее жизни отразились в них. С того момента, как мать подарила Стиви первый дневник, когда ей исполнилось двенадцать. Это было в 1962 году. Как давно! Так много всего случилось с ней за эти годы. Она прожила целую жизнь. По крайней мере, ей так казалось.

У ее первого детского дневника были замочек и ключик, он выдержал проверку временем: совсем недавно Стиви заглядывала в него и была удивлена тем, как мало на нем сказались прошедшие годы. Только бумага слегка пожелтела по краям, немного выцвели чернила, вот и все.

В целом ее детский дневничок так мало изменился, что это можно считать чудом, подумала Стиви. Она снова отложила ручку и откинулась в кресле. Ее мысли обратились к матери, которая также вела дневник почти всю жизнь. Они всегда были очень близки. Когда Стиви была маленькой, они были как одно целое. Ее отец, Джером Андерсон, не был подходящим мужем для Блер – ее матери. Он не был ни хорошим мужем, ни любящим отцом. И это обстоятельство еще больше сблизило мать и дочь.

Каждый раз, встречаясь с матерью, Майлс Джардин думал, что в то время как он и его братья становятся все старше, Стиви выглядит все моложе.

В это утро ей никак нельзя было бы дать больше тридцати пяти, и, сбегая по ступенькам навстречу сыну и родителям, она казалась очень хорошенькой. Элегантный брючный костюм и белая шелковая блузка были Стиви очень к лицу.

Майлс еще раз убедился, как прав был Гидеон, когда сказал: «Когда нам будет по сорок шесть, ей все еще будет сорок шесть, по крайней мере на вид».

Но ведь когда родились близнецы, Стиви было всего девятнадцать, а благодаря перешедшим от Блер генам она всегда будет выглядеть моложе своих лет. Ведь бабушке, которой скоро исполнится шестьдесят семь, тоже никто не дает ее лет. Блер всегда производила впечатление молодой, сильной, энергичной. Она любила повеселиться.

– Привет, мам, – сказал, улыбаясь, Майлс. – Ты потрясающе выглядишь.

Стиви прожила в Лондоне полжизни и очень любила возвращаться в этот город.

Нельзя сказать, чтобы она не любила Нью-Йорк, город ей нравился. Но Нью-Йорк занимал совсем другое место в ее жизни. Это был город ее детства и ранней юности. Она уехала оттуда, когда ей исполнилось четырнадцать. Именно тогда ее мать встретила Дерека, они соединили свои судьбы и переехали в Лондон. Стиви вернулась в Нью-Йорк уже зрелой женщиной: она растила Хлою, перестраивала Романихолл и открыла отделение «Джардин» на Пятой авеню. Для нее Нью-Йорк стал городом новых возможностей, в некотором смысле переезд в него она расценивала как свое второе рождение.

А Лондон был связан для нее с первой любовью, с замужеством, со счастливой семейной жизнью, с рождением детей и безвременной смертью Ральфа и, наконец, с ее становлением как деловой женщины. В этом городе прошли самые счастливые и важные годы ее жизни. Теперь, считала она, Лондон – город ее прошлого.

Стиви всегда вспоминала о Лондоне с ностальгией. Здесь было столько памятных для нее мест. Она мысленно перебирала их в памяти, воскрешая события давнего прошлого.

Сидя за письменным столом в своем кабинете, расположенном рядом с демонстрационным залом лондонского отделения «Джардин», Стиви вспоминала свои первые дни в Лондоне и свои любимые места…

– Я знаю, ты мне сейчас ответишь, чтобы я не лез не в свое дело, но я все равно скажу тебе то, что собирался. – Майлс замолчал и добавил строго: – Так что хочешь или не хочешь, а тебе придется меня выслушать.

Гидеон исподлобья сердито взглянул на брата, но ничего не ответил. Он увидел отражение самого себя: те же голубые глаза, темно-русые волосы и правильные черты лица. Красивый молодой человек его брат Майлс. И очень обаятельный. Он пользуется большим успехом у женщин. И прекрасно это знает. У них с братом, в сущности, одни и те же проблемы. В конце концов, они близнецы и похожи как две капли воды. Как говорила Стиви, две горошины из одного стручка.

– Ну же, Гидеон, что ты молчишь?! – воскликнул Майлс, наклоняясь к брату. Они сидели за столиком в Марк-клубе на Чарльз-стрит, где обедали сегодня после долгого перерыва, хотя всегда любили бывать вместе.

Гидеон улыбнулся и сказал:

– Я жду, что ты честно расскажешь мне, что тебя волнует. Выкладывай. Я тебя не съем. И не скажу, чтобы ты не лез не в свое дело.

– Я прекрасно себя чувствую, Стиви. Намного лучше, чем в последние годы. Спасибо тебе за внимание, – сказал Брюс Джардин, улыбаясь невестке.

Стиви удовлетворенно кивнула и заботливо спросила:

– А как ваша подагра? Она не беспокоила вас в последнее время?

Он кивнул.

– Подагра никого не оставляет в покое, но, к счастью, мой врач порекомендовал мне новое лекарство, которое делает чудеса.

– Я так рада, что сегодня все ведут себя хорошо, – сказала Стиви, поворачиваясь к Дереку и еще раз обводя глазами комнату. – Мне даже трудно поверить.

– Мне тоже, – ответил он, проследив за ее взглядом.

Вся семья была в сборе. Изо всех уголков комнаты слышались веселые голоса и смех.

– Все сегодня действительно в хорошем расположении духа. Я чувствую большое облегчение. Так или иначе всегда проявляются какие-нибудь подводные течения, что не очень приятно.

Брюс кивнул в подтверждение своим мыслям и добавил:

– О чем же ты хотел со мной поговорить? – спросила Стиви, когда они остались наедине с Гидеоном в ее небольшом, уютном кабинете в квартире на Итон-сквер. Она откинулась в кресле, скрестила ноги и смотрела прямо в лицо сыну, сидящему напротив.

– Вообще-то я хотел поговорить о своем будущем. Но прежде чем перейти к этому, я хочу тебе сказать нечто другое. Я знаю, что ты волновалась обо мне, мама, и мне жаль, что я причинил тебе беспокойство. Но теперь все позади. Думаю, мне удалось привести свои дела в порядок.

Стиви все же решилась уточнить:

– Что с тобой происходило, Гидеон? Если можешь, скажи, что случилось?

– Это было связано с Марго Сондерс. Она доставила мне много неприятных минут, после того как я порвал с ней.