Он стоит на холме в южной части города, глядя на побоище. Длинная серая лента разбитого шоссе струится вдаль через зеленый простор лесов и обрывается там, где начинаются руины. Скелеты небоскребов из стекла и стали вспыхивают огнем, языки пламени вырываются из плотной стены тумана над горизонтом, окутанном тучами. Дым образует длинные, толстые спирали, от которых воздух наполняется пеплом и сажей. Даже на таком расстоянии он слышит треск огня и чувствует зловоние.

То, что железобетонные здания способны в считанные секунды сгорать дотла, озадачивает. Кажется, они вовсе не должны гореть и разрушаться под воздействием бурильных молотков и стенобитных орудий. В этом пост-апокалиптическом мире изломанных жизней и умирающих надежд уж здания-то должны быть вечными, как само время.

Но он видит, как огромные секции стен рушатся, пожираемые огнем.

Идет нескончаемый дождь, капли надоедливо падают на лицо. Он моргает сквозь потоки воды, стараясь лучше рассмотреть, что же происходит. Он еще помнит, как прекрасен был Сиэтл. Но это осталось в иной жизни, когда еще имелся шанс изменить будущее, а его называли Рыцарем Слова.

Джон Росс на минуту закрывает глаза, прислушиваясь к стонам раненых и умирающих. Резня длится уже шесть часов, с тех пор как в лучах разгорающегося рассвета рухнула наружная защита. Демоны и прежде-люди пробились сквозь нее, и последние защитные бастионы свободного человечества рухнули. По всей ширине высокого моста, соединяющего восточную и западную части города, противники бьются не на жизнь, а на смерть. Маленькие фигурки падают с высоты, безумно вращаясь в пламени, и жизнь покидает их. Автоматы стреляют без остановки.

Воскресенье, 28 октября

Она проснулась на рассвете, когда небо на востоке только начинало светлеть, а ночные тени еще покрывали стволы и ветви деревьев чернильной пеленой. Она немного полежала в тишине, глядя сквозь занавешенное окно, как начинается день, прикидывая, может ли небольшое изменение в освещенности согреть прохладный сумрак комнаты. До ее ушей долетали звуки утра. Она слышала птичье пение, прерываемое далеким шуршанием шин — машина неслась по асфальтовой дороге от Вудлауна к шоссе. Дом наполняли легкие потрескивания, шелест и бормотания — некоторые звуки ей помнятся еще с детства. Она слышала голоса Ба и Старины Боба: они шептались на кухне за утренним кофе, ожидая, когда внучка выйдет завтракать.

Но, конечно же, эти голоса звучали лишь в ее сознании. Ни Старины Боба, ни Ба уже нет в живых.

Нест Фримарк села на кровати, подтянув длинные ноги к груди, уложив лоб на колени, и прикрыла глаза. Ушли. Оба. Ба — уже пять лет назад. Старина Боб — в мае. Трудно поверить. Даже сейчас. Каждый день она мечтала снова увидеть их. Хоть на три минуты. Хоть на пять секунд.

Звуки просыпающегося дома завораживали ее — они такие тихие, успокаивающие, неотъемлемая часть ее девятнадцатилетней жизни. Она просыпалась в этом доме до того дня, когда в прошлом сентябре уехала в колледж. Нест поступила в одну из самых престижных высших школ в стране, Северо-Западный Университет. Дедушка так гордился ею, твердил, что она должна помнить, как заслужила право обучаться там. Но университет, в свою очередь, был заинтересован в ней, отвечала она, так что они, получается, заключили выгодную сделку. А дедушка рассмеялся своим низким, глубоким смехом, обхватив внучку сильными руками за плечи, и Нест инстинктивно почувствовала: он обнимает ее еще и за бабушку.