Четырнадцатое сентября 200* года, 16.52.

...На первый взгляд это был обыкновенный гостиничный номер – одноместный, не из дешевых. Не президентского класса, конечно, однако далеко и не те апартаменты, кои несчастному командировочному в каком-нибудь провинциальном «Доме колхозника» приходится делить на равных правах с клопами, тараканами, ржавой водой из крана и серыми простынями на безбожно скрипучей кровати, продавленной телами многочисленных предшественников.

Здесь

все было чистенько, уютненько и пристойненько. Комната метров тридцать квадратных, в алькове – накрытый цветастым покрывалом сексодром, прикроватная тумбочка с трогательной вазочкой, в которой алеет одинокий тюльпанчик – настоящий, не пластмассовый, ковролин, телевизор «Эриссон» вещает приглушенно что-то там об увлекательной жизни обитателей морей-океанов, ослепительно белая ванна, а не какое-нибудь желтое корыто со скворчащим душем, даже минибар имеет место – предлагая откушать напитков всевозможных градусности и сладкости. Нормальный, одним словом, гостиничный номер, совсем как в иных отелях, стремящихся к европейскому уровню... ежели не считать некоторых мелочей, поначалу в глаза и не бросающихся.

Во-первых, обязательный для таких номеров телефон отсутствовал. Во-вторых, отсутствовала и ручка с внутренней стороны двери – да и не только ручка, но и замочная скважина. Дверь представляла собой идеально гладкую дээспэшную плиту, без выпуклостей, отверстий и всяческих узоров, пригнанную к косяку столь плотно, что лезвие ножа не просунешь. И Алексей, сам не зная почему, голову готов был прозакладывать, что ДСП – это лишь отделка, внешнее покрытие, бутафория, и что на самом деле такую дверь не прошибешь и из гранатомета. Во-вторых, аналогичная ситуация была и с окном – огромным, почти, во всю стену, идеально чистым, с видом на таежные сопки... Вот только, опять же, ни шпингалетов, ни ручек на нем не наблюдалось, и как его открыть, было напрочь непонятно. Более того: легонько постучав по окну пальцем, Алексей обнаружил еще две странности: на стук оно отзывалось отнюдь не привычным стеклянным звуком – казалось, что стучишь по листу пластика; и потом, стекло это вибрировало. Мелко, часто, бесшумно и почти незаметно, однако ж –

А так, если на все эти странности внимания не обращать, то жить можно было вполне – если вспомнить те камеры-одиночки, где они провели последние две недели...

Пятнадцатое сентября 200* года, 10.13.

Существует ли в действительности река Потудай или это плод писательской фантазии? Вопрос из радиовикторины занимал сейчас Карташа более всего остального. Вопрос залетел в ухо, когда приемник ненадолго сделали чуть громче, и теперь река Потудай не давала уму покоя: в уме она выходила из берегов после многодневных ливневых дождей, разливалась в половодье, рыбколхозы добывали из нее бьющуюся в сетях рыбу, из ржавых труб в нее обрушивались вонючие химикалии, эту хитрую реку перегораживали плотинами, заставляя ее разливаться и затапливать деревни, и только шпили церквей торчали над Потудай...

Потому что, когда перестанешь думать о реке Потудай, тут же начнешь думать о делах наших скорбных. И тогда совсем закиснешь.

Таким ли он, Алексей Карташ, мыслил свое возвращение в родные пенаты – или, говоря понятнее, нах хаузе? Будем честны перед собой: Карташ вовсе и не мыслил себе никакого возвращения. Как-то не рисовала фантазия езду домой, а рисовала она все больше шик и блеск иноземных отелей, собственные бассейны на собственных виллах, купленные на честно украденную платину катера и яхты, «бентли» и «феррари», а также горнолыжные спуски в Доламитовых Альпах – утеху беззаботно веселящихся буржуев. Но вместо Доламитовых Альп и урчания «феррариевского» мотора придется, похоже, очень и очень долго хлебать баланду, нюхать кирзу и смотреть на небо сквозь решеточку. А из потенциального богатея придется переквалифицироваться в реальные нищие. Ну вот не верил он отчего-то белокурому викингу, ни на грош не верил, что тот замолвил за них словечко перед москвичами, – зачем ему? Уже и думать, небось, забыл о троих искателях приключений на собственные задницы, вертит дырку под орден. Но не поспоришь же с

конторой

...

Ладно, хоть несколько недель побыл миллионером. Или даже миллиардером? За всеми делами и заботами так и не перемножили они шестьсот тридцать девять у. е. (то есть стоимость одной унции платины), на вес драгметалла, который таскали за собой в зеленых армейских ящиках. Так до сих пор и неизвестно, чего лишились. А может, даже оно и к лучшему, что неизвестно?

Пятнадцатое сентября 200* года, 15.26.

Похоже, точно так же полагал и старший караула. Сейчас он, втопив кнопку на рации, сыпал в эфир кодовыми фразами: «Ситуация семнадцать бис! Повторяю: ситуация семнадцать бис! “Акрил” просит салют, повторяю, “Акрил” просит салют!»

– Эй, начальник! – заорал Гриневский. – Открывай, на хрен! Хочешь, чтоб нас здесь как курей почикали?

На призывы Таксиста прапор внимания не обратил. «И не обратит, – понял Алексей. – Он-то уверен, что это наши дружки нагрянули...»

Закончив с рацией, прапор уже отдавал распоряжения подчиненным:

Пятнадцатое сентября 200* года, 17.04.

Предположим, ему бы удалось незаметно скинуть наручники. И дальше что? Незаметно стянуть с головы мешок, мягко говоря, посложнее. Поэтому мешок пришлось бы с головы сдирать, стараясь проделать это с максимальной быстротой. При этом, дабы задумка увенчалась сокрушительным успехом, вертухаи, словно сговорившись, должны были отвернуться и некоторое время потаращиться в другую сторону. Вот тогда Карташ мог бы рассчитывать на то, что вырвет из непутевых конвоирских рук автомат, оглушит одного, вырубит второго, заставит положить оружие на пол третьего, – короче, овладеет ситуацией.

Хотя и припомнился Карташу некий штатовский фильм, где герой на «ура» выпутывается из точь-в-точь такого же положения, и дело там тоже вроде бы происходит в вертолете (киношные охранники, помнится, столбенеют от изумления, когда герой вдруг сказочным образом освобождается от «браслетов», и позволяют разделаться с собой, как со щенками). Однако, чтобы все сложилось так красиво, вертухаи должны быть родом из Голливуда. Ну а эти ребятки, грамотно, без дилетантской суеты взявшие вагон, никак не производят впечатление законченных валенков, у которых отвиснут челюсти и безвольно опустятся руки, если вдруг арестант выкинет некий нежданный фокус.

Поэтому Карташ не стал в вертолете разыгрывать свой единственный козырь. А на руках у него, если прибегнуть к карточной терминологии, после раздачи застряла всего лишь козырная двойка, и более ничего. Коли уж рисковать на мизере, то следовало подождать, когда образуется более подходящий расклад...

Но и дальше ничего подходящего не сложилось. Где-то через час лета вертолет наконец приземлился, пленников выгрузили и пересадили в новый транспорт. Да, путь-дорога выходила длинной. «Теперь не хватает лишь прогулки на катере по рекам и озерам. Или еще лучше – на подлодке. А потом, для полноты картины, следовало бы проехаться в метро или на землеройной машине», – такие вот ироничные мысли посетили Карташа, когда ему велели сперва нагнуться, потом забираться внутрь.

Пятнадцатое сентября 200* года, 18.37.

Вот что сказал Карташ. Сказал таким тоном, будто его не приволокли сюда с мешком на голове, а шел он мимо, маясь от безделья, зашел и, слава те господи, наконец напал на искомую развлекуху.

– Тогда двигай сюда, столичник! – позвал Зубков. – Жду. Эй, там, на палубе, минералку швырните!

Карташ еще раз переглянулся с Машей и едва заметно пожал плечами: мол, ни хрена не понимаю, плыву по течению. Потом пошел в сторону ринга, сопровождаемый одним из конвоиров в камуфляже. Конвоир снял наручники возле ринга, хмуро распорядился:

– Прохаря скидавай.