Элегантный экипаж, запряженный двумя великолепными лошадьми, остановился у причала Барм-Коув в Сиднее. Трое подростков, по сути совсем еще дети, спрыгнули на землю — красивая девушка лет пятнадцати, за нею два молодых человека, лет по семнадцати.

К пирсу была пришвартована великолепная яхта, белая, словно лебедь, сверкающая золотом, будто пагода

note 1

, изящная и прочная, как эскадренный миноносец

note 2

.

Бойкий светлоглазый юноша восхищенно воскликнул по-французски:

— О Боже, какой прекрасный корабль! Какая стройность, какие формы!..

Умер капитан Гаррисон!.. Эти ужасные слова как громом поразили молодых людей. Нелли разрыдалась, слезы показались на глазах Гарри и Тотора. Для Гарри и его сестры капитан был другом, преданным наставником, alter ego

note 27

их отсутствующего отца.

Они плакали взахлеб, не в силах произнести ни слова.

А тут еще ужасающее предположение доктора: возможно, убит! Значит, на борту предатель, враг?

Доктор медленно продолжал печальным голосом:

Прошло двадцать четыре часа.

Новый капитан яхты не ошибся. Отовсюду полз туман. Такой плотный, что дальше бушприта

note 38

ничего не было видно. Судно шло вслепую. Непрерывно ревела сирена, приглушаемая туманом, от которого болели глаза и сжималось в тревоге сердце.

Гарри и Тотор обменялись впечатлениями. Обсудив все за и против, они снова осторожно взялись за расследование. Никаких сомнений: где-то рядом бандит, подло убивший обоих капитанов. Да, бандит, тем более страшный, что неизвестно, кто он.

Мостик был подорван, это уже не вызывало сомнений. Молодые люди тайком спустились в пороховой погреб и обнаружили полупустой ящик с динамитом.

Скользнув по железной корме, Меринос и Тотор нырнули в волны.

Несмотря на пробковые пояса, они погрузились достаточно глубоко, чтобы избежать смертельного удара винтом. И вот уже яхта прошла мимо.

Подростки бодро плыли вперед и были уже вне досягаемости, когда разбойники на судне перебрались через баррикаду.

Под защитой темноты друзья слышали яростную перебранку — крики, проклятия разносились из иллюминатора с удивительной четкостью.

— Кое-как, но мы поели, — заметил Тотор, — а теперь боюсь, как бы нам не пришлось попоститься. И долго!

— Да, кроме кокосов, здесь ничего не растет, да и пальмы чахлые.

— Уж не говоря о том, что в конце концов нам эти кокосы осто… кокосят!

— Тотор, ты неисправим!

— Не слишком веселая картина, — с досадой заметил Меринос.

Тотор пылко запротестовал:

— То есть как! Ты привередничаешь! Подумай хоть немного.

— Вот этим я и занимаюсь. Испытываю свой бедный мозг китайскими головоломками

note 122

и, поскольку нет результата, снова делаю вывод: картина невеселая.

Мистер Дик как будто был безоружен, он походил на мирного домоседа: широкая панама на голове, руки в карманах. Ни дать ни взять добрый буржуа, вышедший в домашних тапочках проведать свои грядки с дынями и клубникой. Действительно, тот, кто ничего не знал о нем, легко мог ошибиться. При виде кинувшегося на него, как пушечное ядро, парижанина Дик продолжал смеяться и лишь чуть отступил в сторону. И все. Но этот человек в полной силе своих лет, за плечами которого были ожесточенные схватки, вероятно, обладал крепкими мускулами и непревзойденной ловкостью.

Как породистый дог рядом с шавкой, он испытывал презрение к хлипкому противнику и был невозмутим.

К тому же бандит наверняка не был одинок. У него должны были быть сообщники, готовые оказать патрону немедленную помощь; насколько она ему необходима, он еще и не подозревал. Тотор, хоть и мальчишка, противник не простой. Крепко сбитый, коренастый, ловкий, с мускулами, в которые будто сталь вплетена, юный француз — настоящий атлет.

Мощные плечи, не умещающаяся в воротничке шея, мускулистые руки, от которых мнутся и лопаются рукава — вот что мистер Дик, кажется, недооценил или чего попросту не заметил. А может быть, мальчишеская физиономия сбила его с толку.

Еще сто метров — и беглецы достигнут опушки.

Дремучий тропический лес с его изобильной растительностью, тайнами, западнями, опасностями и невзгодами, но и надежностью нетронутой глухомани стоял в нескольких шагах от поселка.

Прежде всего, не следует удивляться тому, что лес начинается сразу вот так, на краю равнины, как зеленая стена. Когда-то он, вероятно, простирался до моря и достигал прибрежных скал. Однако туземцы раскорчевали небольшой участок. Пожар, — единственное средство свести лес, — срезал его как топором и придал новые силы деревьям на опушке.

Там, на местности, испепеленной огнем, возник мощный подрост, который благодаря воде и изобилию солнца образовал непроходимую чащу.

Армия генерала Тотора считала, что имеет дело с одиночками, но ее окружили и внезапно кинулись в атаку десятка три человек. Такое массированное нападение и впрямь могло ошеломить.

Люди возникали из-за деревьев, кустов, отовсюду. Они сомкнули вокруг белых кольцо, грозили, прыгали, испуская дикие крики.

Этнограф

note 149

сразу признал бы арфаков или альфуру самых смелых, но и самых жестоких из папуасов. Однако беглецы не были знакомы с этнографией и в данный момент вовсе не собирались изучать эту приятную, спокойную науку.

Почему нападают эти неистовые туземцы? По своей воле или им платит Дик Сеймур?

На экваторе вращение светил таково, что они каждый день описывают перпендикулярные горизонту крути с общим центром на оси север-юг.

Вследствие этого все они остаются равное время над и под горизонтом. Значит, на экваторе дни строго равны ночам и в течение всего года длятся ровно двенадцать часов.

Это вызывает немалое удивление европейцев, у которых понятие жары неизменно связывается с летом, то есть в наших широтах с очень длинными днями; к тому же в это время года утренние и вечерние зори так долги, что темноты почти не бывает.

А в тропиках людям трудно привыкнуть к долгой темноте, которая наступает так скоро, что дни с их обжигающей жарой и ослепляющим светом кажутся короткими.