Из роддома их разносили по домам. Ему достался ледяной январский вечер с копнами желтого света под низкими фонарями, расставленными вдоль улиц, скрипом снега и цоканьем трамвая на несговорчивых стыках серебристых рельс. И расставаясь с собственным безвременьем, не зная человеческих лиц, чувствовал ясновидением первого взгляда своих самых родных на земле и слышал гул расширяющегося перед ним пространства. Ничто так не раскрывает мир, как сны, раскаленные жаром детских болезней, напичканные кошмарами и приправленные горечью лекарств. И тогда, в обморочной черной жути увидел и на всю жизнь запомнил, как уносит его куда-то прочь от всего, что существует на свете, и как стремительно уменьшается внизу голубой шарик в белесых венках и светлых пятнах, и ужас охватывает, обволакивает, становится единственно сущим. Но было и такое: повозка у края булыжной мостовой, низкая подворотня кирпичного дома, и парень в полушубке и большой шапке. Развязывает веревку и поглядывает лукавым взглядом на щеголеватого молодого господина у подъезда. Тот поднимает глаза, и мгновение они смотрят друг на друга, будто пытаются узнать. Через много лет, шагал по скверу в насыщенном и тягучем золотом цвете березовой листвы над первым октябрьским снегом, вспомнил о том сне и вдруг с оторопью понял, что вот так, давным-давно, волею случая могли столкнуться здесь в Москве, в пресненском переулке два его будущих деда. Во второй половине ироничных восьмидесятых, в тот свой золотой век, когда годы еще не складываются из фраз: «Как быстро снег сошел!» и «Как незаметно лето пролетело» Олег стоял у метро «Баррикадная», ждал девушку из соседнего отдела, с которой встречался несколько месяцев, по наивности пытаясь делать из этого тайну для сослуживцев, и думал: «А ведь хочется чего-то этакого! Неизвестно чего такого!» – Юноша! Очнитесь! – позвала его Ирина. Она была в белом пиджаке, расстегнутом на все пуговицы, и узких, коротковатых брюках. В сдвинутых на лоб, зеркальных очках метались отражения то ли машин, то ли дома напротив. На плече висел на тесемке большой пестрый зонтик. – Пошли быстрее! – скомандовала Ирина. – Вика, наверное, осатанела нас дожидаться. А почему ты не позвонил? – Ну, вчерась вы, кажется, были в меланхолии. – Чего-то голова побаливала. А у вас в отделе столько шума сегодня было! Даже к нам за каким-то отчетом прибегали. – Не знаю, меня с утра в Госпатент услали, – ответил Олег. – Слушай, почему я тебя развлекаю и везде таскаю, а ты даже не можешь билеты в театр купить? – Хрен их достанешь. – Захотел бы достал. Только жмотничать не надо. – Буду развлекать, как могу! И театром, если возможность представится. А пока, уж извините – подручными средствами… Был час пик, и со стороны Садового кольца шла густая толпа. Олегу приходилось чуть отставать, а Ирина оглядывалась и говорила: – В общем, Вика нашла этого индуса, который у нас на факультете учился, позвонила ему, и теперь он дает ей сеансы от мигрени. – Это как? – не понял Олег. – Она – здесь, а он – там, у себя в Индии. Назначает ей время, она лежит на диване и ждет. Так и лечится. Один раз во время такого сеанса в квартире пробки выбило, и свет погас. Представляешь? – С ужасом и трудом. Вика стояла у небольшого двухэтажного домика в одном из переулков за Садовым кольцом. Удивленно посмотрела на Ирину и сказала: – Ты даже не одна. – А это что за красота? – Ирина кивнула на домик. – Какой-то комсомольский центр, – ответила Вика. – Но у меня билет только на тебя. – Давай его мне, – велела Ирина. – Я сама разберусь. Перед вахтером она почтительно остановилась, заулыбалась и доверчиво спросила: – У вас сегодня барды выступают? Правда? Вахтер, наверное, не любил бардов. Поморщился и отвернулся. Ирина шепнула Олегу: – Вике только бы из чего-нибудь проблему устроить. Завидно ей, что ли… Олег оглядел узенькое, переполненное людьми фойе и тихо сказал: – У! Сколько дам! Называется: «Ударим, туалетами по кавалерам»! – Нам, кажется, на второй этаж. – Вика показала в сторону. Поднялись вслед за ней по лестнице, заглянули в приоткрытую дверь. Спиной к ним перед столом стояла полная женщина и громко говорила: – Илья Антонович всегда был сторонником того, что нуждается в поддержке. В том впечатлении, которое я получила от общения с ним, была огромная потенция. – Это – не барды, – прошептала Ирина. – Здесь партком, наверное, – предположила Вика. – Пошли отсюда. Они спустились в (фойе. У телефонного аппарата стоял бородатый мужчина в вишневой рубашке навыпуск и докладывал: – Алло! Я уже тут. Полно народа и этих самых… В длинном зале были свободны только несколько мест у стены. Пролезали по узкому проходу между рядами, заставляя сидящих вставать, а на эстраде закончила выступать девчонка в светлой блузке. Держала в руке гитару и раскланивалась. Один из тех, кто встал с места, пропуская их, кивал на сцену и нарочито громко говорил соседу: – Ну, так прям трогательно! Со слезами в голосе. Чтобы все моментально разрыдались. Объявили очередного выступающего, и зал зааплодировал громко и дружно. Вика наклонилась, поманила Ирину и зашептала: – Это тот самый Артамонов. Я о нем тебе говорила. Будет читать свое – о Высоцком. Он всегда это читает. Ирина не удержалась и съязвила, понизив голос: – Раз ее знакомый, то от талантов пробы негде ставить. – «Страна похоронила совесть в тот жуткий из июльских дней…» Ему долго аплодировали. Он выходил «на бис» и пел под гитару хрипловатым голосом про берега в тумане. За ним выступали любители турпоходов и пели про то же самое. Ведущий объявил, что выступления закончены. Из зала закричали: – Давайте обсудим! Обсудить надо! На сцене под неодобрительные крики и хохот появилась бойкая девица с растрепанными волосами и заявила: – Я – об Артамонове! Я хочу его отметить. В этом жанре, я бы сказала, хулиганствующего рыцаря, он… Из зала кто-то закричал: – Ерунда все это! В тоталитарном обществе поэзии никогда не будет. Как и колбасы! – Так вот, об Артамонове… – попыталась продолжить девица. Ее опять оборвали, и она с обидой выкрикнула: – А я тоже часть общества! И отнюдь не задняя! – Ну, да! – заорали из зала. – А профессионализм у него такой, что граничит с профессиональной гордостью! – Девчонка готова была разрыдаться. Вика обернулась и зашептала: – Это что-то новенькое. Первый раз такую дуру здесь вижу. Место девчонки занял лохматый парень. Щелкнул пальцем микрофон, дождался, пока тот перестанет противно гудеть и пробасил: – А нам всем еще надо подумать, сможем ли мы, благодаря поэзии, ввести себя в этические рамки. С вами поговоришь, а потом опять размышляй о несовершенстве мира. Вика повертела головой, оглядывая зал, и предложила: – Слушайте, пошли в буфет, пока там все места не заняли. Тут междусобойчик начинается. Из зала выходило много народу, и у дверей собралась толпа. Ирина и Вика протиснулись сбоку, а Олег шел медленно и оказался в фойе последним. Справа у стены стояла девчонка в светлой блузке, чуть сутулясь и опираясь о пристроенную у ног гитару в черном чехле. – Вы очень хорошо пели, – зачем-то сказал Олег. – Лучше всех. Мне понравилось. Девчонка взглянула на него, сощурилась и ничего не ответила. В ее красивом, с вытянутым овалом, спокойном лице что-то было слегка неправильным – то ли подбородок, то ли чуть вытянутый нос. Но все решали большие и светлые, необычайные глаза. У входа в буфет Ирина и Вика говорили с тем самым Артамоновым. Лезть в разговор с местной знаменитостью не захотелось. Пришлось ждать у лестницы. Но компания разболталась и расходиться не хотела. Подошла девчонка с гитарой и уверенно, даже недовольно спросила: – Ты идешь или здесь остаешься? Он пожал плечами и ответил: – Я не один… – Тогда – пока. – Она быстро пошла к выходу, а он оглянулся и посмотрел на Ирину. Вика что-то говорила Артамонову, а Ирина стояла рядом и поправляла сдвинутые на лоб черные очки. Олег отвернулся к стене, стал читать афишу и подумал: «В какую сторону она пойдет? К Садовому или к Бульварному?» Ирина стояла совсем рядом, и уйти было невозможно. Тем более, не угадать, в какую сторону пошла девчонка с гитарой. А если все-таки к Садовому? Можно успеть добежать и вернуться сюда. Если пустят. А если не пустят, то не он будет виноват! И что же? Так вот взять и уйти? Он добежал почти до Садового. Ее нигде не было. Подумал: «Значит, пошла в другую сторону! И чего не пошел сразу! И чего ждал!» Она стояла на другой стороне улицы Герцена и смотрела на него. Олег пропустил троллейбус, подошел и спросил: – Тебе куда? К метро? – Нет, я – пешком. – Она смотрела на него так, будто опасалась чего-то. – Я здесь, на Пресне живу. – А где? – На Заморенова. У «Башмачка». А что? – А я – на Стрельбищенском. – Это где? – Как где? – удивился он. – За Красногвардейским. – А, ближе к Шелепихе. – Переехала сюда откуда-нибудь или всегда здесь жила? – Всегда. – Ну, почти родственники. Хотя бы по пространству. Давай гитару понесу. – Она – легкая. – Тем более. А родственники где? На Ваганьковском? Наших – Залесовых – там тоже полно. Они остановились у перехода на Садовом кольце. Олег повернулся к девушке и спросил: – А знаешь, откуда название «Шелепиха»? – Потому что моему предку Петр Первый велел шлюпки делать. – Да-а? – изумился Олег. – Вот те на! Так вы, из шлюпочных магнатов! Вот, значит, по чьей милости нас сюда из деревни пригнали. Мерси. – А вон там, впереди, где сейчас метро и зоопарк, было имение. – Я знаю, – отвечал Олег. – Пушкин им написал: «…кто вас певал в те дни, как пресненское поле еще забор не ограждал!» – Да, они, наверное, обиделись. А может – и нет. Письма его Полина потом сожгла. – И правильно сделала, – сказал Олег. – Свинский обычай – чужие письма читать. – Не хочешь – не читай. – Правда, я раз заглянул. Ну, тому же Верстовскому… Ведь пошутил с приятелем человек. Думал, никто больше не узнает. А они их – в собрание сочинений всем напоказ. – Вот видишь! Осуждаешь, а сам туда же. А знаешь дом, в котором Бунин с Верой Муромцевой познакомился? – Не-а. – На пересечении «Алексея Толстого» с Гранатным. Его «кораблем» называют. – А! Нескладный такой! – вспомнил Олег. – В нем Борис Зайцев жил. – А это кто? – Писатель. Но его после революции не переиздавали. – Слушай, я там, на концерте не расслышал, как тебя зовут, – сказал он. – Аня. Они спустились вниз по Баррикадной и зашагали вдоль ограды зоопарка. Девушка оглянулась, показала рукой на серую пятиэтажку почти напротив стадиона «Красная Пресня»: – Вон там домик моей бабушки стоял. Двухэтажный, с мезонином. В мезонине бабушкина тетя жила. – Сломали? – Давно. Даже мама плохо этот дом помнила. В революцию он чудом каким-то уцелел. Бабушка рассказывала, тут все кругом горело. А она училась в гимназии, шла вечером домой, и совсем рядом с домом ее обогнали какие-то странные люди. Прошли вперед, а потом один из них оглянулся, и бабушке показалось, что он в нее целится. Она отшатнулась к забору, и тут раздался выстрел. Но калитка была открыта, и она успела в нее вбежать. А дома, когда снимала пальто, заметила дырку у воротничка. Представляешь, пуля над самым плечом прошла навылет. Блузку разорвала. Но не задела. Даже кровинки не было. – А кто эти люди были? – Не знаю. У перекрестка ломали старые дома. Экскаватор бил ковшом о стену. Летела густая серая пыль. Ее поливали сразу две пожарные машины. Они шли к Трехгорному валу, а позади все слышались глухие, тяжелые удары о старые кирпичные стены. Троллейбус притормозил у остановки и распахнул двери, а над его рогами закружился майский жук. – Ой, сейчас на провода сядет! – вскрикнула Аня. – Киш! И откуда тут взялся! Троллейбус тронулся. Жук взмыл вверх и понесся вдоль улицы. – Правда, никогда их здесь не видел, – удивился Олег. – А тебе выступления понравились? – спросила Аня. – Ну, в общем, да. – А мне – нет. – Ну, почему же? – Так, чего-то… Тебя кто-нибудь туда пригласил? – Приятель с собой взял. – Ладно, давай гитару, – сказала Аня. – И знаешь что! Пожалуйста, не проси у меня телефон. – Не попрошу, – буркнул он. – Не очень и надо. – И тут же спросил: – А почему? – Потому что очень недовольна я сегодня собой. Вот тебя и позвала. – Тогда что ж, прощай! – ответил он, чувствуя обиду. – Раз так, то так. Тем более что я твое пение и не слышал. – Я знаю. Ты позже пришел с двумя девушками. Ну, пока! С утра предстояло разобраться с делами: выяснить отношения с Ириной и уговорить Борьку Мешкова из второй лаборатории не писать плохой отзыв на сводный отчет. Олег хотел начать с Борьки, но не успел. Ирина позвонила и раздраженно спросила: – Ну и что? И куда ты испарился? – А куда вы делись? Как спрятались…, – угрюмо ответил Олег. – Ждал, что в следующую секунду попадет под Иринин монолог, как под брандспойт, но ошибся. – Мы в буфет зашли. Сидели, тебя ждали. Немного потрепались, а тут Вике плохо стало. И я ее поволокла на троллейбусе до самого дома. Она мне сейчас позвонила и говорит, что это ее индус ухайдакал. Ну, я тебе вчера рассказывала, – он ее оттуда, из Индии лечил. Из-за этого лечения у Вики случился жуткий запор. – А что лечили? – спросил Олег. – Я тебе говорила – мигрень. Ну, пока! Ко мне пришли! Он положил трубку и подумал, что все сошло на удивление гладко. Странно даже, как просто получилось. А могла бы приключиться жуткая тягомотина с недельным выяснением отношений. Если бы не индус! Можно было приступать ко второй разборке. Борька сидел в большой комнате вместе с двумя сотрудницами своей лаборатории. Окна выходили на южную сторону. Жарило солнце, и в комнате стояла духота. Борькины сотрудницы были одеты в легкие кофточки, а сам он восседал за столом, заваленными папками и книгами, в темном двубортном пиджаке. Поговорить вышли в коридор. Борька скинул пиджак с плеч и прислонился затылком к стене: – Уф! Ну и жарища! – А чего ты так разоделся? – изумился Олег. – На велосипеде вчера катался, – вздохнул Борька. – И упал. Вот, пришлось утром пиджак одевать. А он оказался без пуговиц. Хи-и! Теперь еще надо запахиваться. – А какого хрена ты тогда пишешь гадости про наш отчет? – Не твой же, а Веселова. – Он от двух лабораторий, – разозлился Олег. – Ну, вы там и дали! Хи-и! Ну, и винегрет. Бета у них – в знаменателе! Хи-и! – Правда? – Олег даже смутился. – Я не заметил. – Не, ну, бета в знаменателе! Хи-и! Надо было ждать, пока Борька успокоится, или каким-нибудь разговором привести его в чувства. Олег сказал: – А я тебя вчера весь день искал. Твои из лаборатории темнили, не выдавали, где ты. – Ведь сразу два юбилея было. У Евгении Степановны из бухгалтерии и у Горбунского из вычислительного центра. Так что я вчера тосты произносил и за дебет пятидесятого счета, и за гетероскедастичность случайного члена. – Откуда ты про дебеты знаешь? – удивился Олег. – Ну, видишь ли, быть физиком и не знать, хи-и, про… про… дебет! По коридору проходила дама предпенсионного возраста. Олег знал ее только в лицо, но всегда почтительно здоровался. – Ой, Боря! – воскликнула дама. – Спасибо вам за книгу. Купила и сразу прочитала. – Ну и славно! – ответил Мешков. – Очень мне понравилась. И знаете, в книге как раз все то, о чем я сама думала. Представляете: я думаю, а в книгах уже пишут! – А о чем книга? – спросил Олег. – О вкусной и здоровой пище, – Борька захихикал. – Он опять шутит. – Дама сохраняла серьезный вид. – Книга – о нелинейности. – И они с Веселовым тоже о нелинейности. – Борька довольно кивнул на Олега. – Правда? – Дама посмотрела на них с интересом. – Надо обязательно прочитать. – Прямо скажу – чтение захватывающее! – выкрикнул Борька. Дама заторопилась и ушла. Борька успокоился и стал серьезнее: – Ну, ты тоже… За Веселовым отчеты не читаешь. Я его с института помню. Ему бы только по комсомольским делам бегать. Пар из порток… Ну, как говорилось у нас в Белой гвардии: «Пессимизму темных мыслей противопоставим оптимизм светлых идей!». Олег понял, что договориться с Борькой не удастся и расстроился. С отчетом наверняка начнутся большие неприятности. Но злился он не столько на Борьку, сколько на Веселова. – Есть большое и значимое дело! – негромко объявил Борька. – Восьмого числа будет очень интересная встреча. Соберется много разного народа. – Мы с тобой в тот раз ходили. – Олег скептически поморщился. – Ну да, неудачно, – согласился Борька. – Но в этот раз – точно! Народу будет – море. – Ты в тот раз чуть ли не митинг обещал. – Не все сразу. В тот раз чего-то не вышло. – Ходи с тобой на баррикады. – Олег махнул рукой. – У вас – то порох отсырел, то патронов не завезли. – Нет, а если без дураков, что ты считаешь? – Борька стал серьезным. Но серьезность у него была какой-то размыто-глуповатой. – Считаешь – просто так сидеть? Ой, я знаю, что ты сейчас скажешь про всякую сволочь и так далее. А где других найти? Ты других знаешь? Продолжать этот разговор Олегу не захотелось. В лабораторию он вернулся в унылом настроении, застал Веселова и с порога объявил, что отчет зависает. – Специально ему на отзыв подсунули, – ответил Веселов. Галина Васильевна встрепенулась, поправила костюм с тремя значками и медалью на широком лацкане и заявила: – Знаете что! Тот отчет – ладно! А теперь надо серьезно бороться за качество. – Но вообще-то этому пройдохе Борьке хорошо бы сделать козью морду, – мечтательно произнес Веселов. – А то уж больно они умны-с. Только они в турбулентности и петрят. Надо бы организовать ему звонок из комитета по госпремиям. – Можно, конечно, – согласился Олег. – Но это уже – тяжелая артиллерия. – Лучше что-нибудь попроще. – А что? – спросил Веселов. Олег набрал номер Борькиного телефона: – Алло! Изобретатель дирижаблей! Самое главное тебе забыл сказать. Мы тебя включили в хозрасчетную тему. Мы – не ты. Мы таланты всегда поддерживаем и привечаем. Только ты разберись с первым отделом. Они чего-то про тебя говорили. Работа сам понимаешь, для кого. А они говорят, ты за границей был. – Когда? – вскрикнул Борька. – То ли сам, то ли с родителями. В какой-то Горгиппии. – Идиоты! – заорал Борька. – Во, идиоты! Ну, я ща им скажу! – Разбирайся там побыстрее, – перебил его Олег. – Мне надо документы отсылать. Пока! Галина Васильевна побренчала ложечкой в чашке с чаем: – Надо же! Побывать в Горгиппии! Эта страна народной демократии? – Еще какой! – ответил Олег. – Подойду-ка я к первому отделу, – сказал Веселов. – Посмотрим, что там. Он вернулся минут через пять и разочарованно сообщил: – Вот, пройдоха! Пошел в библиотеку и листает какую-то толстенную книгу. Энциклопедию, наверное. – Действительно, пройдоха, – согласился Олег. – Эх, что-то мы тут недодумали. – А может с директором насчет отчета поговорить? – спросил Веселов. – Дал бы он его кому-нибудь другому на отзыв. Я этот отчет третьей главой в диссертацию включил. – Надо просто подработать, ошибки исправить, – ответил Олег. – Это – целое дело, – недовольно говорил Веселов. – Меня и так с защитой два раза футболили. Я уже с секретарем совета договорился. Сколько мне можно в неостепененных сидеть? Веселов был большим занудой и лентяем. Олег в общем-то к этому привык. Но иногда начинал злиться. На субботний вечер Ирина пригласила Олега в гости. Из Тюмени на несколько дней приехал ее сводный брат. Не то, чтобы она хотела их познакомить; просто волей-неволей брата надо было звать к себе, и Ирина решила собрать сразу всех. Брат был намного старше Ирины. Вырос в Москве, работал в министерстве и с повышением был отправлен в Сибирь. Знакомиться с Ирининым родственником Олегу не очень-то хотелось. Но после своего недавнего исчезновения отказаться было невозможно. Ирина жила вместе с матерью недалеко от метро «Профсоюзная» в большой двухкомнатной квартире. Под окном ходили трамваи. Днем их не было слышно, но в полночь они начинали носиться с грохотом и визгом, до звона оконных стёкол и подвесок на люстре. Часов в шесть утра этот грохот повторялся. Олегу приходилось выслушивать его всякий раз, когда Иринина мамаша уезжала в командировки. В киоске у метро Олег обзавелся цветами. Сначала посчитал, что вполне достаточно обойтись одним букетом, но решил не жадничать и купил второй – для Ирининой мамаши Нелли Алексеевны. – А, это ты уже! – сказала Ирина, открыв дверь, хотя он опоздал минут на двадцать. В ее квартире, как всегда, можно было ноги переломать о ящики, сломанные стулья и завернутые трубочками половики. Ради брата кое-что убрали, и не так пахло пылью, как обычно. – Нелли Алексеевна! – позвал Олег. – Вам цветы! – Ой, какая роскошь и прелесть! – проговорила до сих пор несостоявшаяся теща.

«Все-таки она у Ирины – ничего, – подумал Олег. – Кажется, пока не злится. Во всяком случае собак не спускает. Хотя, еще не вечер». – Проходите, и в комнате посидите, – велела Нелли Алексеевна. – У нас еще не все готово. Большая комната была поклеена блеклыми алыми обоями. На стенах висели рисунки, пришпиленные булавками, медный эстамп, из тех, что припаривают юбилярам, и вывеска на гвоздике «Посторонним вход воспрещен». Гостей предполагалось потчевать за журнальным столиком. На нем стояли тарелки, рюмки и ваза с яблоками. – Ириша, я начинаю оладьи печь, – сообщила из кухни Нелли Алексеевна. – Слышишь меня? В дверь позвонили. – Ой, вы, Сергей! – говорила в прихожей Нелли Алексеевна. – Какой вы солидный и серьезный! Рада вас видеть. Все хорошо у вас? В комнату вошел полный человек лет сорока в больших очках, расстегнул пуговицы на пиджаке, протянул Олегу руку и важно представился: – Сергей Павлович! – Как ваша мама? – спросила его Нелли Алексеевна. – Ничего. Хотя, по всякому бывает. – Я слышал, вы с Ириной работаете? – Сергей Павлович обращался к Олегу. – Да-да, поговорите. А то – у нас сегодня оладьи в программе, – сказала Нелли Алексеевна и ушла. – Вместе работаем, – ответил Олег. – И как? – важно спросил Сергей Павлович. Олег не понял, что от него хотят услышать, и промолчал. Вошла Ирина в цветастом, расклешенном платье с короткими рукавами. Она казалась в нем большой и нескладной. Брат чмокнул ее в щеку: – Похорошела – невозможно! А мы с твоим товарищем беседуем, как у них там на работе. – У них там все в порядке. – Ирина поправила брошь на платье и наклонилась над журнальным столиком. – Тогда больше не спрашиваю. – Сергей Павлович уселся в кресло. Из кухни несся запах горелого. Ирина выглянула в коридор и крикнула: – Мам! Чего там у тебя? Сергей Павлович посмотрел на Олега и спросил: – Перспективы на работе есть? Кандидатскую готовите? – Он – год, как защитился, – ответила за него Ирина. – А я – в этом! – важно говорил Сергей Павлович. – Мне на защите восемнадцать вопросов задали. Столько никому не задавали. Тема очень большой интерес вызвала: «Организация соревнования в аппарате районных Советов». Ведь сколько там всяких проблем! И теоретические основы, и разработка методологии исследования, и практика реализации. А потом еще полтора часа спорили о моей трактовке стимулирования труда. – И каких наук ты теперь кандидат? – спросила Ирина. – Исторических. Нелли Алексеевна принесла большую тарелку с оладьями, – сверху – более-менее белесые, а пониже – подгоревшие. Олег открыл шампанское, а Сергей Павлович сказал, что будет пить водку. – Ну, кто-нибудь скажет? – спросила Ирина. – Или молча пить будем? – Знаете, давайте вот за что? Вернее – за кого? За нашу Ирину! – Сергей Павлович поднял наполненную до краев большую стопку. – Чтобы Ирина всегда была внимательной, привлекательной и сногсшибательной! При чем тут «внимательная», никто не понял. – Пошла сегодня в магазин, – рассказывала Нелли Алексеевна, раскладывая гостям оладьи. – В «Вологодском масле» только один сорт сыра и любительская колбаса по два двадцать. А на Черемушкинском рынке цены на мясо – жуть. Восемь рублей! Ну, кто такое мясо может покупать! – С ценами в последнее время – неладно, – объявил Сергей Павлович. – Мы этот вопрос недавно в обкоме обсуждали. Я считаю, надо с этих магазинщиков строго спрашивать. – Варенье у вас вкусное, – сказал Олег. – Покупное, – ответила Ирина. – Мама из командировки привезла. – Нас там угощали, – заметила Нелли Алексеевна. – Готовим пленум обкома, – продолжал рассказывать Сергей Павлович. – Очень интересно получается. Я свое выступление подрабатываю. Уже договорился, чтобы в повестку включили. От этого сейчас многое зависит. Меня депутатом облсовета будут выдвигать. Придется много выступать, объяснять рабочим. Иногда люди зададут вопрос, даже удивляешься! Как будто телевизор не смотрят и газет не читают. Сергей Павлович, видимо, был абсолютно уверен в том, что все, о чем он думает, очень интересно окружающим. Нелли Алексеевна вообще-то всегда была склонна поругать советские порядки. Но в присутствии партработника предпочла проявить лояльность: – Я на днях из Ленинграда приехала. Такие опрятные поезда сейчас ходят! Такая везде чистота! И на вокзалах все прибрано. – Последнее время только самолетами летаю. – Сергей Павлович откинулся на спинку кресла и поправил галстук. – Я через депутатский зал хожу. Ирина тронула Олега под столом ногой, насмешливо посмотрела и отвернулась. – В июле Ирочка в Болгарию поедет, – сообщила Нелли Алексеевна. – Собираюсь, – кивнула Ирина. – Может, получится. Вот, платье себе новое купила. – Хорошее, – соврал Олег. – В Болгарии мне очень понравилось, – говорила Нелли Алексеевна. – Я там на международной встрече журналистов была. Нам всем вот такие эстампы подарили. – Она показала на стену. Про Иринину поездку Олег ничего не знал. Но эта новость была очень кстати. Сама собой отпадала необходимость придумывать, как поехать в отпуск вместе. Нелли Алексеевна повела гостя курить на кухню, и Олег, кивнув в их сторону, тихо спросил: – А что? Он все это серьезно? – Откуда я знаю! – Ирина скривила гримасу и пожала плечами. – Я его раз в пять лет вижу. А чего ты так на него? Я к нему обратилась, чтобы с поездкой помог, он мне в две недели через приятелей все устроил… А тебе мое платье, правда, нравится? – Если честно, не очень. – Если бы ты был дипломатично настроенным молодым человеком, ты бы так не сказал. Ирина подошла к шкафу, достала соломенную шляпку с широкими полями и спросила: – И как? – К такой шляпке обязательно надо таксу на длинном поводке. Нелли Алексеевна вошла в комнату, продолжая начатый на кухне разговор: – Но Сергей! Я там, в ваших краях бывала. И все-таки здесь другая жизнь! – У нас тоже всего полно! – ответил Сергей Павлович. – Выставок всяких, концертов. Даже клуб изящной словесности недавно открыли. Руководителем отставного военного назначили. Ха-а! Ну, так… Чтобы этим любителям словесности жизнь медом не казалась. Ириша ушла готовить чай. Сергей Павлович налил себе стопку водки, выпил и сказал: – Время нельзя терять ни в коем случае. Это я ещё в институте понял. До третьего курса кое-как дотянул и думаю: нет, хватит! Взялся лекции по международному положению в обществе «Знание» читать, на собраниях выступал. И дело пошло. А потом вижу: в Москве делать нечего. Уж очень густо тут все замешано. Этот – сын такого-то, тот – племянник. Нет, думаю, надо на широком месте прорываться. Про меня, я знаю, говорят: способный, инициативный. А с каким трудом все это дается? Ого, как все дается. И людей вокруг себя надо собирать отличных, дифференцированных. Но с этой диссертацией очень устал. Надо поехать куда-нибудь и морально отдохнуть. Н-да, время сейчас очень перспективное. Ирина принесла поднос с чашками, спросила: – Кто будет мой торт? – Я насчет сладкого не любитель, – ответил Сергей Павлович. – Но попробую. Мы тут с твоим товарищем – про времена. Брат собрался уходить. Кивнул Олегу на прощание, но руку не протянул. Прежде чем выйти за ним в прихожую, Ирина шепнула: – Обожди. Вроде бы за матерью знакомые заедут и к себе на дачу повезут. Дверь в лабораторию приоткрылась. Показалась лохматая голова Борьки Мешкова. – А! Сидите тут! Прохиндеи! – заорал Борька. – О тебе только что вспоминали. – Олег отложил в сторону папку с бумагами. – Я сразу сказал: «Гений и злодейство несовместимы». – Хи-и! А я такой разгон в первом отделе устроил. Как стукну им по столу, как закричу, что за границей сроду не был. Тоже мне, нашли горгипийца! Они перепугались, обещали про эту Горгиппию у начальства узнать. Говорят, может там прогрессивный какой режим, может новое общество строят. В лагерях после четвертого курса, нам лейтенант говорил: «Там, где есть общество, там не должно быть продуктов!» Да-а, когда и пошутить с народом, как не при жизни. – Это к чему, про продукты? – не понял Олег. – Чтобы печенье в тумбочках не оставляли. Хи-и! Я в первом отделе заявление оставил, что ни в какой Горгиппии не был. И переданная первому отделу товарищем Залесовым информация не соответствует действительности. Хи-и. – Ага, нашел дураков! – ответил Олег. – Как будто мы не знаем, куда ты сразу побежал. Но историю, братец, надо знать. – Как-то я этим не очень увлекался, – признался Борька. – А это что у вас такое? – Он показал на плакат, пришпиленный кнопками к дверце шкафа – речные берега и большой белый пароход. Галина Васильевна оглянулась и объяснила: – Я на этом пароходе по Волге плавала. Красота – необыкновенная. А вы, Борис, по каким-то заграницам… – Да-а, что делать! Приходится. – Борька рассматривал плакат. – Я бы тоже на таком поплыл. Но мне кажется, что он утонет… И всех прошу в двенадцать ноль-ноль в конференц-зал прослушать мое научное сообщение и поддержать в моем лице всю прогрессивную науку. Олег посмотрел на Борьку и покачал головой: – А я-то думаю, по какому поводу ты в новый костюмчик вырядился? – В этом костюме я и диссертацию защищал, и женился. Первое прошло удачно, второе – не очень. И пуговицы на брюхе застегиваться перестали. Жена говорила, что костюмчик пора выбрасывать. А я сказал: пусть остается на крайний случай. А она: в нем и в крайнем случае никуда не пойдешь. Не, говорю, в крайнем случае донесут! Борька ушел. Галина Васильевна доставала что-то из стола и говорила: – Несмотря на все, Борис – интеллигентный человек. Вдумчивый и с фантазиями. – Как своих хвалить, так вас нет, – отозвался Веселов. – Почему же! Я и вас ценю. – У него, видите ли, фантазии, а у нас их нет. – Придумайте и вы что-нибудь такое, чтобы все ахнули, – посоветовала Галина Васильевна. – Прихожу я как-то в общежитие, – рассказывал Веселов, – смотрю, стоит в коридоре женщина и плачет. Мне говорят: мать Борьки Мешкова со второго курса. Спрашиваю: что с ним стряслось? Говорят: жив-здоров, вот-вот должен с лекций прибежать. Отказывается этот олух написал письмо какому-то приятелю про свои донжуанские похождения, а отправил на адрес родной мамаши. Она плакала и говорила, что ее сын такого написать не мог. Дождь пошел на убыль, и его барабанная дробь сменилась скулением. Но еще грохотало, и выходить из метро никто не торопился. После ливня горьковато пахло молодой тополиной листвой. Было тепло, и вдали, над крышами висела дымка. С деревьев капало. Под этим капельным обстрелом, прижимая к шее воротник рубашки, Олег пошел вверх по улице Заморенова к Трехгорному валу. На сучке над тротуаром сидела здоровенная серая ворона и явно высматривала подходящего прохожего, желательно в широкополой шляпе. Кроме Олега, никого не был. А он не стал торопиться. Замедлил шаг, огляделся и полез в обход по мокрой траве нестриженого газона. Вернулся на тротуар уже за деревом и посмотрел на ворону: – Нашла дурака! Ворона не смогла сдержать огорчения, и белесо-синяя, размазистая клякса шлепнулась на асфальт. У «Башмачка» Олег остановился и посмотрел на дом напротив. И где она тут живет? – рассуждал он. Не по подъездам же ходить ее искать. Было бы лет восемнадцать, может быть, просто взял бы да крикнул. А сейчас что? Проторчать здесь пару вечеров? Но если она наврала, что живет в этом доме? Дверь в купе была открыта. Борька стоял у окна в коридоре и говорил проводнице: – Все будут чай пить. Я может и два стакана. Но на всякий случай начну с одного. Вы туалет на ночь запираете? – Пейте три. Тогда не запру. – Проводница заглянула в купе, посмотрела на Олега и спросила: – А вы? – И он будет, – ответил за него Борька. Грузный мужчина напротив Олега приоткрыл глаза, помотал головой и проговорил будто самому себе: – Без чая обойдусь. Проводница ушла, а Борька кивнул в ее сторону и сказал парню из соседнего купе: – Видал! Ух, глазищи какие! Туманные – жуть! – Как тюремное стекло! – блеснул эрудицией его собеседник. В вагоне включили радио. Громко заиграла музыка. – Во, теперь «Последние известия» послушаем, – говорил Борька. – Нет ли где какого переполоха вроде революции или еще чего. – Это где? – удивился парень из соседнего купе. – Может и не революция, – успокоил его Борька, – а так – новое трудовое достижение. В коридоре кто-то спросил: – А где у них вагон-ресторан? – Вроде бы вон оттуда, с той стороны жуют, – ответил парень. Борька вернулся в купе, сел рядом с Олегом, помолчал и громко произнес: – Став коллективным делом, концепция становится мощным оружием. Грузный мужчина открыл глаза и прокашлялся, а с верхней полки выглянула полнолицая, светловолосая девушка – его дочка. Борька посмотрел на нее и кивнул: – Гениальных идей на порядок меньше, чем гениев. А вы как думаете? Девушка посмотрела вниз на отца и ничего не ответила. – Я тебе, по-моему, уже говорил, – Борька обращался к Олегу. – Наши тезисы им понравились. Должны напечатать в сборнике. Если будет большой ажиотаж насчет публикации, мы к ним в Академгородок подскочим. Но боюсь, на этот раз ажиотажа не получится. А ты мою статейку прочитал? – Это про что? – спросил Олег. – Про реформы? – Там и про власть, и про общество. – Прочитал, расстроился даже, – ответил Олег. – Почему? – серьезно спросил Борька. – Подумал: эх, Макиавелли не дожил! Вот бы старик порадовался. Умри – лучше не напишешь! – А статью взяли в журнал, – злорадно заметил Борька. – Вот, тем не менее. Но я там кое-что подработал. Вернемся, покажу новый вариант. Я написал, что мы, нынешние, то есть уже бывшие, комсомольцы – не следствие революции, а результат преодоления ее пороков. – Это к чему? – удивился Олег. – Как к чему? К общему содержанию. Ты не читал, что ли? Из коридора донеслось треньканье стаканов на подносе. Проводница заглянула в купе, спросила: – Что? Заждались? Борька переставил стаканы на столик: – Ух, крепкий какой! Я думал, у вас – морковный. – Мне тоже оставьте, – попросила девушка с верхней полки. Грузный мужчина проснулся, потянул к себе один из стаканов и произнес: – Угу! – О! Я же тебя угостить обещал, – вспомнил Борька. – Благороднейший напиток! Тончайший букет яблок и смородины. Собственный старинный рецепт! Вот только чай надо куда-нибудь вылить. – А тебе не хватит? – тихо спросил Олег. – Ну, не надо так говорить. Я из своего чай вылью, а тебе дам стаканчик. Какого хрена мы столько чаю заказали! Борька вернулся с пустым стаканом. Повозился в сумке и вытащил завернутую в газету бутыль. Налил в стаканы темную жидкость и спросил грузного мужчину: – Попробуешь? Собственного изготовления! Мужчина посмотрел сначала себе под ноги, потом на Борьку, покумекал и ответил: – Не-а. – Тогда даме и не предлагаем! – Борька поднял свой стакан, отхлебнул и причмокнул. Олег сделал большой глоток, скривил лицо от жуткой кислятины, зажмурился и спросил: – Из чего ты это сделал? – Целая технология. Важно ягоды хорошо просушить. – А сахар? – Вот еще… Только вредители в настоящее вино сахар кладут. – Тоже буду, – сказал грузный мужчина и подставил свой стакан. – Везу друзей угощать, – говорил Борька. – В прошлом году угощал. Еще просили. Два раза звонили, напоминали. Мужчина выпил и к большому удивлению Олега даже не поморщился, только крякнул: – Эх, хорошо! Жаль не больно забористая. – А вы куда едете? – Борька спросил девушку. – На дачу! В деревню. До Знаменска поедем. – Ух, ты! У меня в Знаменске знакомая жила. Красивая, помню была. – А сейчас? – спросила девушка. – Не знаю даже. Давно было. И ничего особенно. Так, почтовая связь. – В гости, может, зайти успеете. – Девушка весело взглянула на Борьку. – Уж какие нынче гости. Не те проблемы стали. А в деревне, небось, хорошо! – Ничего, – согласилась девушка. – Я тоже хочу в деревню, – заявил Борька. – Только в настоящую. Чтобы на улице трава росла, куры бегали, а жители окали. И чтобы все было, как у Ивана Петровича. – У какого? – не поняла девушка. – У Белкина. – А чего у него? – Здорово все было организовано. Передовое хозяйство! Ночью Олег проснулся от тишины. Поезд стоял. За окном были слышны голоса и шорох шагов по придорожной щебенке. Вагон заскрипел и осторожно тронулся. И тут сверху со свирепым грохотом что-то обрушилось. В мелькании отсвета станционных фонарей с пола поднялся Борька. Постоял, глядя в окошко и почесывая спину, поднял матрац и полез на полку. – Ты что? Как ты? – зашептал Олег. – Нормально все, – буркнул Борька. – Ты, правда, ничего? – Слушай, дай поспать спокойно, – раздраженно зашептал Борька. – Хочешь, внизу ложись, – предложил Олег. – Да отстань ты! Утром Олег открыл глаза и увидел, что Борька сидит на нижней полке. Соседей не было. – А где народ? – спросил Олег. – Сошли? – Давно. Еще ночью. – А ты как? – Никак. Чего мне? – А летел почему? – Ну, будешь теперь. Летел и летел. Заглянула проводница: – Сейчас ваша… Билетики получите. Борька взял билеты и сунул в нагрудный карман. – Мой не потеряйте, пожалуйста, – сказал Олег. – Не потеряем. – Постарайтесь, товарищ космонавт. Из вагона они спрыгнули на низкую платформу. Олег остановился и оглядел небольшую площадь с торговыми палатками и рыночными рядами. – Вот, увидишь сейчас, что такое настоящая секретность, – пообещал Борька. – Пошли. – Слушай, я так и не понял, как это тебя угораздило сегодня? – Как, как… – передразнил Борька. – Ну, перемаргивались мы с этой девахой, перемаргивались… А когда на станции поезд остановился, она видит, что я не сплю, и руку протянула. – И чего? – Как чего? Матрац-то поехал, когда я к ней потянулся. Склизко там оказалось. Хи-и! – Они шли вдоль платформы, и Борька сказал: – О! Чем-то у них тут вкусным кормят. Олег почувствовал, что хочет есть. Шагнул и глубоко вздохнул. В нос ударил нестерпимый запах канализации. На площади Борька остановился у одного из «газиков» с брезентовым верхом и обратился к шоферу: – Мы к Макарову. Вот командировочное удостоверение. – А вроде никто не должен был приехать, – удивился шофер. – Это как? Я с вашими по телефону разговаривал. – Не передавали мне. – А чего ты тут стоишь? – спросил Борька. – Ладно, садитесь, – согласился шофер. «Газик» со всего ходу врезался в большую лужу в начале улицы, пронесся мимо одноэтажных домишек и церкви и выскочил к пристани. Остановился он чуть подальше от нее, возле отдельного причала. Над июльским привольем светило солнце. На озере был полный штиль. Вода не морщилась и не плескалась на песок. Сквозь белесую дымку просматривались дальние берега. Правее на косогоре стояли домишки небольшой деревни. – А теперь куда? – спросил Олег. – На катере да с ветерком, – отозвался Борька. – Говорил же я тебе про рыбалку. По скрипучим доскам причала они подошли к выкрашенному черной краской, небольшому катеру. Борька закричал: – Здравствуйте товарищи краснофлотцы! Из рубки вышел высокий худощавый мужчина в синей рубашке, подозрительно оглядел их и попросил: – Командировочные удостоверения, будьте любезны. На бумаги мужчина взглянул мельком и тут же вернул. Борька спросил: – А Митя, как его – Рыбкин где? Плавает? – Списан на берег! – доложил мужчина. – Вот так всегда! – Борька покачал головой. – Лучших людей теряем! Лучших! Катер отчалил, пошел вдоль левого берега. Стал огибать островок, заросший еловым лесом и окруженный камышом. – Ух, щучьи места! – заметил Олег. – Там и лучше есть. – Борька махнул рукой. – Хочешь по стаканчику для настроения? – Нет уж. Как вспомню, так вздрогну. – Ничего не понимаешь в благородных напитках. Впрочем, я тоже не буду. Мы можем сегодня к их главному инженеру попасть. Хотя, вряд ли. От бетонного причала неширокая асфальтовая дорога вела к лесу. На его опушке стояла будка КПП. Дежурный взял документы, кому-то позвонил и стал спрашивать, есть ли такие в списке. Дома в поселке стояли вдоль единственной улицы, – по правой стороне трех – и четырехэтажные, из серого кирпича, по левой – деревянные, с большими окнами и террасками. Улица упиралась в широкие ворота предприятия, огороженного бетонным забором. – А где народ? – удивился Олег. – Вон, две старушки на лавочке сидят. – Борька показал во двор одного из домов. – А так – все на работе. Только вечером появятся. Гостиница располагалась в двухэтажном домике у проходной. В небольшой комнате сидела полная женщина в белом халате. – О, знакомые все лица! – воскликнул Борька. – Опять мы к вам. Помните меня? – Как ни помнить! – равнодушно ответила женщина. – Были вы тут. – В этот раз я вот – с товарищем. Но поселить лучше отдельно. Он у нас – большой ученый. По ночам работает. А я храплю. А творчество, сами знаете, какой чувственный процесс. – Поселю, если тихо себя будете вести, – пообещала женщина.

– Как же иначе! – Мы – люди благообразные. Цветы у вас в этом году чахлые какие-то… – Борька показал на подоконник. – Разойдутся еще! В начале лета больно жарко было. – Женщина искала ключи в ящике стола. – А удобряете? – Не без этого. – В таком важном деле, как удобрение цветов, надо, прежде всего, опираться на собственные силы. Женщина что-то разглядывала в ящике стола, ответила: – Вот, поживете у нас, вам и доверим удобрить. Гостиничный номер был маленьким и светлым, с окном на лес. Еще пахнул недавно выкрашенный охрой дощатый пол. У стены стояли деревянная кровать с низкими спинками и тумбочка, покрытая белой салфеткой. В дверь заглянул Борька и выкрикнул: – Воды нет горячей! Вот-те на! Пошли в баню! Тут рядом. На улице им встретились два мужичка: один – в очках и серой кепке; другой – седой и чуть прихрамывающий. Борька спросил про баню. – Не, у вас с баней ничего не получится, – растягивая слова, сказал мужичок в кепке. – Н-да, не получится, не пустят. Сёдня там – женский день. – А почему ты вот так о них? – Седой с укоризной посмотрел на приятеля. – Ты разве не видишь, какие ребята хорошие! – Вижу, – ответил первый и поправил кепку. – Замечательные ребята. – Почему же ты сразу: «Не пустят»? И баста! – Видно, это я зря! Но обидеть никак не хотел. – Да, вот их-то, может, и пустят! – Может, их пустят, – согласился мужичок в кепке. – В гостинице горячей воды нет, – пояснил Борька. – Не может быть! – удивился седой. – Я говорю: не может быть, чтобы в бане не было горячей воды. – Должна быть там в обязательном порядке, – подтвердил мужичок в кепке. – Как же без горячей воды! В крайнем случае, можно в речке помыться. Сейчас тепло. Сегодня двадцать три градуса обещали. – Это вчера обещали, а сегодня – передумали, – поправил его приятель. Подбежала маленькая рыжая собачонка. Покрутила хвостом и принялась обнюхивать Борькины ботинки. – Фу, Тюбаж! – скомандовал седой. – Не надо. Свои! А то я тебя знаю! Возьмешь да насикаешь. – А пиво у вас тут есть? – спросил Олег. – Как не быть! Есть! – ответил седой. – Пиво у нас – необходимый элемент раздумий! – подтвердил мужичок в кепке. Олег подвел итоги дискуссии: – Ну, все вроде бы ясно. Народ сосредотачивается. А мы отвлекаем его пустыми разговорами. Народ тут мыслит и изображает масштабно. Из подъезда соседнего дома вышла женщина в белом халате, поселившая их в гостиницу. Седой крикнул: – Александра моя Ильинична! Чего ребят с дороги не помыла! Хорошо, мы тут! В баню их пристраиваем. Всем вместе идти договариваемся. – Открыть надо было краны на стояке, да обождать, – ответила женщина. – И то, правда! – Борька тронул Олега за рукав. – Пошли! Олег сидел на кровати с полотенцем на шее и перебирал привезенные из Москвы бумаги. Пришел Борька, спросил: – Чего? Готов? Нормально помылся? А я, представляешь, только намылился – лампочка перегорела. Стою, тереблю в руках мочалку. Вообрази, не видно, было ни зги! У дверей технического отдела стояла невысокая молодая женщина в светлом платье. – Кого я вижу! – вскрикнул Борька. – Ой, вы! Приехали! Все такой же! – говорила женщина. – Стараюсь сохранять в себе лирические начала. – Борька внимательно посмотрел на женщину. – А сердце так и бьется! Хоть иди и делать ЭКГ. Из кабинета напротив вышел невысокий человек с чахлыми остатками шевелюры над ушами, остановился и с удивлением воскликнул: – Боря! Ты! Какой идиотизм! Притихли все, даже Мешков. Человек прокашлялся и сделал рукой витиеватый жест: – Вот кого не ожидал здесь увидеть, это тебя! – Сам ты как? – неуверенно, даже с робостью спросил Борька. – Да что я? Сюда перебрался! Все лучше, чем в Челябинске. – Ах, а я-то думаю! – воскликнул Борька. – Конечно, здесь лучше. Мы сюда – на неделю. Увидимся. Крепче держите связи с общественностью! – Но удивительно – ты и тут! – повторил знакомец. За дверью с надписью «Технический отдел» оказался еще один коридор. Женщина шла чуть впереди, и Борька шепнул Олегу: – Кажется, тому халявщику я в институте проекты рассчитывал. И кажется, за последний он мне ни шиша не заплатил. Калякин! А как зовут, забыл. Большая задница, между прочим. Вместе с Веселовым по комсомольской линии служил. – Я не понял, а почему он сказал: «Какой идиотизм!»? – Ну так, от полноты чувств, – объяснил Борька. В большой комнате стояло несколько длинных старомодных столов с резными ножками и синие несгораемые шкафы. – Константин Михайлович сейчас в цеху, – объявила Люся. – Скоро придет. – Вот здесь можно поработать, – Борька прошелся по комнате. – И народу никого. Кроме Люси. – Выглянул в окно и выкрикнул: – Вон! Наши дружки в сквере! Соображают чего-то. Из окна был виден край площади перед проходной и скамейки возле клумбы. Два мужичка стояли на посыпанной песком дорожке. Возле них крутился рыжий пес. – Это такие друзья неразлучные, – сказала Люся. – Вон тот, в кепке – фельдшер. А седой – учитель рисования. И песик всегда с ними. Как-то по-чудному его кличут. – Ух, боевой народ! – Борька хотел было помахать им рукой, но они смотрели в другую сторону. – Сегодня нас в баню отправляли. Обещали, что там – женский день. – Там и женское отделение, и мужское, – удивилась Люся. В комнату вошел высокий, хмурого вида мужчина в черной спецовке. – Ба! Константин Михалыч! – выкрикнул Борька. – И тоже – боевой, как восемнадцатый год. Мужчина с серьезным видом пожал им руки и стал доставать из шкафа папки. – Мы вчера Константина Михайловича поздравляли. – Люся посмотрела на начальника. – День рождения у него был. – Ба! И мы поздравляем, – ответил Борька. – Главное, побольше славных дел! И чтобы поклонницы всегда окружали, докучали, донимали, – добивались своего! Люся состроила недоуменную физиономию, а сам Константин Михайлович предпочел никак не реагировать. Сели за стол. Борька достал из папки бумаги, разложил их перед собой: – Замечания ваши все просмотрели. Как говорилось у нас, в Добровольческой армии: «Горячо одобряем и, скрепя сердце, поддерживаем!». Люся предложила чаю. Константин Михайлович даже не посмотрел в ее сторону и стал говорить быстро и сбивчиво. Борька долго не выдержал и перебил его. Сначала рисовали схемы на листе бумаги, потом встали и подошли к черной ученической доске, прибитой к стене. – Константин Михалыч! Говорю я Константину Михайловичу, – в очередной раз объявил Борька, не замечая, что злит хозяина. Олег не выдержал и сказал: – Подождите! В сторону уехали. Давайте сначала. – И вообще давно был обед, и надо поесть, – устало проговорил Борька. – Трапезная у вас тут вроде ничего, не затрапезного вида. В столовой к ним за столик подсел Калякин. Опять поудивлялся неожиданности их появления и заявил, что ему надо кое о чем посоветоваться. Борька пожал плечами и пообещал, что они как-нибудь к нему зайдут. Но Калякин вытащил из кармана листок и стал показывать какой-то чертеж. Борис подвинул листок к себе, рассматривал, продолжая хлебать борщ из тарелки, и недовольно покрутил головой. Что-то ему очень не понравилось. Он ткнул в листок ложкой, оставив маленькие жирные капли: – Как у тебя тут – и одно, и другое. Нет уж, прыгать на все четыре стороны можно только по частям. Калякин проводил их до проходной и пытался расспрашивать о чертеже. На улице Борька оглянулся и объявил: – Сила идиотов – в их фантазии! Они пошли к гостинице. – Мы им зря по старому аналогу прибор сделали, – говорил Олег. – Хуже всего что-то старое пытаться приспособить. Одна морока получается. – Там кое какие новые идеи есть, – не согласился Борька. – Надо было к новой схеме их подводить. У распахнутого окна гостиницы стояли два приятеля. Рыжий пес сидел рядом на траве газона. Седой мужичок пытался заглянуть в окно и говорил: – Александра моя Ильинична! Чаи там гоняешь! А меня, милого своего, на произвол судьбы бросила! – Тебе только произвол и подавай, – послышался из окна женский голос. – Уж одной ногой… о душе пора думать, а все туда же. – Н-да, – задумчиво произнес седой и обратился к приятелю: – Петр, скажи мне: почему, несмотря ни на что, мы с тобой не унываем? – Даже и не знаю, Шурик, – отозвался приятель. – Не унываем, и все тут! Озеро было не таким спокойным, как утром. Ветер гнал на песок легкие волны. Над водой до самого горизонта висели клубистые белые облака. – Рыбы мы сами не наловим, – сказал Борька. – Ну, почем знать! – не согласился Олег. – Попробуем. – Не будет она ловиться ни фига. Надо копченой купить. Вкусная – пальчики оближешь. Возьмем в аптеке таблеток от этого самого, но обязательно попробуем. – Купаться пойдем? – спросил Олег. – Вроде холодновато. – Борька поежился. Недалеко от пристани был песчаный пляж со скамейками и «грибками». У берега стояла полная дама в алом купальнике и с пышной прической крашеных хной волос. Худощавый мужчина с зачесом на лысину пробовал ногой воду и говорил: – У! Сегодня совсем теплая! Олег сложил одежду на скамейку. Подошел к берегу и, не раздумывая, бросился в воду. Отплыл несколько метров и встал на ноги. Было по шею. Перевернулся на спину и поплыл дальше. Над головой стояли, будто не двигались, облака. Над лесом синела туча. Недалеко от берега худощавый мужчина учил свою спутницу плавать. Держал на руках и командовал: – Ногами и руками! Одновременно! Дама разгребала перед собой воду, вытягивала шею, чтобы не замочить прическу, фыркала и говорила: – Яшка! Нахал! Борька стоял на песке, убрав руки за спину и выпятив живот. Наклонился к Олегу и тихо сказал: – Гляди-ка, какие тут опытные ухажеры! Сразу и не подумаешь! По дороге в поселок Олег предложил: – Давай по лесу прогуляемся. С другой стороны к гостинице выйдем. – Лучше короткой дорогой, через поселок, – ответил Борька. – Знаешь, есть такие минуты, когда организм будто что-то начинает предчувствовать и торопит хозяина. Утром Борька громко постучал в дверь и закричал: – Эй! Спишь, что ли? Вставай! Олег не спал, но вставать не собирался. Посмотрел на часы и удивился: – Куда в такую рань! Борька был в майке, спортивных брюках и шлепанцах на босую ногу. Сунул Олегу листок со схемой, а сам прошел в комнату и уселся на подоконник: – Вот видишь, как надо! Оказывается, проще пареной репы! Под любые параметры подходит. И почему сразу не догадались в трубку свернуть? Вот за что я люблю жизнь, за эти мгновения понимания. Вот это да! И какое удивительное чувство свободы – взять и придумать. Именно свободы! И не какой-то, а твоей собственной! Понимаешь, о чем я? Вот, Александр Сергеевич в этом кумекал! Хоть и гуманитарием был. Схема казалась очень удачной. А Борька был громогласным, самодовольным и хвастливым. Олега это немного раздражало. Можно было бы позлить Борьку и сказать, что ничего особо путного он не придумал. Но схемка вправду казалась очень красивой. Наверное, Борька даже не понимал, как она объединяла все то, над чем сейчас работали. – А как она интегрируется легко! Все сразу объединит! Да? – Борька ткнул пальцем в свой листок. Олег не удержался и ответил: – Все это можно решать по-другому и радикально. Подвергать жидкость сильному облучению, чтобы в ней пузырьки газа формировались, а их измерять. – И тут же пожалел, что проболтался. – А облучение куда пойдет? – Борька сразу ухватил самое трудное. – Если люди рядом будут? – Ну, вот тут думать надо. – Ты про это пока никому не говори. – Борька прошелся по комнате. А то они нам сейчас прибор зарубят. И неизвестно, получится ли то, о чем ты говоришь. Подумать надо. Константин Михайлович был на совещании. Им пришлось его ждать. Борька звонил в Москву какой-то приятельнице и говорил: – Вот еще! Что тут врать! Правда, в командировке! На острове. Обитаемом! Не могу сказать, где. В каком океане. Что значит «трепло»? Зачем так говорить! А если наш разговор слушают? Как кто? Спецслужбы! И я по твоей милости прослыву у них вруном! Хи-и! После обеда они пошли в лес за поселком. За деревьями, совсем близко синело озеро. Но оказалось, что к нему не подойти, – вдоль берега тянулись бетонные столбы с колючей проволокой. Светлый сосновый лес кончился. Открылся косогор с кустарником у подножья. Они поднялись по высокой траве на его макушку. – Место какое благодатное, – сказал Олег. – Скит здесь когда-то стоял. Вон там, внизу часовня осталась. – Борька сел на траву и вытянул ноги. – Все-таки схемка получилась удивительно удачной. В таких случаях главное – голову зря не ломать. Хоть по комнате ходи, хоть руки заламывай, – все бесполезно. А если просто взять да послушать, может иной раз и услышишь. Нет, я правду говорю. – А чего ты мне это объясняешь? Я и без тебя знаю, – ответил Олег. С косогора они спустились к заросшей камышом мелкой речушке. Стояли на бревнышках моста и смотрели, как вода треплет длинные, темно-зеленые водоросли. – Конечно, хорошо здесь поселиться, – говорил Борька. – Но города будет не хватать. Ни конференций тебе, ни прочего трепа. Обалдеть от этой секретности! – А много ты на конференции ходишь? – Потому что неинтересно. Было бы интересно – ходил. Куда-нибудь за кордон махнул бы с лекциями выступать. – Там своих хватает. – Для ученого признание очень важно. Да и вообще – глупость какая-то эти представления, что мы в осажденной крепости. Надоело это уже. Рано или поздно, а придется с миром замириться. – А кто его обижает? – Вот ты! Человек вроде вменяемый, – говорил Борька. – А чуть что – сразу империалист. Ну, может и не империалист, а так… Вот, мол, мое и никому не отдам. – Всякий нормальный человек свое абы кому не отдаст. – А кто у вас забирает? Кто? Все живут тихо-мирно. Никакие свои особенности не выпячивают. Вот тебе скажи: никаких особенностей у вас нет, ты первый заорешь: «Как бы не так!». – Что ты хочешь сказать? Что никто ни от кого не отличается? – Послушай, ты знаешь, что я – парень из деревни, – быстро заговорил Борька. – Простецки – некуда. Вот и объясни мне: в чем мои особенности? – Тебе? Про особенности? Пожалуйста! Ты не любишь всякую меру. Не любишь бить в одну точку. Зато обожаешь вопросы задавать. Себе самому! Борька скривил физиономию и спросил: – В каком это смысле я не люблю меру? – В прямом. И еще ты, хоть недолго злишься, но надолго обижаешься. – Это все словеса! И только! Ирина стояла у входа в Дом дружбы народов на Калининском и выглядела даже важнее обычного. Билеты на концерт достала ее мать, и кроме Олега были приглашены Вика и Артамонов. – Если эти змеи опоздают, мы их ждать не будем, – объявила Ирина. – А что за певица? – спросил Олег. – С Ямайки. Очень длинное имя. Я не запомнила. Подошли Вика и Артамонов. Она заулыбалась и чмокнула Ирину в щеку, а он молча кивнул и протянул Олегу руку. В буфете Вика громко сказала: – Шампанское есть! Артамонов принял задумчивый вид и, как подобает поэту, стал сосредоточенно разглядывать лепнину на потолке. Олег отстоял в очереди и принес бокалы с вином и шоколадку. – Где эта Ямайка находится? – спросила Вика. – Где-то в Атлантике? – У нас в классе девочка была, Люба Папкина, – сказал Олег. – Она всегда говорила: «Антрактический океан». – В этом что-то есть, – заметил Артамонов и допил шампанское. Вика долго и подробно рассказывала о новой приятельнице – жене представителя какой-то фирмы в Москве. – Они весь свет объездили! – уверяла Вика. – А дома у них прислуга обед готовит. – Чужие люди в доме – я не представляю это как… – Ирину этот треп сильно раздражал. – А что такого? – изумилась Вика. – Ну, ведь наймиты! – объяснила Ирина. – Кто знает, что у них там на уме. Возьмут и плюнут в кастрюльку. В ходе классовой борьбы… Певица с длинным именем была немолодой коренастой креолкой. Ведущий назвал ее «большим другом нашей страны». Она пела под гитару томным, красивым голосом. После третьей песни возникла пауза, и ассистент стал возиться с микрофоном. Олег повернулся к Ирине: – Понимаешь креольский диалект? А то я переведу. Вот, например, из последней песни: «Коварный идальго! Зачем ты проник этой темной ночью под кров несчастной женщины? Зачем ты схватил своими горячими руками ее смуглые плечи?» После следующей песни в зале зааплодировали, а соседка слева – коротко стриженая дама средних лет – посмотрела на Олега и спросила: – А эта песня, интересно, о чем? – О чем? – переспросил Олег. – Ну, как же! «Ранним утром отплывали от родных берегов рыбаки. Долго махали им на прощание молодые рыбачки. Чайки несли их приветы любимым». – Где эта Ямайка находится? – поинтересовалась дама. – Ну, как же! В этом…, в Антрактическом океане! – Олег широко раскрыл глаза и с удивлением взглянул на даму. После концерта пошли мимо буфета к выходу. – Шампанское у них очень вкусное, – напомнила Вика. – Н-да, – согласилась Ирина. Артамонов достал из нагрудного кармана книжечку и стал что-то записывать, а Олег пошел к очереди перед буфетной стойкой и подумал: «Что ж, в конце концов платить за все положено пассионариям!» – Она неплохо поет, – сказала Вика. – Мне понравилось. Только туфли у нее уж очень задрипанные. – А платье что, лучше? – усмехнулась Ирина. Артамонов поставил на столик пустой бокал: – Мы завтра в ДК «Красная Пресня» выступаем. Хотите, приходите. Олег промолчал, а Ирина ответила: – С удовольствием бы, но завтра я никак не успею. В фойе Артамонов оказался рядом с Олегом и буркнул: – Суетишься ты с этими рюмками. В июне в приличном академическом журнале вышла Борькина статья. По этому поводу столы в его лаборатории были сдвинуты и накрыты белой бумагой, а сотрудницы увлеченно резали сало и любительскую колбасу. На подоконнике в литровой банке стоял большой букет гвоздик. – Привет тебе, триумфатор! – сказал Олег, войдя в лабораторию. – А ты чего не выступал на совете? – спросил Борька. – Я думал, ты выступишь, даже напоминать не стал. – Там одни доктора к трибуне выстроились. – Ты же в этом деле кумекаешь, – ответил Борька. – А то там началось и понеслось не в ту сторону. Народу собралось много. Кое-как расселись на стульях, креслах и ящиках, разобрались со стаканами и вилками. Тарелок на всех не хватило. Дамы из Борькиной лаборатории провозглашали тосты за начальника и старались поведать миру о неизбежности новых открытий. – Тебя прям как Леонида Ильича чествуют, – сказал Олег. – Не, я человек скромный. – Борька дожевывал кусок сала. – Но чего мне это стоит! О статьях и открытиях скоро забыли и хором заговорили об отпусках. – Все поехали на рыбалку! – орал Борька. – Знаете, каких я щук ловлю! Видели фотографии? Нигде так человек не раскрывается, как на рыбалке! – Особенно, когда не клюет, – добавил Олег. – Почему не клюет? – обиделся Борька. – У меня всегда клюет. Пришел замдиректора Ляшко – большой и грузный человек. Сел на край стола, попросил: – Мне водочки налейте. – И посмотрел на присутствующих: – Это вы чего? Очередную годовщину приказа о пьянках на рабочих местах отмечаете? – Разве его не отменили? – удивилась дама из Борькиной лаборатории. – Нет. Всех, небось, завтра в приказ по институту запишут. – А вас? – Я скажу, что участвовал, но неохотно. – Все эти приказы надо отменить, как противоречащие традициям коллектива, – заявил Борька. – А то, что получается? Отметить ничего нельзя! Людмила Даниловна из профкома объявила: – Ребята! Кому нужен ковер, записывайтесь завтра у меня. – Запиши меня, – попросил Борька. – Мне как раз новый ковер нужен. Так плохо было после одного юбилея! А ковер внизу у дивана лежал. Ну, повезли мы его потом к теще на дачу. Два дня чистили. Так его чистеньким там и украли. Одна из сотрудниц рассказывала: – Я так нервничала из-за этих схем, которые Борис Петрович представлял на совете. Переживала, как бы мы в них чего не проглядели. Из-за этих схем мне всю ночь кошмары снились. – Мне на днях вообще приснилась нечистая сила, – перебил ее Борька. – Гляжу – обложила, окружила. Не вырваться от нее. Как быть? Что делать? Ну, думаю: креститься надо. Свят! Свят! Проснулся, лоб вытер и говорю себе: «Уф! Все-таки отбился! Нас, комсомольцев, голыми руками не возьмешь!» Слева от Олега кого-то вполголоса обсуждали две дамы. – Не знаю, чего она так к нему привязалась, – говорила одна. – Может, он как любовник…, – предположила другая. – Она сказала, что как любовник он очень необязательный. По дороге домой Олег подумал, что можно было бы зайти в ДК и послушать выступление той девчонки. Но сразу возникло опасение, что там может оказаться Вика. Пришлось бы городить какую-нибудь глупость, вроде: шел мимо и вспомнил про концерт. Ничего не решив, он сел у метро в троллейбус. Проехал одну остановку и подумал: «А с какой стати я должен думать о Вике?» И начал протискиваться к выходу. Билетерша скучала у входа. В фойе никого не было. В приоткрытую дверь была видна освещенная сцена. Пел под гитару долговязый парень в куцем светлом пиджаке. Зрители занимали только первые ряды.

Олег сел в конце зала и сразу заметил Вику. Надо было потихоньку сматываться. Ситуация – глупее не придумаешь. Все, как нарочно. Но прежде, чем уйти, пересел поближе, и понял, что обознался. Девчонка просто немного напоминала Вику. На сцену вышел Артамонов. С правой стороны включили сильный юпитер, и Олег увидел, что впереди, у прохода сидит Аня. Девушка с длинной челкой на лбу и пучком волос на затылке повернулась к ней и что-то спросила. Он сел за ними, немного подождал и прошептал: – Привет шлюпочным магнатам! Аня чуть повела плечами, но не повернулась. Подружка с длинной челкой посмотрела сначала на него, потом на Аню, но промолчала. – Что же вы сегодня не выступаете? – спросил Олег. Аня прижалась к спинке кресла, повернула голову и тихо сказала: – А, это вы! – Разумеется! – ответил он. – Я думал, вы будете на сцене. – Сегодня не буду. Ее подружка обернулась и взглянула на Олега. – Мы тоже решили приобщиться, – прошептал он. – Стихи написали. – И что? Будете читать? – спросила Аня. – Если только вам. – Прямо сейчас? – Извольте! – ответил он: – «Начало всех начал в конце концов хорошее начало». Она повернула голову: – А дальше? – Вы от меня слишком многого ждете. Дальше пока не сложилось. После концерта они вышли на улицу. Подруга сделала серьезный вид и громко сказала: – Тебя, я так понимаю, молодой человек возьмется провожать. А мне – к метро. – Я вместе с тобой! – ответила Аня. – А как же молодой человек? – удивилась подруга. – Я с вами, – отозвался Олег. Они перебежали улицу и трамвайные пути и пошли по скверу. Подруга разговорилась. Ругала одних выступавших и хвалила других. Рассказывала, что раньше тоже писала стихи. Но вдруг загрустила и замолчала. – А как Артамонов пишет, вам нравится? – спросил Олег. – Уж очень вычурно, – ответила Аня. – Одно подражание. – Ну, почему же? – не согласилась подруга. – Неестественное в нем что-то есть. Подруга распрощалась с ними у перехода к метро: – Меня Леной зовут. Наверное, еще увидимся. Ане это не понравилось, и она отвернулась. Они перешли улицу у Краснопресненского универмага. Олег предложил: – Пойдем в кафе-мороженое на площадь Восстания? – Ты знаешь, я сегодня очень устала, – ответила она. – А телефон не просить? – Просить. Давай по скверу погуляем. Хочешь? Ему очень захотелось взять ее за руку. Дотронулся, будто невзначай до ее ладони и почувствовал, как она едва заметно отстранилась от него. – Хочешь пломбир или эскимо? – спросил он. Она посмотрела на него, улыбнулась и закивала головой. Две маленькие девочки остановились посередине улицы на разделительной полосе, пропуская транспорт. Но одна вдруг рванулась вперед и оказалась перед желтой «Волгой». Раздался резкий и визгливый скрежет тормозов. Девочку бросило на асфальт, а машина заюзила и ударилась об ограду сквера. Олег подбежал к ребёнку, подставил ладони под голову, смотрел в большущие, ничего не понимающие глаза. Шофер распахнул дверцу машины и выкрикнул: – Эй, помоги! Выбраться помоги! Олег посмотрел в его сторону. Шофер кричал: – Чего там с ней возишься! У… ё… Мне помоги! Рядом оказались две женщины. Одна из них подняла девочку на руки. Олег постоял еще немного и огляделся по сторонам. Ани рядом не было. Месяца через два пришло письмо. Обратный адрес на конверте был написан красивым, ровным почерком: «ул. Заморенова». На тетрадном листке он прочил: «Прости, но тогда стало очень страшно за все. Ничего, что я взяла твой адрес в справочном бюро? Да?» Он пожал плечами и разорвал письмо вместе с конвертом.

Утром в квартиру Олега позвонили. На пороге стоял Пашка из соседнего подъезда. Никогда не дружили, но и не ссорились. В школьные времена играли в хоккей на дворовой площадке, а потом Олег время от времени останавливался возле Пашкиного гаража поболтать о рыбалке. Пашка как всегда ухмылялся, и оставалось только гадать отчего – то ли собирался разозлиться, то ли, наоборот, развеселился. – Ты ко мне? – удивленно спросил Олег. – Слушай, надо ящик вниз стащить, – ответил Пашка. Олег не понял и пожал плечами. Отказать было неудобно. Пашка никогда ни с какими просьбами не обращался, и значит на этот раз ему было очень нужно. – Отец помер, – объяснил Пашка. – Хороню сегодня. – Гроб в дом внести? – спросил Олег. – Не, вчера с мужиками втащили. Теперь надо из подъезда выволакивать. До машины. – Раз такое дело, могу и на кладбище поехать, – предложил Олег. – Не надо, – ответил Пашка. – У них там каталки. Только вниз снести. У подъезда стоял автобус с черными полосами по бокам. Шофер сидел на переднем сидении и курил. – Этому хорьку заплатить обещал, чтобы помог. – Пашка кивнул на шофера. – Такую морду скосорылил… Поднялись по лестнице на четвертый этаж. В дверях их встретил парень в белой футболке с засученными рукавами и спросил: – Что? Нашел? Ну, вчетвером кое-как спустим. С передыхом. Гроб стоял на столе в небольшой комнате. Пашка сказал, что надо закрыть его крышкой. Парень в футболке ответил, что так не дотащить. Спорили они громко и недовольно. Пашка все же согласился нести без крышки. В прихожей гроб застрял. Пришлось держать покойного за плечи и поворачивать гроб немного набок. Ободрали обои на стене. – Ой, шкаф осторожнее! – выкрикнула Пашкина мать. – Хватит! Замолчи! – гаркнул на нее Пашка и сам схватился за гроб. – Не, нельзя тебе, – попытался остановить его кто-то из соседей. – А, подумаешь! – отмахнулся Пашка. Вынесли гроб из подъезда. Пашка зло крикнул шоферу: – Эй, спишь там, что ли? Открывай! – Надо на табуретки. Здесь попрощаться, – предложила старушка-соседка. – Не, хватит! Поехали! – оборвал ее Пашка. Вечером Пашка опять зашел к Олегу. Ухмыльнулся и показал на поллитровку в кармане: – Давай у тебя. А там – бабы. Надоели до смерти со своим оранием. Полдня орут и жрут. Всю ночь студень варили. Олег достал из холодильника остатки колбасы и рыбные консервы. Пашка посмотрел на рюмки: – Маленькие они у тебя какие-то… Ну, ладно. – От чего отец умер? – спросил Олег. – Поболел да помер. И не объяснили толком. – Разве не написали? – спросил Олег. – Нацарапали что-то в бумаге. Хрен разберешь. – Да-а, жил человек и вдруг – нет его. – Пожил да помер. – Пашка поморщился, давая понять, что разговор с сетованиями и соболезнованиями ему ни к чему. – В какой крематорий ездили? – спросил Олег. – Не помню, как называется. У кольцевой дороги. Там, в крематории все раз-два и готово. И поезжай поминать. А все равно житья мне спокойного не будет. У нас – видел? Комнаты – смежные. Даже если я в дальнюю перееду, а мать – в большую. Как толкотня была, так и останется. Это у тебя – хоромы. Вы тут с матерью вдвоем жили. Я помню, когда ее хоронили. Народу у вас много было. – Она на «Трехгорке» работала. Все и пришли. – А отца твоего я что-то не помню. – Он в войну под бомбежку попал. Потом много болел. Рано умер. Когда мне три года было. – Один ты теперь, – будто довольно проговорил Пашка. Олег попытался перевести разговор на другую тему и спросил: – Когда в отпуск? – Не знаю. Я со старой работы шел. – Пашка разлил водку по рюмкам. – Ребята зовут в Сибирь поехать мосты красить. Заработок – во! А то бы – и смотаться. Вон, люди живут! Нужны деньги – пошел и взял в кредит. Только потом ходи, переоформляй. – Это где такое? – Ясно, что не у нас. Пашка закусил рыбными консервами. – У матери были кое-какие деньжата. Я хотел у нее на новый мотоцикл взять. А теперь все потратила. Туда – десятку, сюда… Дорогое дело – хоронить. Правда, мамаша своими деньгами управилась. – А когда за урной ехать? – спросил Олег. – Хрен ее знает. Мамаша, кажется, где-то записала. Еще тоже возни будет. На кладбище их захоранивают. Или – в стенку… Когда выяснилось, что я на свет появлюсь, мамаша сказала папаше, а он ей: что, оставлять хочешь? Хе. Вот так… Они поднялись по ступенькам ладного, недавно отреставрированного особняка в переулке за Таганской площадью. – Возьми пригласительные! – скомандовала Ирина. – А то получается, что я тебя веду. На одном из глянцевых, нарядных листочков было отпечатано: «Господину Залесову». – А что, они именные? – удивился Олег. – Естественно. Так бы тебя не пустили. Еще и документы потребуют. Дежурный с повязкой на рукаве попросил их остановиться, посмотрел пригласительные и спросил: – Вы, простите, из какой организации? – Комитет общественных связей, – важно ответила Ирина. – Пожалуйста, на второй этаж. – Дежурный показал на широкую лестницу. Иринин брат, большой и насупленный, стоял у входа в зал, шлепал носком черного ботинка по карему, начищенному паркету и слушал седого, широкоплечего человека в светлом пиджаке. Собеседник взял брата за локоть, что-то негромко сказал и пропал в толпе. Сергей Павлович увидел Ирину и Олега, подождал, пока они подойдут, и протянул руку: – Вот, видите, теперь здесь занимаемся делами. Много встреч, много разных бесед. Запускаем большую программу сотрудничества. Очень много предложений из-за рубежа. К Сергею Павловичу подошли худая женщина с воздушным шарфом на плечах и Пискунов – успевший примелькаться на телеэкранах новомодный политический деятель, сторонник решительных перемен всего и вся. Оттеснили в сторону Ирину и Олега и заговорили о каком-то совещании в Ленинграде. Публика была одета пестро: в черных костюмах и строгих платьях, в мохеровых кофтах и неглаженых брюках, в рубашках и джинсах. Была заметна неловкость от необычного зрелища и удивленность. Во всяком случае Олег чувствовал их в себе, но не ощущал в Ирине и ее брате. Из-за плеча появилась голова того самого седого человека в светлом пиджаке. И вопрос в сопровождении натянутой улыбочки: – А вы у нас кто? Олег вытянул лицо от удивления, а Ирина равнодушно ответила: – Из комитета по общественным связям. – Очень приятно! – сказал седой человек и представился: – Вейтер Михаил Борисович – управляющий директор здешних мест. Будем сотрудничать. И надеюсь, вы у нас часто станете бывать. – И обратился к Олегу: – Это здание у нас полностью готово, а сейчас отделываем основное здание нашего центра на Варварке. Позвольте вашу визитку. Нет? Жаль. Вот вам моя. И, пожалуйста, в тот зал. Покушать бутерброды. И виски там есть. – Надо как-нибудь сюда Вику притащить, – тихо проговорила Ирина. – Она любит всякие тусовки. В зал быстрыми шагами вошел парень с сумкой на плече, выкрикнул: – Всем привет! – Высмотрел в толпе кого-то из знакомых, заорал: – А! И ты здесь! Ирина отвернулась, шепнула: – Во! Видел? Пресса прибыла. Включили большую люстру. В углу зала загудел микрофон. На возвышение поднялась статная дама в брючном костюме и заговорила с легким акцентом: – Господа! Мы рады приветствовать вас здесь, в наших стенах в Москве! Сообщаем вам, что мы начинаем нашу миссию в этой стране, которая сейчас так хочет расстаться со своим прошлым. Мы видим свою задачу в том, чтобы поддержать эти усилия. Своим присутствием мы обеспечиваем необходимое содействие. – Дальше даму начала подводить русская грамматика. После этого выступления возникла небольшая заминка. Кого-то звали и разыскивали. Опять загудел микрофон. На возвышении появился Михаил Борисович Вейтер: – Господа, сложный современный период нынешней России – это период перехода от старомодного традиционного общества к обществу глубоко модернизированному и потому нетрадиционному. Эти слова надо выделить в качестве ключевых в разрабатываемой концепции предстоящих преобразований. Традиционное общество основано на многочисленных долженствованиях и глубоко вязнет в разных путах, а современное – базируется на снятии табу и широких личных свободах. Мы хотим, чтобы именно к такому обществу шла Россия, отбрасывая свой имперский менталитет и превращаясь из поработителя в друга всех народов. После Вейтера что-то долго бубнил старичок-историк. Публика начала шептаться и гудеть. Объявили Пискунова. Ему сразу аплодировали. Он церемонно раскланялся. – Сегодняшние задачи перестройки и демократизации общества, э… – И бодрым голосом: – Предоставление гражданам политических прав основывается на экономических свободах вплоть до собственности. Э… Укрепление и развитие этих прав… Всех пригласили в соседний зал. В дверях возникла толчея. Сергей Павлович и Вейтер остановились у ближнего столика. – Тут у нас все как дома. – Вейтер обращался к Ирине: – Лучшее обслуживание – это самообслуживание. Вам чего налить? И уже Сергею Павловичу: – В принципе, очень интересно было бы в вашем регионе семинар организовать. Человек на пятьдесят. А потом наиболее подготовленные могли бы поучаствовать в нашем семинаре в Вене. Но это – позже. После вашего ознакомительного визита. Людей, наверное, можно на семинар подобрать. – Много у нас проблем накопилось, – важно говорил Сергей Павлович. – Особенно – с очередями. – Правильно! – поддержал Вейтер. – И с очередями. А что вы там теснитесь? – Он обращался к Ирине и Олегу. – Пожалуйте сюда, молодые люди. Рыбки из Норвегии попробуйте. – И показал пример. На улице было холодно. Но Ирина сказала, что ей обязательно надо дождаться брата. Он появился только через полчаса. За это время из дверей особняка вынесли и погрузили в «Волгу» два бесчувственных тела. Одно принадлежало общительному репортеру, другое – старичку-историку. Шофер стоял возле машины, заглядывал внутрь и неизвестно кого спрашивал: – Куда их вести-то? Вышел Сергей Павлович. Деловито объявил Ирине: – Я тебя до дому подбросить не смогу. Мне – в гостиницу. Надо несколько важных звонков сделать. Еду в Вену. Выбрались из темных переулков и стали переходить площадь у метро. – Все туфли ободрала, – говорила Ирина. – Тоже мне, подвезти он не мог… Может, нам тогда к тебе поехать? Ты меня не зовешь. Совсем скучным стал. Я подумала: может, мне с собой Вику взять? Чего ты на меня посмотрел? Должна же я тебя как-то развлекать. В курилке два дня подряд обсуждали последнюю демонстрацию в центре города. – Пискунов из Ленинграда! – говорил Борька. – Ну, молодец! Как врезал!.. Про цековскую мафию! Так вот вслух и назвал. – Следователь из прокуратуры выступал, рассказывал, как дело вел, а его быстро свернули. – Веселов тоже был в курсе последних событий. Олегу все это в конце концов наскучило, и он сказал: – Показывали вашего кумира, пьяного в дребодан, а он потом говорил, что ему рот на кинопленке растягивали. – Это сами телевизионщики подтвердили, – оборвал его Борька. – Так и было, – поддержал его Веселов. – У нас в Пушкино парень живет, на телестудии работает. То же самое говорит! Олег спросил Борьку: – Вот, ты знаешь что-нибудь о таких возможностях? – А кто там чего знает! – отмахнулся Борька. – Но главное даже не это. А то, что ваш кумир болтал, – Олега этот разговор начинал злить. – А нес он удивительную глупость! И что? Телевизионщики за него говорили? – Охота тебе за партаппаратчиков заступаться? – спросил Веселов. – И, правда! Хи-и! согласился Борька. – А вы чего за секретаря обкома так заступаетесь? – Он – уже бывший! Веселов докурил и нервно сказал: – Мы живем при системе, которая в тридцатые годы создана. Надо когда-то ее ломать или не надо? Это система себя как империя ведет! – Почему империя – это плохо? – спросил Олег. – А на черт она нужна? – Чтобы народы не передрались! – Почему тогда в той же Европе не дерутся? – раздраженно спросил Веселов. – Там уж сколько дрались! – ответил Борька. Веселов помолчал и важно сообщил: – Мы хотим образовать свою партию. Прежде всего, это должно быть сильное интеллектуальное ядро общества. Должны быть люди, специалисты в своем деле, способные анализировать и предвидеть. – И кто к вам запишется? – лукаво спросил Борька. – Очень интересный народ подбирается. – Чувствую, туда все попадут, кто в свое время в КПСС пролезть не сумел, – сказал Борька. – Я там не был и тем горжусь. – Веселов недовольно посмотрел на Борьку. – А чего тогда ходил, просился? – спросил Борька. – Я? Ну, и ходил! Ну, и что? – Веселов бросил в урну окурок и ушел. Борька посмотрел ему вслед, состроил рожицу и захихикал: – Вот еще – партийный деятель у нас появился. А насчет кумира – это ты зря. И неважно, растягивали ему рот на пленке или нет. Надо же как-то с партократией бороться. Только такие люди, как он, и могут все это сломать. – Пустые они все какие-то…,– ответил Олег. – Что твой Пискунов, что прочие. Творческий вечер Артамонова был устроен в каком-то человеколюбивом обществе из тех, что появлялись тогда в изобилии, и потихонечку превращались в коммерческие конторы. Открытие задержали на полчаса. Публика прохаживалась по фойе и разглядывала фотографии митингов и новых вождей. Наконец, всех пригласили в зал. Зажглись юпитеры. На сцену вышла Виктория Георгиевна Нивецкая и объявила, что будет ведущей «этого замечательного вечера». На ней было длинное темное платье и крупные белые бусы. Появился сам триумфатор – в джинсовой куртке и кроссовках. Олег повернулся к Ирине и спросил: – А где Вика? – Может, еще придет, – равнодушно ответила Ирина. – Начнет, наверное, со своего «На смерть поэта»? – Олег кивнул в сторону сцены. – Не злорадствуй. Он, кстати, спрашивал, придешь ли ты. О Высоцком Артамонов так и не прочитал. Зазвучало нечто иное. В нескольких интерпретациях было произнесено: «Тяжелая расплата – для них, для них…» Нивецкая объявила, что тоже будет читать, но из опубликованного: – Сейчас не очень пишется. Наверное, потому что время так динамично и так неистово политизировано. И это – хорошо. И еще хорошо, что столько разных общественных дел. Но все это, конечно, только до поры. Наше главное дело – писать. И мы с ним справимся. Мы еще скажем о своем времени точно, четко, ярко! Опять читал Артамонов. И не моргнув глазом, заявил: – Я рад, что доказал себе очень важное. Что способен подняться над реальностью и творить свое искусство. Предоставили слово приглашенным. На сцену вышел Белкин – поседевший и стареющий, в ярком зеленом пиджаке. – Жесточайший пресс политической цензуры раздавил всех истинно талантливых, – говорил Белкин. – Настоящая глубокая поэзия оказалась загнанной на кухню, стала уделом немногих. Но как бы ни хотела власть, она не могла вытравить цензорскими чернилами вечно живое слово! Олег пожал плечами и шепнул Ирине: – Слушай, но ведь это тот самый Белкин, который: «И партия, старший товарищ, вперед поведет комсомол!». – Ну и что? – Ирина недовольно посмотрела на него. – Не мешай. Через боковую дверь в зал вошла Вика, остановилась и стала высматривать свободное место. – Все-таки пришла! – прошептала Ирина. – А что такое? – не понял Олег. – Ты что? Творческий вечер, да еще здесь! Сама Нивецкая ведет. В двух журналах подборки вышли. Понятно? Вот Вика и бесится. Последним выступал худенький длинноволосый парень лет восемнадцати: – «Когда под натиском врагов полки России отступали, и черный гнев в ночной покров…» На первых рядах зашумели. Кто-то свистнул. Пожилая дама тонким голоском выкрикнула: – Не надо нам тут шовинизма! Парень запнулся, а Нивецкая быстро сказала в микрофон: – Можно еще много выступать, но пора чествовать поэта. А где чествовать, как не на пиру! Всех просим пройти в соседний зал. – А почему, собственно, шовинизм? – громко спросил Олег. – Не заводись, – оборвала его Ирина. – Пошли! Все поднимались с мест и выходили из зала. В фойе стояла Вика. – Как ты, подруга? – Ирина тронула ее за плечо. – Даже к телефону не подходишь. – Весь вечер вчера дома была, – удивилась Вика. Подошел Артамонов. По-свойски обнял Вику и Ирину за талии, чмокнул обеих в щеки: – Ну, как, красавицы мои! По-моему, нормально прошло. Что ж, теперь можно коньячку себе позволить. – И посмотрел на Олега. Со второго этажа по лестнице спускались Вейтер и молодой человек в черной водолазке, угрюмый и неприветливый. – Виктория Георгиевна! – Вейтер окликнул Нивецкую: – Что у вас сегодня? Вечер поэтов? Отлично! А послезавтра у нас собрание прессы. Очень надеемся, что вы выступите. Да? Отлично. Вейтер говорил что-то еще, уже совсем тихо, а молодой человек стоял рядом, недовольным тяжелым взглядом рассматривал публику и теребил ворот водолазки. В углу зала полная дама громко выговаривала длинноволосому парню, выступавшему последним: – И в такое переломное время вы зачем-то вытаскиваете из чулана всю эту рухлядь и еще начинаете ею любоваться! Весь этот хлам давно должен быть выброшен. Это отравляло жизнь миллионам людей! Парень внимательно посмотрел на даму и выкрикнул: – Да кто вы такая, чтобы меня учить? Откуда вы взялись? Ирина схватила Олега за локоть и повела в следующий зал. Публика стояла у накрытых столов с поднятыми бокалами. Выступающий говорил о нежных струнах артамоновской поэзии и предложил выпить за дам. Слово тут же взял Белкин. Объявил, что гении нынче вообще-то есть, и многозначительно оглядел присутствующих, будто ждал, что они догадаются, о ком идет речь.

В конце июля Борька взял отпуск на неделю и укатил на рыбалку. Как раз в это время приехал заказчик из Челябинска и заявил, что в их разработку надо срочно вносить изменения. По ходу дела выяснилось, что в документации есть ошибки Борькиной лаборатории. На совещании в министерстве Олег попало за весь институт. Он злился, что его самым наглым образом подставили – и начальство, и Борька. И как раз в это время Веселов рассказал ему, что Ирина собралась увольняться. По-хорошему, надо было бы позвонить ей и расспросить, как да что. Но не захотелось. Через пару дней Ирина позвонила сама: – Слушай, у меня к тебе дело есть. Зашел бы поговорить. Я теперь в доме напротив, на новом месте. – Это как? – не понял Олег. – В окошко тебя вижу, – развеселилась Ирина. – Сейчас раму открою и рукой помашу. Не, заклеена, зараза. Ну, я – через улицу. Прямо напротив института. На другой стороне улицы стояла высотка НИИ удобрений. Олег выглянул из окна и увидел возле их подъезда два грузовика. – А при чем – ты и химия? – спросил он. – Заходи, узнаешь. Мы с братцем офис сняли. Пять комнат. Пока тут только я и тетка-вахтерша. – А куда удобрения делись? – На других этажах. Или – уже в поле. Выписывать тебе пропуск? На первом этаже прежнего НИИ все было заставлено большими и маленькими коробками. Грузчики в синих спецовках тащили к выходу ободранный шкаф. На полу были уложены перевязанные тесемками толстые папки. Уборщица со шваброй в руках обсуждала с вахтером, мыть или не мыть лестницу. Олег поднялся в лифте на пятый этаж и оказался в широком коридоре. Перед дверью стоял маленький столик. За ним сидела старушка в очках. – К Ирине Павловне? – важно спросила она, оторвав глаза от журнала. – Прямо и направо. Ирина сидела на подоконнике в большой пустой комнате и болтала по телефону. Положила трубку и сказала: – Вот, сюда перебираюсь. Еще ни столов, ни стульев. – А что здесь за переполох? – спросил Олег. – Газеты надо читать, товарищ дорогой! Братец у себя там, в местах бывшего обитания уже три малых предприятия открыл. Теперь вот здесь. Я неделю в исполком ходила, как на работу. – И что вы будете делать? – поинтересовался Олег. – Шить или пироги печь? – Вагонами будем разные разности поставлять отсюда – туда. Представляешь, сколько работы! И бухгалтера надо найти, и мебель купить. Еще у братца идея взять в аренду колхоз под Москвой и устроить там что-то вроде имения. Цветы выращивать, колбасный цех открыть. Вот такие перспективы. Хочешь к нам? – В имение? – Хоть бы и туда. – Если только Котовским! – Тогда лучше объясни, какие мне компьютеры для офиса покупать, и что такое «факс»? Из коридора донеслись вопли и ругань. В комнату быстро вошел чем-то очень разозленный Сергей Павлович и закричал: – Надо же, старая карга! Спрашивает: «Кто я такой!» Еще меня расспрашивать будет! Дура! Буду я ей объяснять! – Это кто? – спросила Ирина. – Бабка, которую ты у двери посадила! Вот, зараза безмозглая! «Кто я тут такой»! Братец попыхтел, отер лоб платком и только после этого вроде бы заметил Олега. Наклонил чуть набок голову, ссутулился и протянул руку: – Вот, начинаем раскручивать новое видение, работать с современными моментами. Ирина считает, что мы должны на вас рассчитывать. Так что включайтесь. – Я только по научной части, – ответил Олег. – Разным надо заниматься. – Братец уже не сутулился, а стоял прямо и поправлял очки – Я об этом определенно всегда заявляю, и в этом отличие моего мнения. Ирина повела брата показывать другие комнаты, а Олег смотрел в окно на маленький трехэтажный домик их института за бетонным забором. Ирина заглянула в дверь, быстро проговорила: – Слушай, у нас тут – надолго. Потом договорим. Хорошо? Борька был в своей лаборатории один. Увидел в дверях Олега и закричал: – А-а! Ты! Заходи! Олег уселся на старый ободранный стул и спросил: – Ну, и чего поймал? – Это – потом! Сейчас – о нашем деле! – У тебя тут дышать нечем. – Олег кивнул на окно. – Открой хоть форточку. – Много свежего воздуха – тоже вредно. – Борьке было не до этого. – Всего надо в меру. Человек должен жить в собственной атмосфере, как всякая планета. Я все обдумал. Правда, ты молодец, что это предложил. Надо жидкость пузырить излучением, а потом измерять. Я проверил в одном ленинградском НИИ. Они что-то подобное пытались сделать для подводной лодки. Но с излучением ничего поделать не смогли. – Надо сначала до кипения доводить, – сказал Олег. – Тогда небольшое излучение понадобится. – Что? – заорал Борька. – Украл! Хи-и! Я это на рыбалке придумал! А ты никому ничего не ляпнул? – Я сегодня утром об этом подумал. – А я – позавчерась! Позавчерась! – Борька поднял руку, будто погрозил указательным пальцем. – Но возни будет много. Излучение должно быть направленным. Почти в одну точку. И в лаборатории надо будет защитное оборудование ставить. А то в кого попадет – кровь запузырится. – Я об этом не подумал. – От удивления Борька даже выпятил нижнюю губу. Среди ночи Олег проснулся от сильной капели. Вышел в коридор, включил свет и увидел на полу кухни большую лужу. Этажом выше жили новые соседи. Олег долго звонил в их дверь, но ему никто не открыл. На следующем этаже заспанный толстяк недовольно буркнул, что у него в квартире не течет. Пришлось бежать в ЖЭК и будить дежурную. Приехала аварийная бригада. Сантехник в спецовке и кепке открыл дверцу за сливным бачком и подставил руку под капли. Понюхал пальцы и задумчиво произнес: – Н-да, не похоже, вроде бы на канализацию. – Ну-ка, я! – Второй сантехник тоже подставил руку под капель и, поразмыслив, подтвердил: – Не похоже. Пошли в подвал воду перекрывать. Утром Олег столкнулся на лестничной клетке с соседкой и стал объяснять, почему нет воды. Женщина охала, то ли по поводу залитой квартиры, то ли из-за того, что воды долго не будет. По лестнице медленно спускалась важная пожилая дама. Грозно посмотрела на Олега и объявила: – Это я живу в квартире над вами! И как вы только смеете! Как вы смеете распускать про меня сплетни, что я дома не ночую! Я была дома! Возможно, выходила за газетой. Возможно! Во дворе у гаражей стоял Пашка и разговаривал с маленькой старушкой. – Привет! – крикнул Пашка. – Ну, чего? Ездил? – Подразумевалось, ездил ли Олег в этом году на рыбалку. – Не успел. Может быть позже, в сентябре. – А я пару раз сгонял, – говорил Пашка. – На Волге был. Однако гаденыша на блесенку зацепил. Килограмма на полтора! А тебе не нужно чего для рыбалки? – Он показал на сгорбленную старушку. – Вот, продаю. – Она держала в руках кирзовые сапоги и плащ-палатку. – От мужа осталось, а сыну не надо. – Плащ я у тебя, бабка, возьму. – Пашка пощупал материю. – Не должен промокать. И шлем вот этот, танкистский. Хорошая штука для зимней рыбалки. Никакой ветер не продует. – Он нацепил шлем на голову. Олег ответил, что ему ничего не надо. Старушка расстроенно говорила: – Муж берёг, а сыну не нужно. Он не ездит никуда. И сожительницы у него такие непутевые. И одна, и вторая. Чуть что – в милицию его. И сразу недели на две. Была суббота. Улицы казались пустыми. Олег доехал на троллейбусе до Белорусского вокзала и пошел по улице Горького вниз, к центру. На площади Маяковского возле памятника стоял раскладной столик, и несколько человек собирали подписи под каким-то открытым письмом. Пригревало солнце. Олег подошел к столику, стал читать разложенные листки, но так и не понял, против кого и чего предлагалось подписаться. На Пушкинской возле здания редакции собралась толпа с плакатами. К вывешенным на стендах свежим газетам было не протолкнуться. Громко спорили невысокая женщина и средних лет мужчина. – А зачем нам армия? – почти кричал мужчина. – Зачем столько денег тратить? Ну, кто на нас нападать собирается? Кто? Чуть дальше в толпе слышался нервный женский голос: – Никогда они ничего не сделают для народа! Разве они захотят нам зарплаты до европейского уровня довести? В сквере за памятником Пушкину начался митинг. На ступенях появился человек с мегафоном и объявил: – Слово предоставляется Председателю комитета гражданских прав Григорию Эдуардовичу Пискунову. – Господа! – выкрикнул оратор под неутихающие аплодисменты публики. – Нынешний партократический режим продемонстрировал свое полное нежелание выполнять требования народа. Власть не хочет проводить крупномасштабные экономические реформы, способные поднять уровень жизни населения. Сейчас только демократически мыслящие деятели способны решить эти задачи! Следующей выступала полная дама в очках. – Главное – это нейтрализовать врагов демократии! – кричала дама. – Все эти партийные боссы только и видят… – Дама потрясла в воздухе кулаком, но забыла уточнить, что именно боссы видели. В середине августа институт опустел. Даже буфет закрыли и из всей охраны оставили только одного вахтера на проходной. Ворота во дворе противно заскрипели. Олег приподнялся в кресле, увидел, как на улицу выезжает машина директора и подумал: «Вот и шеф на дачу смотался». Позвонила Ирина: – Слушай, я ничего не понимаю. Что это за заявления? И куда Горбачев подевался? – Как куда подевался? – не понял Олег. – Ты радио слушаешь? Включай. Я тебе потом перезвоню. Диктор ровным и бодрым голосом дочитал одно обращение и принялся за другое. Раздался телефонный звонок. Ирина спросила: – Ну и чего? – Насколько я понимаю, это – переворот, – ответил Олег. – А чего делать? – Понятия не имею. – А у нас говорят: может хоть порядка больше будет. – Хрен его знает! – чистосердечно признался Олег. – А знаешь, что войска в Москву входят? – спросила Ирина. – Это брехня, наверное. – Ну, да! Танки! И что сейчас делать? В банк бежать? В комнату вошел Борька: – Слышал? Да? А шефа на совещание вызвали. – Я думал, что он на дачу удрал, – ответил Олег. – Все так думали! Я уж обрадовался и портфель стал собирать. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Пошли в приемную шефа. Секретарша смотрела телевизор. По одной программе зачитывали обращение, по другой показывали балет. – А говорят, что в Москву войска входят, – сказал Олег. – В «Новостях» показывали, – ответила секретарша. – На центральных улицах уже стоят. В дверь заглянул Веселов. – Светоч демократии! – обратился к нему Борька. – Что такое на белом свете делается! – А, разберутся, – отмахнулся Веселов и ушел. Борька перещелкал пультом разные каналы: – И кто его знает, к чему все это? И как закончится? В комнате Олега они заварили чай и включили радио. Никаких новых сообщений не было. – В субботу по городу прогулялся, – рассказал Олег. – Все-таки наша публика немного не в себе. – А танки в городе? – спросил Борька. – Тоже бред какой-то… Олег позвонил Ирине, спросил, есть ли новости. – Никто ничего толком не знает и понять не может, – раздраженно говорила она. – И брательник мой как сквозь землю провалился. Нигде его нет! – Уже в партизанах! – предположил Олег. – Я боюсь, что по другому адресу. А у меня товар на таможне. Все, пока! Допили чай с пряниками. Послушали по радио очередные «Последние известия». – Надо выяснить, что обо всем этом думает народ. – Борька стал набирать номер: – Алло! Это что такое? Это – торговая точка? Очень приятно. И как вы там поживаете? Нет ли у вас в продаже шашек? Нет, ни шишек. Слышали: «Шашки наголо!» Вот такие нам и нужны. Жаль, что нет. Хи-и! А события обсуждаете, поди? И какие мысли у коллектива? – Борька продолжал разговор и передавал его Олегу: – Что? Половина коллектива празднует победу над бардаком? А вторая? Скорбит и рвется защищать демократические начала в жизни общества? Нет, не рвется? А что тогда? А, ведет словесные брани и чаи гоняет с печеньем. С удвоенным аппетитом. А кто рвется грудью защищать? Евдокия Ефремовна! Вот, здорово! Уже отказывается? Как же так! Говорит, что в подвале отсидится? Да? Зря размечталась! Не отсидится? Что? В люк не пройдет? Хи-и! Борька положил трубку и сказал: – Во, как у них здорово в овощном магазине! Говорят: если что, в подвал заберутся. Во второй половине дня Олег сбежал с работы и поехал в центр города. На Садовом кольце недалеко от Октябрьской площади троллейбус обогнал военную колонну: четыре танка медленно двигались за милицейской машиной с мигалкой. У пресс-центра МИДа стояли танки и бронетранспортер. На броне сидели солдаты. Вокруг толпился народ. Кто-то фотографировал. Олег вышел из троллейбуса на площади Восстания. В переулке у здания Комитета по радиовещанию тоже стояли танки. Мальчишка-танкист разговаривал с пожилой женщиной: – Сами ничего не знаем! По тревоге подняли, когда ремонтом занимались – и сюда. Даже переодеться не успели. На мальчишке был грязный, замасляный комбинезон и старая пилотка без звездочки. На плече висел автомат. Подошел седой мужчина. Сразу закричал: – В кого стрелять приехали? Стрелять-то в кого? В нас? Мальчишка пожал плечами и отвернулся. – Чего вы к нему привязались! – громко сказал Олег. – Прислали его, он и стоит. И стрелять ни в кого не думал. Вы сейчас пойдете домой обедать и дальше возмущаться, а ему тут стоять. Олег вернулся на Садовое кольцо, перешел на другую сторону и свернул в переулок. У здания Верховного Совета стояли несколько бронетранспортеров. Вокруг толпились люди. Разговаривали с солдатами и норовили залезть и посидеть на броне. Ближе к стадиону «Красная Пресня» собрались две-три группки и бурно обсуждали события. Женщина расклеивала листовки на столбах. На следующий день было все то же. По всем телеканалам зачитывали официальные сообщения, крутили старое кино и концерты классической музыки. Не происходило ничего. С утра Олегу не работалось. Каждый час волей-неволей включал радио и выслушивал старые сообщения. Пришел Веселов, равнодушно сказал: – Мне двоюродный брат из Риги звонил. У них там праздник. Все друг друга поздравляют. После обеда на работе появился Борька. Посмотрел на Олега взглядом старого заговорщика и тихо сообщил: – Все у Верховного Совета собираются. И депутаты там, и Ельцин у них спрятался. Ночью будет штурм. Представляешь, что может случиться? Пойдешь туда? – Не знаю, – ответил Олег. – Не нравится мне все это. – А штурм нравится? Включили радио. В «Новостях» объявили о введении в Москве комендантского часа. – Слышал? Что я говорил! – Борька прошелся по комнате. – Н-да, устроили игру для всего города, – ответил Олег. – Теперь вся Москва спать не будет. Утром передали, что в городе произошли столкновения и есть жертвы. Олег позвонил Борьке. Трубку никто не взял. Транспорт ходил, как обычно. Олег доехал до метро «Краснопресненская» и пошел мимо стадиона к Верховному Совету. Начался сильный дождь. Народу на улице было немного. У Горбатого моста лежала груда из мусорных баков, железных бочек и досок. Из нее торчали новенькие, с синими пятнами, арматурные прутья. Баррикада не баррикада – так заграждение. Столбы были расклеены отпечатанными на машинке, размокшими листовками, – вроде бы какой-то военный чин отказался перебрасывать свою часть в Москву, а начальство милицейской школы заявило о поддержке Верховного Совета. Во всех листовках говорилось о чем-то неопределенном. Со стороны Калининского проспекта стояли внушительные баррикады. Людей возле них не было. От дождя все прятались у стены здания. Олег пошел вверх по Калининскому. У парапета туннеля над Садовым кольцом собралась небольшая толпа. Транспорт по Садовому не шел. У выезда из туннеля стоял брошенный бронетранспортер с открытыми люками. В метрах в пятидесяти от него поперек улицы раскорячился измятый троллейбус. Между ними на асфальте багровело пятно. Возле него лежал букетик алых цветов. В толпе кто-то говорил: – Вот идиоты! Ехали к Верховному Совету, а заехали в туннель. Стоило им повернуть, там бы и оказались. – Может, они туда и не ехали. – Ну, да! Кого ж они тогда штурмовать собрались? Верховный Совет! – Откуда вы взяли, что собирались? Олег стоял у парапета, смотрел вниз и не мог понять, как у выезда из туннеля могли оказаться люди, и почему сильно помят троллейбус. На работе все было по-прежнему, – никого в коридорах и запертые комнаты. Оконное стекло затуманилось от дождя. Во дворе посреди луж стояла директорская машина. Борька дремал в кресле. Открыл глаза и вскрикнул: – А! Манкировал борьбу на баррикадах! Слабо противостоять сатрапам! – Слышал, сегодня люди погибли. – Олег сел на стул. – Я видел. При мне было. – Борька потер рукой лицо. Открыл крышку электрического чайника, заглянул внутрь и сунул вилку в розетку. Стал доставать из шкафа чашки и повторил: – Был, видел. Н-да… – Много народу погибло? – спросил Олег. – Ехали по Садовому бэтээры, а им выезд из туннеля троллейбусом перегородили. И стрелять начали. А в темноте кто-то под колеса попал. – Кто стрелять стал? – не понял Олег. – Не знаю. Из толпы. – Борька помолчал. – Вот ты бы стрелял по солдатушкам? То-то и оно, братец! Ближе к вечеру по радио передали, что из Москвы выводятся войска, а с Горбачевым кто-то разговаривал по телефону, и за ним в Форос поехала делегация Верховного Совета. Дома Олег смотрел в теленовостях, как Горбачев в свитере и с внучкой на руках спускается по трапу самолета. Потом показали митинг на площади у Верховного Совета. На экране мелькнула физиономия Пискунова и полной дамы в очках. Телекамера остановилась на человеке в плащ-палатке и танкистском шлеме. Человек стянул с головы шлем и поднял руку. Олег узнал Пашку. Диктор торжественно произнес: – Мужественный молодой офицер, один из тех, кто не пожелал выполнять преступные приказы и привел свою воинскую часть на защиту Верховного Совета, на защиту законности. С утра все собрались в курилке. – Какая победа! – восхищалась Галина Васильевна, появившаяся на работе после отпуска. – В первый раз народ сам выбрал себе власть и не ошибся. Таких людей в Верховный Совет выбрали, что они в трудную минуту не растерялись. – Я понимаю, что переворот, – говорил Борька. – Ну, начался! А с чего вдруг закончился? Почему все разбежались? – Что вы говорите такое! – изумилась Галина Васильевна. – Что бы они сделали с такой силой! Олег хотел отмолчаться, но все же сказал: – По-моему, все просто объясняется. – Взрослые мужики, жизнь прожили, и что к чему знают. Хотели сделать, как считали нужным. А тут мальчишки набежали Верховный Совет защищать. И что их убивать за это? Свои же, олухи. Вот, те, кто все затеял, и плюнули на это дело. – Ну, что вы! Как же так! – не поверила Галина Васильевна. – Такое народное движение! Я сама не ходила. Но Борис, какой молодец! Он-то был! Нашел в себе мужество! – Н-да, побывал, – отозвался Борька. – Понесло меня туда. А вот он не поперся. – И кивнул на Олега. – А ты тоже… Ходил там, ходил, и ни кем не покомандовал. А то сейчас интервью бы направо-налево раздавал. – Если я чем-нибудь возьмусь командовать – только броненосцем. Желательно – восставшим. По площади вокруг клумбы двигался обычный транспортный поток, а на тротуаре у «Детского мира» стояли люди и смотрели на высокую тумбу, оставшуюся от памятника Дзержинскому. Сутулый парень громко рассказывал: – Подогнали ночью кран и свалили. А тумба, оказывается, даже к фундаменту не прикреплена. – Куда памятник увезли? – спросили из толпы. – Не знаю, – ответил парень. – Тут ночью машина скорой полмощи стояла. Я им сказал, что памятник красивый был. Они на меня орать начали. Перед зданием КГБ ходил полный мужчина со значком депутата Верховного Совета и говорил всем, кто хотел остановиться и поглазеть на здание: – Не надо тут стоять! Всех просили тут не собираться! Лично Борис Николаевич просил. – А ему какое дело, где я стою, – недовольно пробурчал старик в соломенной шляпе. У здания ЦК валялись листовки. В одной из дверей были выбиты стекла, а по вывеске прошла длинная трещина. Возле стены Китай-города у памятника Свердлову собралось человек пятьдесят. Кричали, что памятник надо свалить. У кого-то в руках оказалась белая бельевая веревка. Ловкий лохматый малый забрался на пьедестал, обвязал скульптуру человека в тужурке за шею. За конец веревки схватились человек десять. Дернули раз-другой и сообразили, что свержение идола может быть лишь чисто символическим. – Для Дзержинского – кран подгоняли, а этого – оставили, – закричали из толпы. Со стороны гостиницы «Москва» появилась шумная толпа. Впереди шел военный с погонами майора. Несколько человек из прибывшей толпы тоже попытались тянуть веревку, а их предводитель стал зачитывать требование об освобождении кого-то из милиции. Рядом с ним, нахлобучив на голову танкистский шлем, стоял Пашка. В институтском буфете, первый день открывшемся после отпусков, кормили жареной навагой и рисом. За столиком у окна обедали Борька и Веселов. Олег подсел к ним и спросил: – Слышали про шефа? Они кивнули и промолчали. Прошел слух, что директор подписал в министерстве письмо о поддержке ГКЧП, и теперь его снимут. – Варяга, наверное, пришлют. – Веселов допивал чай из граненого стакана. – Кто-нибудь из министерских устроиться захочет. – Сейчас передавали, что Горбачев заявил о выходе из партии и роспуске ЦК, – сказал Олег. – А чего ему еще делать остается? – Веселова это известие оставило равнодушным. – Надо же! Продал он в а ш и х и сбежал, – хихикнул Борька и посмотрел на Веселова. – Я-то тут причем? – удивился Веселов. – А кто в партию просился? – Борьке эта тема явно нравилась. – И ты хотел! – ответил Веселов.

– Вот уж нет. Куда не хотел, туда не хотел. Мы вон даже, Борька кивнул на Олега, – несколько раз на какие-то диссидентские сборища ходили. – Теперь будете в мемуарах писать о борьбе с режимом. – Веселов поставил на стол пустой стакан. – Это мы с дуру на такие сборища поперлись, – ответил Борька. – Да-а, чего-то тянет меня в связи с последними событиями на самокритику. Как говаривали у нас в Первой конной: «Иногда не всегда получается». Троллейбус мягко качнулся, перевалил через трамвайные рельсы и покатил, звеня на ходу, вдоль черной, узорчатой ограды сквера. Олег будто по привычке посмотрел на дома на другой стороне улицы. Та девчонка жила в каком-то из них. Жалел, что выбросил ее письмо и, успокаивая себя, подумал, что это ничего не изменило бы. Не звонить же спустя столько времени. Или вышла замуж, или переехала. И о ней только известно, что номер квартиры – восемнадцать. Троллейбус подкатил к остановке. Олег стал пробираться к выходу. Было тесно. Заворчали недовольные. Двери успели захлопнуться. Троллейбус тронулся и через несколько метров встал на светофоре. На следующей остановке Олег вышел и зашагал обратно к метро. В небольшом, вытянутом дворе стояли два дома. Можно было запомнить номера и позвонить в справочную. Но это казалось слишком долгим. Ждать было некогда. По тротуару прогуливалась полная пожилая женщина. – Не знаете, Аня в восемнадцатой квартире живет? – спросил Олег. – Что? Гм… – женщина посмотрела недовольно. – Там – Наумовы! – Она произнесла это таким тоном, будто не знать, кто живет в этой квартире, было глупо. Олег повернулся, чтобы уйти. Женщина сказала ему вслед: – Аня в двадцать восьмой живет. Третий подъезд. А что надо? Он поднимался на четвертый этаж и думал: «Ну, тетка! Прислала сюда! Не нужно было идти. А, ладно, скажу, что ищу кого-то». – И он нажал кнопку звонка. Никто не отозвался. Олег повернулся к лестнице, чтобы уйти. Зазвенела цепочка. Дверь открылась. Олег увидел Аню. Она вытирала руки маленьким белым полотенцем и говорила: – Да? Вот так? Я не догадалась, что это ты, когда выглянула и посмотрела… – А… – Он чуть было не спросил: «А здесь живет…». – Я картошку чищу. Пришла, в холодильник посмотрела… Надо было что-нибудь купить. «А для кого – картошку?», – подумал он. – Ты здесь просто случайно? – спросила она. – Или картошку будешь? – Я прямо с работы, – ответил он. На вешалке висел белый плащ. На полу валялись туфли и тапочки. Коридор вел в маленькую кухню с белым шкафчиком и столом у окна. На холодильнике стояла ваза с алыми флоксами. Аня вошла за ним, несколькими секундами позже. Ему показалось, что в прихожей она посмотрелась в зеркало. – Я изменилась? – Пополнела немного… – Ну, это как-то даже… Сказать такое! – Это я да… Из другой оперы. Я шел сюда и не думал, что тебя найду. Она чистила картошку, стоя у раковины, вполоборота к нему, а он сидел на табурете и смотрел то на нее, то в окно – на угол дома напротив, на площадь с памятником, круглую крышу станции метро и заполненную машинами улицу. – Пишешь песенки? – спросил он. – Совсем редко. – Она смахнула со лба прядь волос и посмотрела на него. Лицо раскраснелось, а глаза были чуть уставшими. – Времени на стихи не стало? – Просто что-то произошло. Люди плохо стали песни слушать. Я ведь два года по распределению в Тульской области в училище работала. Маленький такой поселок у станции. Одно время мы с ребятами часто концерты устраивали, а потом люди перестали ходить. – А кто-нибудь из новых бардов появился? – Появляются. Но мне никто не нравится. А ты чем занимаешься? – В НИИ. – И диссертацию пишешь? – Давно написал. – Я и не думала, что ты такой важный. – Что ж я, впечатление легковесного человека произвожу? – В общем-то – да! – ответила она, помолчав. – Вот-те на! А я-то надеялся, что у вас на хорошем счету. – В общем-то – да! – Она включила воду и стала промывать картошку. – Но что-то насторожило. – Что именно! – Я тогда не знала, что ты диссертацию пишешь. В дверь позвонили. Аня смутилась. Быстро пошла открывать. Из прихожей доносились голоса. – Заходите! – говорила Аня. – А у меня гость. Олег вышел в коридор. В тесной прихожей стояли высокий лысеющий мужчина с бородкой, красивая черноволосая женщина и щекастый мальчик лет двенадцати. – Вот, мой гость! – Аня оглянулась и посмотрела на него. Олег представился. Мужчина протянул ему руку и улыбнулся, а женщина посмотрела пристально, будто усмехаясь. – Это мой папа – Николай Петрович. И его супруга Елена Викторовна. А вот – мой братик! – Только не родной, а сводный, – буркнул мальчишка. – Но ведь брат! – назидательно сказал Николай Петрович. – Много о вас слышали! Самого лестного и хорошего! – Елена Викторовна обращалась к Олегу: – Очень приятно, что можем, наконец, познакомиться. – И мне очень приятно! – ответил он. – Ой, не…! Я вам ничего о нем не могла рассказывать! – обиженно говорила Аня. – Зачем же… – Ну, что вы, Анечка! – оборвала ее Елена Викторовна. – Молодые люди должны знать, что о них помнят. Им это нравится. – А обо мне? – спросил мальчик. – И о тебе! Но не сейчас, а позже, – ответила Елена Викторовна. – Мы в «Башмачок» приехали и решили зайти просто так, без звонка. – Мы пойдем за ботинками? – спросил мальчик, посмотрев на мать. – Подожди, потом. – Она поправила ему воротничок куртки. Прошли в комнату, обставленную старой мебелью: комод с зеркальцем и маленькими ящиками, и большой шкаф с резной дверцей, столик для цветов на высокой ножке. А в больших и маленьких рамочках на стенах – фотографии, рисунки готических соборов, китайская графика и северные пейзажи. Мальчишка посмотрелся в зеркало комода, показал себе язык и повернулся к матери: – Ух, какое здесь все! Ничего интересного! Одна музей-щина! Да? – Помолчи! – Мать дернула его за рукав. – Сейчас картошка закипит, если кто хочет, – предложила Аня. – И чай будем пить. Олег, помоги мне стол на середину поставить. Аня доставала чашки из серванта, а женщина стояла рядом, рассматривала посуду и говорила: – Как мне вот это блюдо подошло бы. Прямо под цвет моему синему сервизу. Давай поменяемся на мое белое блюдо? – Это – бабушкино, – ответила Аня. – Мое тоже старинное. – Наше лучше, чем ее, – заявил мальчишка. Олег сказал, что ему пора уходить. Аня помолчала, а женщина усмехнулась и посмотрела на нее: – Что же вы так быстро! Мы ведь ненадолго. Чуть посидим и уйдем. – Далеко живете, наверное? – спросил Анин отец. – Почти рядом. На Стрельбищенском. – А, соседи! – Это там, у кладбища, – заметила дама. Аня подошла к комоду и что-то быстро написала на листочке бумаги. Открыла Олегу дверь, вышла за ним на лестничную клетку и передала свернутый листок: – Это тебе! Ты позвонишь? Да? Он не ответил, только прикрыл на миг глаза в знак согласия. За дверью мальчишка закричал: – Робкие какие женихи! На улице было темно и ветрено. Пахло пылью. По мостовой несло листву. Домой идти не хотелось. Олег свернул в сквер и зашагал к Шмитовскому проезду. За зданием исполкома свернул в переулок и по узкому разбитому тротуару добрался до Звенигородского шоссе. За черным забором в сплошной темени шумели на ветру деревья Ваганьковского кладбища. Звенел трамвай на повороте. Начинал накрапывать дождь. Вдруг полило как из ведра, так, что ветер оказался будто прибитым к земле и засуетился у самых ног. Из дома Олег позвонил Ане. Услышал ее голос и сказал: – Алло! Решил проверить связь. Вы там одна или с гостями? – Все ушли. – Ты на меня не обиделась, что я смотался? – Наоборот, спасибо тебе. – За что? – спросил он. – За деликатность. – Ну, это – пожалуйста. Этого у нас сколько угодно. Но только не бросайте меня одного. – Это не от нас зависит. Это время покажет. Ирина заглянула в комнату и заулыбалась: – Привет! Как хорошо, что вы тут оба! Я пришла вас проведать. Борька раскинул руки и закричал: – Ой, красавица наша! Совсем нас забыла! Ирина была в длинной, с отливом, норковой шубе. Запахнула ее, села на стул, предварительно оглядев сидение: – Я у себя в офисе такой ремонт провернула! Столько денег ухлопала, но почти все, что хотела, сделала. Только с ковролином меня, кажется, надули. А у вас тут чего? – Как пчелки работаем! – закричал Борька. – Установку новую готовим. Ах, что за шуба! Тепло, поди в ней. – На улице было на нуле. – Она у меня – новая. А вы лучше бы ремонт сделали. – Ирина посмотрела на стены. – У вас в здании кругом такая зашарпанность, что заходить в хорошей одежде даже как-то неудобно. – В такой-то шубе – и к пролетариям умственного труда! – Борька покачал головой. – Конечно, неудобно, – повторила Ирина. – Сразу начинают на тебя странно поглядывать. – А ты как увидишь кого в спецовке, – говорил Олег, – сразу руку вверх вот эдак поднимай: «Рот фронт!». Чтобы своих знали. Борька захихикал, а Ирина посмотрела на них и сказала: – Вы тут сидите и развлекаетесь за государственный счет. Вам бы покрутиться часиков пятнадцать в день. Да среди всякого жулья, которое только и норовит надуть. Поесть нормально – и то некогда. Хоть завела себе домохозяйку. В квартире убирается и ужин нам с маман готовит. – А не боишься? – спросил Олег. – Чего? – Мало ли как… В ходе классовой борьбы… – Знаешь, не надо мне тут…, – прервала его Ирина. – Но работа тебе на пользу пошла, – серьезным тоном заявил Борька. – Выглядишь, ну просто обворожительно! Обволакивающе как-то. И ничуть не амбициозно. Даже в шубе – вполне демократично. – А что это у вас теперь справа от ворот? – спросила Ирина. – Сделали дырку в заборе и киоск открыли? – Это вот я! – оживился Борька. – Моя творческая идея, поддержанная начальством. Но покамест бизнес не заладился. И теперь я вам точно могу сказать, в чем главная угроза капитализму! В прожорливости пролетариата! Кого ни возьми на работу, сжирают шоколадных конфет по полкило в день. Как в них только влезает! Они кого угодно на этих конфетах разорят. – Послезавтра у меня в офисе – презентация. – Ирина объявила об этом с важным видом. – Приходите оба. Посмотрите, что за народ теперь вокруг. Жульены я в ресторане заказала. С вами хоть похихикать можно будет. Хотя вы и гадости любите говорить. – И обратилась к Олегу: – Переведи мне здесь с английского про поставки. Я никак не разберу. В холле бывшего НИИ удобрений Олега и Борьку остановила любезная дама и спросила, куда они направляются. Проверила по списку и проводила до начала коридора. Возле белой двери висела табличка «Зал приемов», а рядом – выцветший, незакрашенный прямоугольник. Скорее всего, раньше там было написано «Столовая». За дверью была большая комната с зеркалами и гардеробом. У вешалок красовался здоровенный мужик в фуражке с кокардой. Борька передал ему свою куртку и спросил: – Мил человек! А что за кокарда такая? Из какой армии? – Хрен ее знает, – признался мужик. – А фуражка мне впору. Ирина стояла у входа в зал. На ней было черное платье с бахромой ниже колен. В руке она держала маленькую лакированную сумочку. – Здравствуйте, господа! – важно сказала она. – Рады приветствовать! – также важно ответил Борька. – Разрешите представиться. Представители научно-исследовательских кругов на вашем балу: статс-сотрудник Мешков и господин Залесов. Ирина успела шепнуть Олегу: – Присмотри, пожалуйста, за другом, чтобы не напился. Столы были накрыты в правой части зала и отгорожены ширмами. В левой части толпились гости. Артамонов что-то рассказывал двум молодым женщинам. Олег не сразу его узнал, – поэт был одет в строгий темный костюм и коротко пострижен. – У вас тут и творческая элита. – Олег обернулся к Ирине. – Он у меня помещение на складе арендует, – шепнула она. – Сейчас швейные машины завозит. Собирается что-то шить. Оказывается, все свои джинсовки он сам себе шил. – Талант! – Олег чуть приподнял брови. – Еще бы! – А стихи? – Там и стихи будет писать. На складе… Только бы деньги за аренду платил. Это меня больше всего волнует. Стали прибывать важные люди. Здоровались с хозяйкой, внимательно разглядывали присутствующих и выбирали себе собеседников по представлениям о собственной значимости. Появился Сергей Павлович. Расцеловался с сестрой, подошел к Олегу и спросил: – Как поживаете? Приватизируетесь или до вашего ведомства это еще не дошло? Тут дело такое! Надо быть начеку! Вовремя успеть. – Увидел кого-то из знакомых и ушел. Борька спросил: – Это кто такой? – Не видишь, что ли…, – недовольно ответил Олег. – По образованию – идеолог; по убеждениям – служащий. – Далеко пойдет, – отозвался Борька и узнал кого-то среди проходящих мимо: – Во! Из нашего министерства! Сан Саныч! Привет тебе, привет! Подошла Ирина, серьезная и раскрасневшаяся: – Вроде бы все собрались. Главное, что клиенты в сборе. Знаешь, в старом анекдоте: если в контору забрались воры, пусть что угодно выносят, но только, чтобы список клиентов оставили… Из министерства тоже много народу. Братец туда переходит. – А депутатство? – удивился Олег. – Не до того! Сейчас такая дележка начинается. Надо быть поближе к этому самому. А то можно без всего остаться. Вернулся Борька и громко объявил: – Сан Саныч здесь! Отличный мужик! Мы с ним раз пять в командировки ездили. Втолковать ему чего-нибудь, правда, нелегко. Ему что игнорирование, что интегрирование, – все едино. Началось основное действо. Ирина, осторожно вышагивая на высоких каблуках, поднялась на сценку в углу зала, натянуто-радушно заулыбалась и заговорила о том, что, наконец-то, удалось собрать вместе друзей, коллег, уважаемых партнеров, и что теперь все знают, где офис их фирмы. Выступили Сергей Павлович и невысокий кругленький человек, отрекомендовавшийся деловым партнером. Сергей Павлович энергично заявил: – Хочу выразить всем присутствующим большое человеческое и вместе с тем депутатское спасибо! – И дальше, видимо по привычке, о том, как много сделано и предстоит сделать. Кругленький человек сказал, что хочет «высказаться в порядке соображений» и долго рассуждал о трудностях ремонта в холодном климате. Борька наклонился к Олегу и зашептал: – Это – бывший здешний хозяйственник. Брался проповедовать пьяному дворнику трезвый образ жизни. Бывший хозяйственник вдруг заявил: – Как сказал недавно наш президент…, – и стал зачитывать длинную цитату. – Вот, люди! – изумился Борька. – Надо же! Даже из этого, из нынешнего цитаты выщипывают. – Вообще-то, – отозвался Олег, – президент без царя в голове, конечно, не особо смотрится. – Тебе бы только критику навести, – буркнул Борька. Официанты начали убирать ширмы, и присутствующим открылась вторая половина зала. Борька подтолкнул Олега и шепнул: – В таких делах главное – не теряться. За мной! Их соседями оказались два средних лет мужчины в темных костюмах, но без галстуков. Борька услужливо налил им коньяку, расспросил, кто они такие и даже попытался найти общего знакомого, но запамятовал его фамилию. Ирина поговорила с Артамоновым и подошла к ним. Откуда ни возьмись, появился Михаил Борисович Вейтер и спросил: – Ирочка, а вы говорили, что будут люди с вашей прежней работы. Она немного растерялась, помедлила, будто соображая, слышал ли кто-нибудь их разговор, и нехотя ответила: – Вот, собственно. – И показала на Олега. – А! – удивился Вейтер. – Я думал, что это ваш сотрудник. – И обратился к Олегу: – Вот моя визитка. Я консультирую комиссию по приватизации. Мы разрабатываем проекты нормативных документов. – Высмотрел на столе подходящий бутербродик и налил в бокал белого вина. – Процессы сейчас очень быстро развиваются. Времени на адаптацию мало. Частный интерес очень мощно заработает. Ведь либеральные принципы универсальны. Они расставят все на свои места достаточно скоро. Рост потребления элиты – это важный пример для остальных. – А вдруг социалисты правы окажутся, – влез в разговор Борька. – Это в чем? – развеселился Вейтер. – В том, что демократия – это форма найма парламентариев крупным капиталом. – При чем тут найм? – удивился Вейтер. – При чем тут это? Собственники – сами по себе; парламентарии – сами по себе. Дикость какая-то представлять, что одни других нанимают. Это, молодой человек, вы сильно путаете реальные вещи. – А поконкретнее можно сформулировать, что мы путаем? – спросил Борька, нежно улыбаясь после четырех рюмок коньяка. – Да как же! Либерализм, демократия – это этика и свобода каждого, кто хочет реализовывать свои устремления. – Вейтер всем видом показал, что продолжать разговор ему неинтересно и окликнул кого-то у соседнего столика. Ирина тоже ушла. Борька подлил себе коньяку: – Началось с колбасизации экономики, а закончиться может фиг знает чем. На другой стороне широкого стола весело проводила время компания из трех человек. Один из приятелей говорил другому: – Яков! Всегда будь таким, какой ты есть! А можешь быть лучше – будь! Откуда-то сбоку донесся громкий бас: – Не, ребята, в ближайшие годы золотого сечения не предвидится! Олег подумал, что пора уходить; тем более что Борька налил себе еще одну рюмку. В фойе Ирина провожала гостей и обещала, что на днях обязательно к ним заедет. Сергей Павлович стоял у стойки вахтера и раздраженно разговаривал по телефону: – Как это?! Как кобель сбежал? Да ты что! – И пояснил Ирине: – На даче пес решетку сломал. – И опять в телефонную трубку: – А вы чего там все смотрели?! Прогрыз даже? И куда? К соседской суке? И еще забор разворотил! Вот, зараза! А сука большая или маленькая? Борька оглянулся и шепнул Олегу: – А это для кого значение имеет? Я что-то не врубился… А в целом компания здесь подобралась интересная и поучительная. Как говорилось у нас в красном эскадроне: «Позор пессимизму мрачных!» Хи-и! Олег позвонил Ане в воскресенье утром и предложил: – Пойдем куда-нибудь. В кино или кафе. Хочешь? – Ко мне сегодня приехать должны, – сказала она. – Картошку привезут. Девочки посылают, а наш бывший ученик привезет. Не знаю, сможет ли он целый мешок до квартиры донести. – Если двоек ему не ставила, донесет. В Анином дворе Олег опять столкнулся с недовольной женщиной и поздоровался. Она посмотрела на него подозрительно и что-то шепнула подруге, с которой прогуливалась. Аня открыла дверь, и Олег сразу спросил: – Привезли? Нет еще? А картошка какая? Что за сорт? В коровняк сажали-то, али как? – Все расскажут, когда привезут. Олег прошел в комнату. Окно было приоткрыто. Ветер трепал занавеску. Она стелилась по журнальному столику, задевала высокую вазу. – Садись. – Аня показала на кресло у журнального столика. – А ты? Она отодвинула стул из-под накрытого скатертью стола и села: – Ну и как дела? – Так удачно на этой неделе получилось, что расчеты пошли. Сам рот разинул от удивления. В общем, оказался в лидерах. – А я опять думала: как-то стремительно ты возник. Не было, не было – и вдруг! – Это плохо или хорошо? – В том-то и дело, что я не знаю. – Она отвернулась к окну. – Это я тебе не могу объяснить – чем не угодил. – Не в тебе, конечно, дело, – тихо говорила она. – Просто я тебя другим представляла. Или нафантазировала. – Ты хочешь сказать, что в людях не разбираешься, и поэтому обо мне ничего путного подумать не можешь. – Почему не разбираюсь? – удивилась она. – Потому что считаешь меня темной личностью. – Если бы так было, я бы тебя в гости не пригласила. Но ты красуешься, если ловишь меня на словах. Раздался звонок в дверь. На пороге стоял здоровенный детина. Перед ним на полу лежали два почти полных мешка. – Анна Николавна! – выкрикнул детина. – Здрасьте! Во! Доставил! Еле вас нашел! – И вытер нос рукой. – Здравствуй, Толя! Проходи! – строго сказала Аня. – Картошку, пожалуйста, вот сюда, в угол. А теперь руки мыть и обедать. – Не, я уж поеду. – Толя отрицательно покачал головой. – Поешь и поедешь. Она кормила ученика куриной лапшой. Олег сидел за столом за компанию и пил чай. – Вы, если чего, всегда знайте, что уж картошки-то мы вам привезем, – говорил Толя. – Время какое-то стремное настало. Всё впопыхах. То одно, то другое. – А у тебя как дела? – спросила его Аня. – Были тут всякие неприятные вещи, да вроде бы пронесло. Ведь, по правде сказать, я в школе книжек не читал. А тут – во! Каких две толстенных прочел! На две недели хватило. Одна – про морские сражения; другая – про Африку. – Я всегда вам говорила, что читать интересно. – Аня стояла у окна, сложив руки на груди. – Еще бы! – Толя доедал лапшу. – А так просто сидеть – через два дня тошно стало. – Где сидеть? – не поняла Аня. – Да ехали мы с Димкой на его машине возле рынка. Идут какие-то двое. Не наши! Не понравилось им, что мы близко ехали. И бац! Ногой по крылу. Ну, мы вылезли и поговорили. Потом оказалось, что они в больницу попали. А вечером нас наряд забрал. Вот я книжки и читал. – А дальше как? – спросил Олег.

– Покамест мы там, это, с Димкой книжки читали, те двое в больнице лекарства сперли и вдарились в бега. Их потом по всему району ловили. Они, до того, как к нам задраться, телушку в совхозе стащили. Толя прощался долго. Стоял в дверях, пригнув голову и повторял: – Я вам, Анна Николавна, своей картохи привезу. Чего мне! Я тут раз в месяц бываю. С предприятия сюда часто машины гоняют. Аня мыла посуду и говорила: – Помню, придешь в школу, у крыльца все заплевать успели, а в коридорах даже девочки жутко ругаются. Я думала, буду им стихи на уроках читать, и они другими станут. – Может быть и стали, – сказал Олег. – Почему бы и нет. – Не знаю. Вечер был ветреным и сырым. В конце аллеи фонари светили из белесой жижи тумана. Таял недавно выпавший снег, сходил с дорожек и с еще зеленых газонов сквера. – Я здесь с бабушкой всегда гуляла, – говорила Аня. – Когда маленькой была – по полдня. С одной стороны до другой. Вот оттуда, от Пресненского вала всегда несся какой-то гул. Будто там что-то рушилось. А в той стороне, – она показала в сторону Звенигородского шоссе, – только звон трамваев. И как будто – с той стороны все плохо, а с этой – хорошо. И я всегда гадала – уйдет плохое или нет. – А мне казалось – плохое – это пока мы еще не выросли. – Олег ступил чуть в сторону, обходя большую лужу. – А как мы вырастим – все исправится. Наверное, в детстве всем так кажется. – Я об этом не думала. Мне часто тревожно бывало. – О чем? – О том, что дальше будет. Даже по ночам казалось, будто откуда-то с той стороны гул нарастает. – Впечатлительная вы барышня. – На то и барышни. Борька отложил газеты на край заваленного книгами и папками длинного стола и посмотрел на Олега: – Если бы люди не писали статей в газеты, осталось бы неизвестным, каким мусором у них головы забиты. – Это ты по какому-нибудь поводу или в общефилософском плане? – спросил Олег. – И вид у тебя какой-то несобранный. Научный работник, знаешь, каким должен быть? Как артиллерист! Чисто выбрит и полон творческих замыслов! – Я тут вчера расположил к себе одну даму. – Борька зевнул и откинулся в кресле. – Ну, и расположился у нее до утра. Лучше бы домой спать поехал. Терпеть не могу чужие диваны. Вчера еще в парке гуляли, и я ей руку на плечо положил. А теперь у меня плечо болит. Вот уж, действительно: время обнимать, а время – уклоняться от объятий. А на той неделе ездили к ней на дачу. Я печку топил. Правда, малость надымил. Хи-и! Она мне и говорит: «Все дрова сжег! Гиппократ вы эдакий!» Хи-и! – Зато ты у дам – на хорошем счету, – заметил Олег. – Мне один мудрый мужик говорил: к сорока пяти годам для нормального человека самым необходимым актом становится акт познания. – Это ты к тому, что надо об установке поговорить? – спросил Олег. – Не, это я просто так. – Слушай, а зачем нас Ляшко вызывает? – Ясно, что не к добру, – буркнул Борька. – Чем-нибудь да озадачит. Ой, как мне к нему идти не хочется! Ляшко показал, чтобы они садились за большой стол, а сам прошелся по кабинету, скрипя паркетом, и невзначай проверил, плотно ли закрыта дверь. Уселся напротив и провел рукой по ежику седых волос: – Ну, дело вот в чем! Варягов на наш институт не нашли. Не до нас, видно. Сегодня подписали приказ о моем назначении… А знаете, что ночью было? – Что? – спросил Олег. – В Минске эти трое подписали соглашение о ликвидации Союза. – Ну, это еще ничего не значит, – ответил Борька. – Не, союзные органы деморализованы и разгромлены. Да-а, кто бы мог такое подумать! А весной на референдуме сколько процентов за союз было? Семьдесят шесть? Вот вам и мнение народа! Эх, как тогда Брежнев ошибся. Уж какой был по молодости орел! Как в шестьдесят четвертом переворотом раскрутил! А такого дела не заметил. Зачем-то при себе Юрия Владимировича держал. А казалось, что мы это когда еще пережевали да выплюнули… Это все старое. А вот сейчас самая буза и пойдет. Вы меня поймите: я тут ненадолго. Тоже, в моем возрасте надо и честь знать. Но когда у нас здесь буза начнется, я с ней не справлюсь. Поэтому думайте и через пару дней ко мне с соображениями приходите.