Мир знакомый – и в то же время незнакомый. Существа, одновременно и похожие, и непохожие на людей. У них своя история и культура, свои войны и приключения. Но так ли уж отличается этот мир от планеты Земля? Уж не Земля ли это? А если Земля, то что же тогда случилось с человеком?..
Предисловие Сергея Лукьяненко
Для многих читателей имя Юлия Буркина знакомо, и вряд ли в этом предисловии есть необходимость. Для других – пока еще нет, им только предстоит знакомство с этим замечательным писателем… вот для них, в первую очередь я сейчас и пишу.
С Юлием Буркиным я знакомился трижды.
Впервые – прочитав распечатку одной из самых ранних его повестей, «Рок-н-ролл мертв». Меня, что называется, «не зацепило». Я понял лишь, что автор любит рок-н-ролл, и сам не чужд музыкальных кругов, уж слишком со знанием дела были выписаны детали быта музыкантов.
Второй раз все было совсем по-другому. В какой-то скучный и однообразный вечер, из тех, что умеют подкрасться совершенно незаметно и беспричинно, я взял в руки белорусский журнал фантастики «Мега» с повестью Юлия «Бабочка и василиск». Скажу честно – я не ждал особых потрясений. Но уже на второй странице вся скука этого вечера куда-то бесследно улетучилась, а отобрать у меня журнал удалось бы лишь путем кровопролития. Мне до сих пор кажется, что «Бабочка и василиск» – это одно из лучших произведений фантастики в девяностые годы.
Ну а третий раз мы встретились уже по-настоящему. Дело происходило в городе Алма-Ате, где я тогда жил, а Юлий приехал по делам – там выходила в свет его первая книга. Мы едва успели представиться друг другу, как Юлий воскликнул: «Слушай, у тебя есть магнитофон? Я только что записал новый концерт, и даже ни разу его не прослушал – спешил!» Через час мы сидели у меня дома, и Юлий задумчиво прослушивал собственные записи. Мое первое впечатление тоже оказалось правильным – Буркин оказался не только писателем, но и рок-музыкантом. И, на мой взгляд, очень хорошим музыкантом.
Том первый
Книга первая
Insecta Sapiens
(Генезис)
1
Ливьен разбудила трескотня выстрелов. За время экспедиции это было уже пятое нападение на их караван. Выбравшись из шелкового спального мешка и быстро одевшись, она привычным движением сняла с крепления искровой автомат и осторожно выглянула из палатки. Как и все молодые
теплокровные бабочки,
она прекрасно видела в темноте, но в лагере никакого движения не заметила. Нападение, похоже, уже отбили и без нее – выстрелы раздавались из кустарника в глубине леса.
Пригнувшись, она вышла под открытое звездное небо, расправила крылья и вспорхнула в пронизанную свежестью ночь – в направлении шума и знакомых запахов соплеменниц.
Лететь пришлось недолго – минуты две, но когда она была еще на полпути, стрельба прекратилась. А когда добралась до своих, убедилась, что все обошлось.
Семь из двенадцати членов экспедиции (двое, видно, так и не проснулись, а двое часовых не могли покинуть пост) столпились над телом. Конечно же, это была урания, и конечно же, это был самец. Ливьен лишь мельком глянула на труп и отвела глаза: зрелище было ужасным. Чья-то пуля превратила лицо нападавшего в сплошное кровавое месиво.
Грудь, живот и руки дикаря были покрыты золотистой пыльцой. Ливьен знала из инструктажа, что это – окраска «любовной охоты».
2
В первый и единственный раз до этого Ливьен наблюдала кота в верхнем ярусе инкубатора, на экскурсии по галерее фауны. Несмотря на огромные размеры, зверь показался ей удивительно грациозным и подвижным. Даже милым. Рядом с ним домашний любимец бабочек, гигантский богомол, смотрелся бы медлительной и неказистой букашкой. Да он и был насекомым, не более того. Кот же был ТЕПЛОКРОВНЫМ, и, именно поэтому к бабочкам был в какой-то степени ближе. Однако, отсутствие крыльев – у него и у нескольких более мелких теплокровных (исключая, само-собой, птиц), населяющих Землю (все они были грызунами) – казалось Ливьен патологией.
Совершенно бессмысленный с позиции рациональности, мохнатый, напоминающий гусеницу, отросток сзади туловища указывал на то, что предки монстра все же летали: у птиц хвост имеет важное аэродинамическое значение. Но почему этот рудиментарный отросток не только не исчез вместе с крыльями, но и развился до неимоверной длины, казалось загадкой, точнее – просто капризом природы.
И все же там, в галерее, когда цельнослюдяные стены делали кота абсолютно безопасным для экскурсантов, Ливьен ловила себя на мысли, что не может не любоваться изяществом этого полного оптимизма животного. Сейчас же, очнувшись и увидев над собой склонившуюся кровожадную полосатую морду, она испытала приступ парализующего волю ужаса.
Похоже, кот уволок ее глубоко в чащу: слух Ливьен не улавливал ни выстрелов, ни каких-либо других звуков искусственного происхождения, а ведь в лагере сейчас должен царить форменный переполох.
Бабочка лежала на мягком мху. Без сознания она, по-видимому, была не долго, во всяком случае, сейчас все еще ночь. Боль нигде не ощущалась. Значит, она не ранена. Кот сидел перед ней и внимательно наблюдал. Она шевельнулась, и кот с обострившимся любопытством склонил голову на бок.
3
На первый взгляд, из того, что Ливьен узнала из беседы с Рамбаем, уклад жизни племени ураний показался ей простым и бесхитростным. Взрослые самки занимались хозяйством и учили тому же молодых, самцы – охотились, параллельно так же занимаясь обучением. Самец имел столько жен, сколько хотел и мог прокормить.
Первые часы, проведенные в гнезде Рамбая, она была так обеспокоена взаимоотношениями с ним, что многое пропускала мимо ушей. Но очень скоро и словами, и поведением он сумел убедить ее, что форсировать события не собирается. И она с облегчением предалась расспросам. Чем больше она узнавала, тем яснее ей становилось, что все не так просто.
Такими ли уж «угнетенными» были самки племени, если по его законам могли воспользоваться правом «развода»? Именно самка, прожив с самцом, который ее выбрал, обязательный срок – один детородный сезон – могла в любой момент безнаказанно уйти от него. Не отпустить или преследовать ее – преступление, наказуемое изгнанием самца из племени. Ушедшую от мужа самку мог взять в жены любой другой самец, и она должна была подчиниться – опять, минимум, на один сезон.
Самец же, взяв жену, уже не мог без ее согласия отказаться от нее. Как бы ни был он ею недоволен, он должен был содержать и терпеть ее столько, сколько она пожелает. Если же он, пытаясь спровоцировать самку на уход, начинал дурно с ней обращаться, по повелению вождя он наказывался – сперва публичным сечением, повторно – подрезанием крыльев, а в третий раз – смертью…
Верховная власть в племени принадлежала вождю. Такая ли уж эта власть неограниченная, если вождь остается на своем посту лишь до тех пор, пока превосходит всех прочих самцов в силе, ловкости и плодовитости? (Отсюда, кстати, желание Рамбая во что бы то ни стало иметь потомство.)
4
– Ты уверен, что мы движемся ТУДА? – спросила Ливьен минут через двадцать полета.
– А ты уверена, что нам нужно ТУДА?
– Да. – Ливьен едва сдержала раздражение.
Рамбай покосился на нее. Вид у него был слегка виноватый.
– Тогда так, – сказал он и под прямым углом повернул направо.
5
Следующий день прошел без особых приключений. Лагерь отдыхал, если только можно назвать отдыхом полусонное ожидание, кто станет следующей жертвой махаонских лазутчиков.
Откуда они взялись? Официально территорию леса считают своей и маака и махаон, но конфликтов в этой связи не возникает: лес велик, спорить о том, чей он – так же глупо, как пытаться доказать, что только тебе принадлежит небо. Возможно, когда-нибудь вопрос этот и станет актуальным, но пока популяции цивилизованных бабочек слишком малы. И сейчас экспедиция углубилась в такую чащу, где встретить кого-то кроме дикарей просто невозможно.
Вывод: махаоны знали об экспедиции и следовали за ней от самого Города, выжидая удобный момент для того, чтобы убить Лелию. А может быть это – не первая экспедиция? Может быть подобные уже были и пропали, и начиналось все с убийства Посвященной? Не случайно Лелия предчувствовала свою гибель, или, во всяком случае, отдавала себе отчет в том, сколь велик риск. Она сама говорила об этом.
Если дело обстоит так, то ситуация парадоксальна: противник знал о цели экспедиции раньше, чем Ливьен – ее нынешний лидер… И, возможно, знает все то, что ей так и не успела открыть Лелия?
Были и другие «головные боли». С первых же минут общения с заново обретенными товарищами, Ливьен почувствовала, как изменилось их отношение к ней. Ее новый статус, а в еще большей степени – появление Рамбая, на немыслимое расстояние отдалили ее от них.
Книга вторая
Insecta Astralis
(Император)
1
Наан, воспитанница махаонского Храма Невест провинции Фоли, долго не могла уснуть этой ненастной ночью. Дождь колотил в овальный свод храма, и молнии, притянутые землеводным шестом непрерывно трещали на его серебряном шаровом наконечнике. Раньше она радовалась бы такой погоде. И не только потому, что гроза – это красиво и романтично… Дождь приносит урожай, а молнии – изобилие энергии, а значит, и развлечений.
Но теперь она вздрагивала от каждого щелчка. Со смешанным чувством почтения, заочной любви и болезненного страха представляла она себе встречу с Лабастьером Первым, точнее, с одним из его телесных воплощений. В этом сезоне избыток энергии в Храме означал для нее прежде всего то, что именно сюда в первую очередь может прибыть император для выбора жены. И Наан почему-то была уверена, что из четырехсот сорока четырех самок он обратит внимание прежде всего на нее.
Каков он – Внук Бога? Почему каждая из тысяч его жен говорит, что она – счастливейшая? Почему всякая из них бывала беременна от него, но никто не видел его взрослых детей? Почему, в конце концов, никто не спросил Наан, когда она только вылупилась из куколки, желает ли она воспитываться в Храме или же хочет познать жизнь простой городской самки?.. Каждый день ей пытаются внушить, что ее участь – неслыханное везение… Но не объясняют,
почему.
Под аккомпанемент дробных ударов ливня о черепицу, ворочаясь во флуоновом гамаке и то так, то сяк пристраивая крылья, словно как раз они были причиной ее бессонницы, Наан вспоминала свой путь к Храму от кокона куколки и никак не могла обнаружить то, что сделало ее его обитательницей.
Нет, если бы сейчас кто-нибудь спросил ее, намерена ли она выполнить свой долг, она немедленно подтвердила бы свою готовность и, пожалуй, даже оскорбилась бы, что в ней посмели усомниться. Но нечто недосказанное, смутное, шевелилось в ее душе…
2
– Жена моя, – доверительным тоном произнес Рамбай, разбудив Ливьен среди ночи на четвертые сутки обратного перелета. Его глаза блестели лихорадочным блеском. – Я долго думал и понял: от всех тех премудростей, которым думатель обучил нашего выдающегося сына, тот повредился умом. Немножко.
Они лежали на мягком ворохе сухих листьев в глубине просторного уютного дупла. Ливьен огляделась. Похоже, Сейна, Дент-Байан и Первый крепко спят. Кивком и вопросительным взлетом бровей она предложила мужу растолковать свою мысль. Тот пояснил:
– «Сто самок», сказал он. Ему нужно сто самок. Рамбай – сильный, но МНЕ нужна только ты…
– Да, – согласилась Ливьен, – мне и самой все это кажется странным. Но понимаешь… Я не решаюсь спросить его, что за странную авантюру он затеял. Я его боюсь. – Ей нелегко далось это признание.
– Ливьен боится?! – в голосе мужа послышалась насмешка. – Собственного сына?! – Он помолчал и закончил: – Рамбай тоже.
3
Лабастьер Первый замолчал. Он останавливался и раньше, но тогда было ясно, что паузы связаны с желанием более точно восстановить в памяти минувшие события. Сейчас же, как поняла Наан, император свой рассказ завершил окончательно. Но ее это не устраивало.
– И что же было дальше? – настойчиво спросила она. – Дент-Байан и Сейна тоже причислены Новой Верой к лику святых, но святых-мучеников. Я знала о них только то, что они погибли, помогая Внуку Бога. Это случилось как раз тогда?
Сложив крылья на одну сторону, Лабастьер перевернулся на спину и лежал теперь, глядя ей прямо в глаза.
– Да. Сейну и Дент-Байана я больше не видел никогда. С ними исчез и отряд махаонов. Думаю, все они погибли в морозном преддверии пещеры Хелоу… А я и мои родители поселились с остатками племени ураний. Махаоны уничтожили почти всех самцов. Зато самок осталось предостаточно.
– Все вышло так, как ты и хотел, повелитель? – Наан произнесла эти слова без ярко выраженных интонаций, чтобы Лабастьеру не показалось, что она осуждает его. Но сегодня, похоже, император был склонен к самобичеванию:
4
Иногда император приносил в спальню Наан сосуд с жидкостью, которую он называл «напитком бескрылых». Светло-розовый, желтоватый или почти абсолютно бесцветный и прозрачный, как вода, напиток чуть пенился в чашах и играл в них мелкими пузырьками. Он был вкусен, утолял жажду, иногда приятно пощипывал во рту и всегда приносил расслабляющую эйфорию.
– Так не похожа на тебя, повелитель, та жадность, с которой ты скрываешь от бабочек секрет «напитка бескрылых», – заметила она как-то.
– Жадность тут ни при чем. История бескрылых знает слишком много случаев, когда они становились рабами этого напитка, теряли над собой контроль, совершали злодеяния…
– В это трудно поверить.
– Однако это так. В чрезмерных количествах этот напиток небезопасен, а ограничить себя способен далеко не каждый. Потому-то его секрет открыт мною лишь избранным. И прошу тебя, не утруждай себя поисками в моих действиях коварных побуждений. Уж лучше я сам поведаю тебе о них…
5
Мысль о побеге пришла в голову Наан сразу после того, как Лабастьер Первый покинул ее обитель. Идея эта была всепоглощающей. Она как будто бы сожгла все иные думы и стремления и прочно заняла их место… Наан чувствовала, что просто физически не может больше оставаться тут. Она как будто бы даже привязалась к императору. Но ведь она не знала… Она не может отдать себя этому многоликому существу, лишь внешне напоминающему бабочку!
А до обряда их бракосочетания осталось меньше месяца.
Чисто технически побег был не таким уж сложным делом. Ее жилище имело не только внутренние коммуникации, но и внешний, выводящий на крышу, выход. Она могла летать куда захочет и удаляться от цитадели императора на любое расстояние…
Препятствием служила лишь добросердечная Дипт-Реиль, везде и всюду следовавшая за ней. Но Наан, оценив свои способности к лицемерию, пришла к выводу, что легко сможет перехитрить ее.
Однако простой идея побега казалась только на самый поверхностный взгляд. Потому что существовал не только вопрос «КАК?», но и вопрос «КУДА?»