1751 год. Ромодановская волость под Калугой охвачена бунтом. Крестьяне, доведенные до отчаяния бесчеловечностью Никиты Демидова, восстают против заводчика. Наивно веря в заступничество матушки-государыни Елизаветы Петровны, они посылают ей челобитные на своего утешителя. В ответ правительство отправляет на усмирение бунтовщиков регулярные войска и артиллерию. Но так уж повелось исстари, натерпевшийся лиха в родном дому русский мужик не желает мириться с ним. Кто ударяется в бега, кто уходит в казаки, кто отправляется искать страну мужицкого счастья – Беловодье. Уходит искать сказочное Беловодье и юный Илья Арапов, в будущем сподвижник Емельяна Пугачева. Много земель лежит перед ним – бескрайние русские просторы, от волжских берегов до монгольских песков, много встреч ждет его в пути, но самая главная – с «зоркоглазым атаманом», который видит «от Москвы и дальше» – впереди.
Данное издание – первая часть трилогии о событиях накануне и в период крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева.
© Буртовой В. И., 2018
© ООО «Издательство «Вече», 2018
Часть I. В муках родилась мечта
Глава 1. Будто снег на голову…
Зловещая послеобеденная тишина сильнее, чем крещенские морозы Москву-реку, сковала двухэтажный каменный особняк. Нещадные плети ожидали всякого, кто по неведению или оплошности нарушал покой в московском доме Никиты Демидова, статского советника, одного из богатейших заводчиков России, миллионщика, полуразбитого параличом.
Укрытый теплым одеялом, Никита Никитович, откинувшись на уютную спинку кресла-качалки, отдыхал в застекленном флигеле. Сквозь полусон, не ощущая собственного высохшего тела, он лениво перебирал в мыслях те немногие житейские заботы, которые остались еще в этом суетном мире на его долю. Больно – и в который раз! – кольнула в сердце застарелая обида на родителя, Никиту Демидовича: обделил наследством! Сыновья покойного теперь братца Акинфия куда как размахнулись на Каменном Поясе, хотя и у него там три сильных завода не бедное железо льют, грех на Господа жаловаться. И все же…
Апрельское солнце, надвое разрезанное тонким оконным переплетом, пригревало, успокаивало. Потускневшие глаза, словно холодные сосульки под карнизом, жмурились и слезились. Из внутреннего дворика в открытую дверь флигеля проникал талым снегом напитанный ветер, вызывая на лице легкий озноб. Никита Никитович сделал попытку забыться умиротворяющим сном, однако упрямая память воскрешала давние детские шалости. Вот он, задрав голову и стараясь не закрывать глаза, вместе со сверстниками гоняет босиком по лужам, беспечно радуясь теплому летнему дождю и буйной силе, которая наливает молодое тело. Дурачась, отроки с разбега прыгают в канаву за отцовской кузней, а в той канаве лопухи по пояс и дождевой воды выше колен. Рядом жеребцом необъезженным скачет и ржет от удовольствия любезный братец Акинфка – заводила слободских кулачных драк. И неведомо тогда еще было, что не эта отцовская кузня в Туле, а десятки заводов встанут между ними…
«Ох, господи, – вздохнул Никита Никитович, поеживаясь от внутреннего озноба. – Будто вчера все это было».
Нетленная, как мумия в Киевско-Печерском монастыре, зависть к более удачливому и расторопному Акинфке вновь высунулась из потаённого уголка души и кольнула в сердце. Демидов насупился, фыркнул и потянул одеяло повыше к подбородку…
Глава 2. «Надо бунтовать!»
Демидовский приказчик Прокофий Данилович Оборот имел привычку появляться среди заводских работных будто нечистая сила из пыльного столба – всегда нежданно. Перевернув прозвище приказчика, иначе как «Оборотень» за глаза его и не звали.
Никто не ждал появления Оборота и в тот поздний слякотный и холодный вечер.
Андрей Бурлаков, староста Ромодановской волости, приписанной к калужским заводам Никиты Демидова, вошел в тесную, пропахшую пеленками избу Михайлы Рыбки. Не успел закрыть за спиной набухшую от сырости дверь в темные сенцы, как послышался глухой перестук копыт.
– Твой, что ли, конь? – удивился хозяин избы, отставил к печке подшитый валенок, стряхнул с колен мусор и поднял на Андрея черные глаза: примешалась-таки и в их роду неукротимая и буйная кровь степных кочевников.
– Не барин на коне разъезжать – конь для работы надобен, – отозвался Бурлаков.
Глава 3. В потайной темнице
Капитон, спасаясь от неминуемой гибели или тяжкого увечья, едва успел отшатнуться в сторону. Словно чужие и потому непослушные ноги подломились в коленях. Они рухнули рядом – подрубленная сосна и человек, измотанный непосильным для возраста трудом. Рухнули на влажный ноздреватый снег и на холодные светло-желтые щепки. Сквозь образовавшийся прогал в густом своде хвойного леса – там только что подрагивала разлапистая крона обреченного дерева – Капитону в лицо насмешливо сверкнуло лучами искристое солнце. Из-под влажной потертой мурмолки в морщины у глаз набежал пот и голодным комаром жадно въелся в воспаленные веки. Старик невольно зажмурился.
– Господи, не ушибло? – К Капитону подбежал Федор. В голубых усталых глазах – смятение: ну как упавшее дерево да изломало старого родителя!
– Вот так бы и соборовался, не вставая боле, – отозвался Капитон. В груди у него хрипело и посвистывало. С заметным усилием протянул сыну руку. – Помоги, Федюша, выбраться.
Капитон завозился, упер в подтаявший снег локти. Федор отстранил протянутую руку, подхватил родителя со спины, помог встать на ноги.
– Ну вот, а то разлегся гнилой колодой поперек дороги – людям не проехать, – вымученно улыбнулся Капитон. Огладил ладонью влажные от дыхания усы и длинную седую бороду, в которой запуталось несколько мелких щепок, вылетевших из-под топора.
Глава 4. Сход принимает решение
Холодными туманами изошло мокрое Благовещенье. Словно змея, сменившая кожу, обновилась и ожила Ока, сбросив унавоженный и затоптанный ледяной сарафан. Набухали мутною талою водой овраги и суходолы, близ жилья первые скворцы сменили ушедших в отлет красногрудых снегирей.
Истекли давно сроки, по которым ромодановцам следовало прибыть на работу к Дугненскому заводу, а села и деревни даже и не поднимались в отъезд. Месили холодную дорожную жижу между селами торопливые ходоки; остерегаясь демидовских доглядчиков, собирались вечерами в чуть освещенных избах выборные, и вновь до хрипоты спорили, быть им или не быть за Демидовым.
Порешили – на Фомино воскресенье недели Святой Пасхи собрать в Ромоданове общеволостной сход, там определить свою участь.
Капитон упросил Андрея Бурлакова оповестить нижележащие по Оке села, чтоб если отыщется тело утопленницы Акулины, то дали бы знать в Ромоданово.
Бурлаков обещал, а Капитон подстерег Прокофия Оборота около демидовской усадьбы и спросил, куда увез он сына Федора?
Глава 5. Проба сил
Илейка насторожился, медленно опустил ногу на сухую прошлогоднюю листву. Прислушался: так и есть, от проселочной дороги доносилось приглушенное лесом фырканье лошадей, стук колес и людские голоса.
– Не ткнуться бы в демидовских стражников, – поостерегся Илейка, огляделся, увидел неподалеку высокий муравейник и поспешил укрыться за ним.
Обоз протарахтел в двадцати саженях и спустился в ложбину. Густой, но по-весеннему еще полуголый лес вскоре скрыл его из виду вовсе.
Илейка вспугнул около муравейника серую с оранжевым брюшком ящерицу, при обочине дороги обошел молодую поросль ярко-зеленой крапивы и вновь углубился в лес. Близился полдень, а до села Ромоданова еще идти да идти. Шел бездорожьем, но заблудиться не опасался – места знакомые.
– Кто таков? Куды прешь? – прозвучал нежданный грозный окрик. Илейка замер, готовый задать стрекача. Из кустов вышли двое, с длинными рогатинами и с топорами, заткнутыми за отвисшие опояски. Илейка облегченно выдохнул, заулыбался и шагнул навстречу – свои, ромодановские. Признали и его.