Д.Буковский

Ли Лонгшоу посвящается

БРАТЕЦ ЛИ

Я не знаю, почему, заходя к ним сюда, я всегда отсылаю ей пиво. Всякий вечер, когда, проблуждав по картонно-игрушечным, зябко съёженным улочкам засыпающего городишки, я опять забредаю в их заведеньице - она всё так же сидит в своём уголке с аппаратами, забившись в нору меж огромными, в её собственный рост колонками под арматурой металлических стеллажей с конвертами старых пластинок, громоздящихся до потолка, на высоком своём табуретике - точь-в-точь нахохлившийся воробьёныш; и если то вечер буднего дня, и за стойкой всего только два-три посетителя, крутит древнюю и никому не известную самую раннюю Роберту Флэк, с головой погружаясь, как в волны, в рыдания "I Told Jesus" сквозь пулемётный скрежет иглы по пластмассе, очень мерно, медитативно покачиваясь всем своим до прозрачного худеньким телом... Как зачаровывает глаза огонёк свечи в тёмной комнате, так и всё, что я различаю после третьего пива в сером мраке на фоне бетонных стен - этот долгий овал лица, рассеченный, будто шрамами, резко-чёрными тенями скул в остервенелой затяжке - её страстном, отсылающем весь окружающий мир в бесконечность поцелуе с любимым "Данхиллом".

Hикогда нельзя было определить, сколько она выпила до сих пор. Если только звучал хоть какой-нибудь ритм, она всегда безошибочно вторила ему всем телом - до тех самых пор, пока вообще могла усидеть на трёхногом своём табуретике.