До того как стать предпринимателем (в советское время) Виктор Дудинскас был литератором, печатался в московских толстых журналах, писал книги и сценарии для кино и телевидения.

Последняя его книга, написанная в 1989 году, называлась «30 октября» [печатается с некоторыми сокращениями].

В воскресенье утром я оделся потеплее, укутал горло шарфом и, нахлобучив тирольскую шляпу, купленную по дешевке в ФРГ, вышел на улицу, совершенно не подозревая, чем закончится для меня эта прогулка и чем она обернется впоследствии.

Было 30 октября 1988 года.

Колокола Кафедрального собора, обновленного к тысячелетию крещения Руси, звонили к заутрене. Непривычный, с детских времен позабытый гул стоял над городом, вызывая в душе предощущение чего-то неотвратимого.

На фонарном столбе белела листовка:

Назавтра город

кипел,

как выварка с бельем.

В творческих союзах, в театрах, в редакциях газет, в научно-исследовательских институтах, впрочем, и на некоторых предприятиях, даже в троллейбусном парке, прошли

бурные

собрания. Люди возмущались, негодовали, посылали телеграммы и письма в Москву, в Политбюро, прямо Горбачеву — требовали немедленного разбирательства, выражали

гневный протест.

Рабочий вдруг оказался заодно с неформалом, поэт — с математиком, артист объединился с бывшим военным, да не просто военным, а с десантником из спецвойск, пришедшим на собрание в театр — засвидетельствовать, что для разгона населения применялись спецсредства.

Споры и разногласия остались, но склоки и распри, столь обычные в среде интеллигенции, особенно творческой, отодвинулись на второй план. Не снялся с повестки и национальный вопрос, он даже как бы обострился... Но... Но что-то возникло вдруг более значительное и потребовавшее единения...

...Была полемика о государственном языке и национальной культуре, были попытки исторических разборок. Были экологические наскоки на власть, хозяйственные просчеты которой позволяли «экстремистам» будоражить людей. Было тихое возмущение «в слоях населения» дефицитом и снижением уровня жизни. Все это было, проходя, что называется, в тлеющем режиме, хотя причиняло начальникам хлопоты, но не несло в себе никакой для них серьезной опасности. Ведь «так называемая общественность» — действительно далеко не народ. Если хорошо посчитать, всех экстремистов и было-то не больше сотни...

В холле Дома писателя собралась комиссия Народного фронта по выборам в Верховный Совет СССР. Юрий Драков, высокий и меланхоличный математик из Академии наук, складно обрисовал ситуацию в городе, рассказал, что в каждом округе Народный фронт выдвигает своих кандидатов и создает группы их поддержки. Слушали его внимательно, многие даже записывали.

Тут же вертелся какой-то парень с видеокамерой. Я спросил у Позднего, кто это. «Да так, один человек...» — «Свой? — спрашиваю. — Сможем его найти, если для кино понадобится пленка?» — «Здесь все свои, — он посмотрел на меня испытующе. — Посторонних не держим».

Невысокая женщина лет сорока увлеченно рассказывала, как ей удалось проникнуть в стан партийных активистов:

— Пришли человек двести, раздали всем по целой папке инструкций... Я тоже беру. Тут появился сам Галков и давай всех накачивать. Неформалы, мол, выдвигают лозунг «За Советы без коммунистов». Я не выдержала: «Это вы точно знаете?» — кричу Публика в шоке. «А вы, дамочка, откуда? Вам, видимо, не сюда»... Вытурили...

На двух автобусах прикатила комиссия.

По вторичному использованию строительных материалов

— так они назвались. Солидные люди, прилично одетые, с ними дамы, ходили, производили обмеры, считали, записывали. Тут же решали, на что пойдет снятый с крыш шифер, сгодится ли черепица, как можно использовать кирпич с разобранных стен...

Мельницу кто-то предложил развалить на дрова, но начальник районной милиции, коренастый, с двумя просветами на погонах серой жеваной шинели и простодушным лицом крестьянина, высказал сомнение: дрова, мол, неважные, да и кому она мешает? Ведь красиво...

Действительно красиво — с этим невозможно было не согласиться, несмотря на промозглость серого дня, гнусный дождь, осенний ветер и всю мерзостность их миссии.

Ветряк возвышался на взгорке, придавив своим могучим телом фундамент из дубовых бревен, побуревших от времени, со светлыми вставками искусно подогнанных свежетесаных стволов.

Темная махина поскрипывала на ветру, чуть покачиваясь, подрагивала массивными, в двадцать метров махом, крылами, почти касавшимися земли, и была похожа издали на большую птицу, присевшую передохнуть. Взгромоздилась на взгорке, опершись на хвост поворотного дышла с распорками, а залетела из совсем иных — давнишних, забытых, мифических — времен.

Автобусы, с трудом заползшие на косогор по осенней распутице, у подножия мельницы сразу как-то помельчали, виновато притихнув.

Члены комиссии гуськом спускались с многоярусной верхотуры по шатким ступенькам, опасливо хватаясь за поручни и вполголоса подтрунивая над собственной неловкостью и боязливостью.

При Капусте

[23]

все было проще. Во всяком случае, для Дудинскаса.

Именно при Михаиле Францевиче Капусте, последнем премьер-министре допрезидентских времен, и началась новая жизнь Виктора Евгеньевича Дудинскаса — издателя и бизнесмена.

Вся затея с «перестройкой» закончилась даже быстрее, чем Виктор Евгеньевич предполагал. Для него лично ее конец был обозначен несколькими событиями разного калибра.

...Вот президент Михаил Сергеевич Горбачев на съезде народных депутатов СССР (все не отрываясь смотрели этот телесериал, еще живя в одном государстве, где из-за этого никто не ходил на работу) кричит в микрофон на «непонятливого» академика Сахарова. А тот как бы в ответ на это возьми да и умри, сразу став «совестью нации» и подчеркнув своим уходом, что ничего с демократией

опять не получилось...

На «тройку с минусом» зная жизнь, за мельницу да и за остальные постройки, Виктор Евгеньевич не волновался. Принять решение Цитрусовые, конечно, могут, но как они его реализуют? Кто, к примеру, выпишет наряд на работу? Кто этот наряд оплатит? Из какой статьи расходов? И наконец, какой придурок возьмется выполнять такую работу?

Тем не менее ничего хорошего приезд комиссии ему не сулил. При всей вопиющей бредовости принятого исполкомом решения, а может, как раз из-за этого, было понятно: стоит за ним что-то настолько серьезное, что прямо сказать об этом не хватило решимости даже Виктору Столяру.

Отправив комиссию, Дудинскас по дороге в город заскочил домой к Сорокину.

За месяц до открытия ветряка его сняли с должности председателя колхоза. Тогда с «Артефактом» это никто прямо не связал, хотя что-то невнятное про

разбазаривание земель

ему в райисполкоме и говорили.

Обычно Александр Яковлевич все и про всех знал, но сейчас был подавлен и ничего нового Виктору Евгеньевичу не сообщил.

В этой приемной Дудинскас уже давно стал своим человеком. А впервые к Степану Сергеевичу Лонгу, председателю Госэкономплана Республики, он попал почти два года назад, с подачи все того же Месникова, к которому пришел с очередной просьбой, но неожиданно налетел на отказ:

— Помочь не могу. При всем желании. Будет перебор. И мы с вами можем

засветиться.

В конце концов кто-то заинтересуется. Чего это, мол, он так им помогает?

Это при Капусте-то?! У которого Месников первый заместитель и правая рука? Кто тут может заинтересоваться?

Но Владимир Михайлович, человек искушенный, подставляться не захотел: осторожного, как известно, и Бог бережет.

Мало ли, мол, куда еще повернется.