Счастливая семья. — Письмо. — В Калькутте. — Майор Леннокс, герцог Ричмондский. — Дворянство и бедность. — 25 милл. франков. — Ужасные последствия. — Удар ножом.

Тяжелая дверь тихонько отворилась, и в столовую вошла европейская служанка с подносом в руках.

Перед столом под большим опахалом, мерное раскачивание которого навевало приятную свежесть, три особы дожидались полдника.

Это были молодая женщина и двое ее детей-подростков — брат и сестра.

— Как вы опоздали сегодня, милая Кэтти! — с живостью воскликнула молодая женщина. — Патрик и Мэри умирают с голоду, и я сама страдаю уже целые полчаса!..

Бедная мать! — Убийца. — Брамин

2 ]

. — Первая забота. — В военном госпитале. — Наука и преданность. — Перед судом. — Осуждение. — Худа как смерть. — Труп. — Ярость. — Фанатизм.

Патриком и Мэри овладел невыразимый ужас, когда они услышали отчаянное восклицание матери и увидели, как она зашаталась, пораженная смертельным ударом. Они инстинктивно бросились вперед, протягивая дрожащие руки, чтоб поддержать падавшую несчастную женщину, которая конвульсивно схватилась за воткнутый в ее грудь кинжал. Из груди детей вырвался неудержимый крик: «Мама, милая мама!» Кровь текла потоками из раны, скопляясь в зловещее пятно на легкой шелковой материи платья. Глаза раненой, расширившиеся от ужаса и боли, затуманились, делались стеклянными.

Рот, на котором только что играла улыбка счастливой и гордой матери, покрывался розовой пеной. Бедные дети, терзаемые ужасной мыслью о близкой смерти матери, продолжали отчаянно кричать:

— Мама! Маму убили! Помогите, помогите!

Все это продолжалось в течение нескольких трагических секунд, долгих, как мучительная вечность. Они не видели убийцу, не искали его, поглощенные горем. Убийца смотрел с диким равнодушием на эту сцену отчаяния; он не пытался бежать и, казалось, испытывал зверское удовольствие при виде умирающей, при виде крови и испуганных детей. По красному шелковому шнурку, висящему на его плече, можно было узнать брамина, одного из избранных той страшной священной касты, которая никогда не хотела покориться под английским игом, всегда старалась подзадоривать бунтовщиков и которой повинуется целая армия фанатиков. Он не был один, как можно было бы подумать по первому взгляду, среди этих людей, которые толпами сбегались со всех сторон, подняли раненую, старались ей помочь и перенесли ее в магазин, двери которого раскрылись перед ней настежь. Несколько плохо одетых индусов, со зверскими чертами лица, отделились от толпы, сгруппировались около брамина, окружили его и старались увести. Вероятно, это были факиры

[3]

, им в иных случаях удается помочь виновному избегнуть наказания. К счастью, матрос Королевского флота, гигант в белой фуражке, одетый весь в красное, издали видел все происходившее; он бросился к этим мрачным телохранителям, растолкал их, схватил убийцу за ворот и крикнул громовым голосом: «Товарищи, ко мне!» Полдюжины военных, которые бродили перед магазинами, прибежали, отстранили группу индусов, и скоро убийцу увели при громких возгласах европейцев: «Смерть ему!»

Пеннилес. — Старые знакомые. — Вверх по Хугли. — Индусские гавиалы. — Охота за людьми. — Сражение с животными. — Скорая помощь. — Оставшиеся в живых. — Тело брамина. — Ночь на реке. — В Калькутте. — «Я арестую вас именем Ее Величества Королевы».

Красивая яхта, на которой был поднят американский флаг, медленно поднималась вверх по Хугли, направляясь к Калькутте. Эта яхта весила около полутора тысяч тонн, отличалась очень изящной отделкой, равно как и быстротой хода и способностью стойко выдерживать напор морских волн. Ее белый, как снег, корпус, украшенный золотом на корме, на бортах и на палубе, богато никелированные металлические предметы, ценность дерева, сразу бросавшаяся в глаза, роскошь всей обстановки, — все говорило о богатстве и вкусе ее владельца.

Многочисленный экипаж — около тридцати человек, не считая машинистов, — находился на своих местах в ожидании того, что скоро придется бросить якорь. Люди, тщательно подобранные один к одному, казались сильными и расторопными в своих голубых, надувавшихся от ветра куртках, с серебряной надписью на фуражках, которая гласила, как бы в насмешку над окружающей роскошью: «Penniless… Без гроша в кармане»… Это было, очевидно, название корабля, потому что та же надпись золотыми буквами была сделана и на корме корабля. Это странное название заставляло всех обращать особенное внимание на роскошь и невольно наводило на мысль, не кроется ли тут веселая ирония или какое-нибудь таинственное происшествие.

На палубе стояла прекрасная пара: высокий молодой человек с гордой осанкой, в костюме моряка, который он носил ловко и изящно, и молодая женщина яркой красоты, в шелковом пеньюаре кремового цвета. Молодой человек с темными волосами, со слегка вьющейся короткой бородой, большими и блестящими карими глазами казался энергичным, добрым, мужественным человеком. Молодая женщина была блондинка с голубыми глазами, жемчужными зубами и розовыми губками; в ней было что-то нежное и в то же время решительное, что придавало ее прелестному лицу какое-то неуловимое выражение.

На корме корабля стоял человек атлетического сложения, обросший бородой чуть не до самых глаз, с темно-красной, кирпичного цвета кожей, с нависшими бровями, как у злодеев в театре, с большими волосатыми руками. Он был одет в матросскую куртку с якорями на металлических пуговицах; на голове его была фуражка с узеньким золотым галуном. По-видимому, он исполнял обязанности боцмана. У румпеля

Удары судьбы. — Прощание. — Преданность. — Печальный кортеж. — В тюрьме. — Перед судом. — Клевета. — Таинственная записка. — Освобождение заключенного.

При последних словах английского офицера капитан яхты слегка побледнел, и на его мужественном лице появилось гневное выражение.

— Вы арестуете меня, — сказал он с негодованием, — за что же?

— Я действую в силу формальных приказаний, которым я должен повиноваться и мотивы которых мне неизвестны.

— Я протестую во имя общечеловеческого права, несправедливо нарушенного вами, и обращусь к заступничеству американского консула!

Похороны. — Последнее «прости». — Шотландская гордость. — Несчастье. — Без крова, без прислуги, без ничего. — Голод и жажда — Боб. — Nepenthes. — Немного воды. — Еще несчастные. — Жертвы голода. — Приходится есть цветы. — Под бананом.

Детям несчастной герцогини Ричмондской приходилось терпеть всевозможные житейские напасти. В последнее время они пережили много мучительных, трагических событий, остались одни, без помощи, без поддержки, были лишены привязанности своей доброй матери, скитались, не находя себе места, пришибленные, огорченные и производили впечатление смертельно раненных птенцов, которые время от времени издают жалобный писк. Около них были незнакомые люди, которые всем сердцем жалели их, но дети тем не менее чувствовали себя ужасно одинокими и слабыми среди этого всеобщего сострадания. Они прижимались друг к другу и держались за руки, глядя на чужих людей, печально проходивших мимо могилы, где покоится их мать, но больше не плакали: их сухие глаза блестели лихорадочным блеском.

Когда печальный обряд кончился и когда было сказано последнее «прости», детей хотели увести, чтобы тяжелые воспоминания перестали растравлять их. Патрик, на которого их горе сильно повлияло, сделал отрицательный жест и, помня, что в отсутствие отца он брал на себя обязанности главы семьи, сказал сестре:

— Подождем еще немного; останемся с мамой, хорошо, Мэри?

— Да, милый братец! Мы попрощаемся с ней, когда нас оставят одних.

Письмо и флакон. — Факир опять появляется. — Похищение. — Безумное бегство. — В таинственном помещении. — У тела мужа. — Решительный шаг. — Первые признаки жизни. — Он жив. — Безграничная радость. — Новые угрозы — новые опасности.

Когда миссис Клавдия очнулась от обморока в мрачной хижине могильщика, она сразу же овладела собой, и к ней вернулось ясное сознание. Она немедленно припомнила ужасную драму во всех ее мельчайших подробностях. За несколько часов до прибытия американского консула, который известил ее о внезапной смерти мужа, она нашла в своей спальне на яхте маленький пакетик, таинственным образом очутившийся на стуле, пока она спала. Там был, во-первых, маленький серебряный флакончик с вделанными в него драгоценными камнями, с богатой резьбой индусской работы: это было в полном смысле слова произведение искусства. К герметически закрывавшей его металлической пробке была привязана маленькая полоска пергамента с надписью: «Не открывать раньше прочтения письма». Упомянутое письмо, тоже написанное на пергаменте, служило нижней оберткой флакону, к которому оно было прикреплено большой восковой печатью. Она сняла печать, изображавшую три открытые руки, расположенные треугольником около цветка лотоса, и поспешно прочла письмо.

Письмо, довольно длинное и написанное красиво и старательно, сообщало ей о происходивших в тюрьме событиях и главным образом о том, что касалось ее мужа. Кроме того, в нем заключались очень ясные подробные наставления относительно содержимого флакона и о том, как его употреблять. Это чтение произвело на нее ошеломляющее действие. Ее просили сохранить глубочайшую тайну и не разыскивать, каким образом это послание очутилось у нее. Она поняла, что неосторожного слова было бы достаточно, чтобы повредить успеху плана, так смело задуманного и исполненного ее тайными и отважными друзьями. Она сохранила молчание, не сказала ничего даже самым преданным слугам и напрягла все свои нравственные силы, чтобы спокойно ожидать событий. Остальное нам известно: как американский консул навестил ее и отвез в тюрьму в сопровождении двух моряков, и так далее, до того времени, когда с ней случился обморок, что, в сущности, было вполне естественно. Такие трагедии нельзя безнаказанно играть, да еще в такой обстановке! Кроме того, ее мучила неотступная мысль: «Ведь английские доктора считают, что он умер!.. Если наука цивилизованных людей не может его оживить… Наконец, я сама в его присутствии испытала горькое чувство, будто стою перед существом, отошедшим в вечность! Боже мой! Дай мне силу выдержать до конца! Сделай, чтоб свершилось чудо! Если же нет, то пусть нас с ним скроет общая могила». Когда после обморока она увидела склоненные над собой добрые лица моряков, она встала и сказала решительным тоном: «Надо действовать!» В то же время индус, которого легко было узнать по более грубому хриплому голосу, произнес:

— Мужайтесь, госпожа! Ваши друзья не спят.

И вдруг в комнату проникла молчаливая, подвижная тень к отчетливо обрисовалась при полном освещении.

В восточных одеждах. — Путешествие на слонах. — Рама и Шиндиа. — Дорога. — Шандернагор. — Беспокойство вожатого. — Что такое bungalow. — Англичане пускаются в путь. — По пути к верному убежищу. — Засада. — Ночная перестрелка. — В открытом поле. — Бедный Рама. — Может быть, это Денежный Король.

Превращение совершилось быстро. Граф Солиньяк и его жена живо оделись в восточные костюмы, принесенные факиром. Он надел на голову роскошный тюрбан из кисеи, с бриллиантовым султанчиком, который переливался яркими огнями. После этого он облачился в маленькую короткую куртку из белого кашемира, шитого золотом, влез в широкие кашемировые панталоны, обул тонкие алые сафьяновые сапожки и подпоясался широким поясом из пунцового шелка. Благодаря своей темной бороде, черным глазам, матовому цвету лица, маленьким рукам и ногам, он был похож на одного из молодых индусских принцев, которых англичане мало-помалу подкупают, обманывают и обходят всевозможными способами, с тем чтоб со временем и вовсе устранить их.

Графиня оделась в обыкновенный костюм мусульманок, весьма подходящий к данному случаю, так как он скрывал совершенно всю ее фигуру, начиная от носков ног, обутых в изогнутые, вышитые золотом и жемчугом башмаки, до самых корней белокурых волос, скрытых под вуалью, оставлявшей открытыми одни глаза.

В соседнем отделении происходило переодевание Мария и Джонни. С тех пор, как они узнали, что их капитан жив, их горе сменилось беспредельной радостью. Угрожавшие им ужасные опасности, поспешное бегство Бог весть куда, все это было не более как «partie de plaisir», смелым, свободным предприятием, за которое от нечего делать взялись высадившиеся на берег матросы. Моряки вообще любят являться в чужом виде и бывают искусными подражателями; вероятно, это происходит оттого, что, посещая разные страны, они имеют случай присмотреться к обычаям и костюмам разных народов, населяющих полушария. Кроме того, самая их профессия делает их наблюдательными и удивительным образом развивает память.

Процесс переодевания, доставивший им такое большое удовольствие, был окончен в одну минуту, и иллюзия была полная. Больше нельзя было узнать ни американца, ни провансальца; вместо них появились два мусульманина с геройским, почти величественным видом, вооруженные целым арсеналом палашей, ханджаров и пистолетов, что производило весьма грозное впечатление.

Касты в Индии. — Парии. — Бедственное положение человека, изгнанного из своей касты. — Пундит Биканель. — Ненависть его к бывшим собратьям. — На английской службе. — Денежный Король. — Очень занятой человек. — Джим Сильвер требует возмездия. — Обещание денежной награды. — Охота. — Неудавшаяся атака. — Начнем сначала!..

Индия придерживается кастового устройства. Чего англичане ни делали, чтоб постепенно уничтожить касты, все-таки они остались, со всеми предрассудками и тиранией. Хотя англичане и объявили всех подданных Индо-Британской империи равноправными, но все-таки индусы тем не менее продолжают подчиняться этой иерархии, от которой сами не желают освободиться.

Больших наследственных каст в теории считается четыре: 1) секта браминов, из которой выходят все жрецы; 2) кшатриев, или воинов; 3) васий — торговцев и земледельцев; 4) судров, или служителей. Из каждой из этих четырех главных каст вышли бесчисленные второстепенные касты, между которыми трудно и разобраться. Все эти категории личностей, даже малейшие из них, имеют свои привилегии и пользуются своего рода уважением; все, кроме одной, а именно той, чье название вызывает мысль о горькой нужде, возмутительной несправедливости: это секта париев.

Это слово, которое и у нас, по аналогии, приобрело печальное значение, происходит, как говорят лингвисты, или от слова Para, которое по-гречески, как и по-санскритски, означает находящиеся вне, или от тамильского pareyers — вне классов. Итак, парии составляют, собственно говоря, класс таких людей, которые находятся вне всякого класса! Это — отверженные, злодеи, нечистые люди, и прикосновение их считается настолько оскверняющим, что, даже будучи невольным, влечет за собою длинные очистительные церемонии: молитвы, покаяние.

Отвращение к несчастным простирается так далеко, что жрецы, «дважды рожденные», dwidjas, не могут дотронуться до них даже палкой, хотя бы в виде наказания. Парии претерпевают то же унижение, которое испытывали в средние века люди, отлученные от церкви. Но отлученные по снятии приговора снова могли стать в прежнее положение. Несчастный же индус, который рождается в секте париев или впоследствии попадает в их число, навсегда несет на себе проклятие.

Капитан лечит слона. — Друзья. — Место катастрофы. — Крушение поезда. — Под обломками. — Ум, ловкость и сила слона. — Патрик и Мэри. — Они спасены. — В houdah. — Бегство.

Пока факир с помощью Мария, Джонни и вожака пробовал расстегнуть подпруги, которыми корзина была прикреплена к спине мертвого Шиндиа, Пеннилес попросил жену держать факел и смело принялся за дело. Вожак Рамы слез с него и, стоя с ним рядом, нежно разговаривал с ним. Пеннилес в свою очередь подошел, погладил хобот, который все время шевелился, и вытащил из-за пояса маленький кинжал. Он дотронулся острием до опухоли и, размахнувшись, разрезал ее. Конечно, он подвергался серьезной опасности: слон мог не понять цели этой операции, которая усиливала его боль, прийти в бешенство и раздавить лекаря своей огромной ногой, как какую-нибудь грушу. Но Пеннилес не без основания рассчитывал на ум животного.

Рама ужасно закричал, потом весь принялся дрожать, но не пошевельнулся. Из раны хлынула целая волна крови. Тогда Пеннилес всунул два пальца и нащупал твердое тело. Все это время вожак старался своими разговорами развлечь раненое животное. Пеннилес с большим хладнокровием попытался вытащить этот посторонний предмет, который признал за пулю, остановившуюся в суставе. После многих усилий, от которых его бросило в пот, пуля была вынута. Вероятно, она давила на нервный узел и этим причиняла животному ужасную боль. Как только Пеннилес вытащил ее, Рама глубоко вздохнул и почувствовал сильное облегчение. Он дотронулся хоботом до раны, втянул в себя воздух, затем выбросил из хобота набравшуюся туда кровь и повторил этот маневр раза два или три. Потом он приподнял хобот, погладил им тихонько лицо, шею и руки Пеннилеса, как будто хотел приласкать его или обнюхать, чтоб хорошенько познакомиться. Пеннилес погладил слона по хоботу и сказал ему несколько слов, причем огромное животное приподняло уши, как будто для того, чтоб сильнее запечатлеть в своей памяти этот дружественный голос. Вожак с большой радостью убедился в том, что Рама, получив такое облегчение, мог теперь идти почти так же хорошо, как и прежде. Что же касается факира, он сказал своим горловым голосом:

— Саиб, тем, что вы спасли Раму, вы приобрели себе преданного друга, который будет вас любить более, чем человек, и слушаться вас лучше, чем собака!

Пеннилес и его жена не забыли странного шума, слышанного ими полчаса назад, за которым последовало мертвое молчание, и решились поскорей идти на то место, где, по всей вероятности, должна была случиться ужасная катастрофа, которой они опасались. Раме пришлось нести на себе всех путешественников. «Houdah», предназначенный прежде только для капитана и его жены, должен был принять в себя и двух моряков. Марий и Джонни отказывались от этого слишком почетного места, уверяя, что они отлично пойдут пешком. Но Пеннилес закрыл им путь к отступлению.

Бегство без оглядки. — Воспоминание о мадемуазель Фрикетте. — Остановка. — Патрик оплакивает свою собаку. — Мэри больна. — Факир. — Степная лихорадка. — Смертельная болезнь. — Лекарство, неизвестное белым. — Ненависть к англичанам. — Отказ. — Берар — душитель побежден. — Убийца спасает дитя своей жертвы.

Беглецы не имели возможности опомниться. Они все двигались и двигались вперед, как будто несомые бурей, чувствуя себя не в состоянии справиться с этим вихрем событий или хоть направить его в ту или другую сторону. Теперь они летели вперед полным ходом, стеснившись, как только можно, в корзине, которая раскачивалась с боку на бок и подскакивала на спине слона Рамы. Они остерегались свернуть на дорогу. Подзадориваемый вожаком слон скакал по кратчайшему пути, не заботясь о препятствиях. Он бежал теперь крупной рысью, пыхтя, храпя и фыркая, весь покрывшись пеной, приподнимая свои огромные ноги с математической правильностью и делая легко по двадцать пять километров в час.

Местами джунгли прерывались маленьким оазисом, где виднелась деревушка, жалкое собрание соломенных шалашей, между которыми бродило несколько худеньких ребят, окруженных еще более худыми и истощенными домашними животными. Буйволы шлепали по грязи около хижин и при появлении путников убегали, держа хвост трубой, пыхтя и грозя слону своими рогами. Добрый Рама не обращал на них никакого внимания; правду сказать, он не обращал внимания и на то, где можно и где нельзя идти. Рама бежал по тощим плантациям, совершенно уничтожая их своими огромными ногами, топтал поля, засеянные хлопчатником, индиго, коноплей, маком или сахарным тростником! Он с удовольствием кидался в тенистые болота, которые особенно удобны для возделывания риса, оставлял возбуждающий горестные чувства след на правильно расположенных возделанных квадратиках земли, размежеванных между собою и чередующихся с косогорами. Он без малейшего стыда вырывал пучки рисовых стеблей темно-зеленого цвета и жевал их с видимым удовольствием. Что делать, ведь надо жить! Слон, более счастливый, чем его хозяева, чьи запасы уже истощились, питался за счет того, на кого обыкновенно падает вся тяжесть войн, вторжений или простого грабительства: за счет мужика.

Едущим было трудно разговаривать, так им было тесно, жарко и неудобно. Однако провансальский акцент Мария время от времени раздавался в этой душной атмосфере, внося некоторое оживление в это молчаливое бегство, полное страха и тоски, несмотря на испытанное мужество каждого.

— Ах, капитан, право жаль…