Прошло уже более двух лет с тех пор, как сенатора, бывшего посланника, бывшего министра иностранных дел и командора ордена Почетного легиона Пуаврье нашли убитым в его вилле в Рэнси. Теперь я могу рассказать всю правду об этом странном преступлении и о последовавших за ним событиях.
Очевидно, я один знаю всю правду об этом, ведь мой друг Поль Дальтон не вернулся в назначенный им день, и единственным доказательством того, что он жив, служит моя слепая вера в это.
И вот еще что: я не романист. Я – свидетель, и рассказываю все, что видел, день за днем. За те два месяца, прошедшие со дня обнаружения преступления, не было дня, который не принес бы новой тайны. Это отличает мое свидетельство от вымышленных рассказов. Пусть читатель сам ведет расследование дела, заинтересовавшего многих, дела, разговоры о котором не утихают до сих пор, дела, в котором преданность смешивалась с чудовищным обманом, дела, которое расследовал когда-то я – увы! – вместе с Полем Дальтоном.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. Поль Дальтон
Я давно уже не встречался с Полем Дальтоном, когда случай столкнул нас на бульваре Де-Итальен. Несколько лет скитался я по свету. Из-за внезапной смерти родителей и гибели любимого брата однообразная жизнь Франции стала для меня непереносимой. Я был богат и предпринял ряд исследовательских экспедиций, изъездив всю Африку и Китай. Я рисковал жизнью в Трансваале, но был на стороне буров скорее от скуки, чем по убеждению.
Теперь я снова оказался в Париже, такой же одинокий и равнодушный ко всему, как до отъезда. И без друзей. Они или забыли меня, или ушли, или были для меня потеряны. Одни женились, другие умерли.
Как-то июльским днем я шел по бульвару и собирался пообедать. Но где? Холостяк каждый день должен решать эту задачу, и всегда она вызывала у меня отвращение. Внезапно передо мной вырос мужчина: низкорослый, худощавый, в нелепой шляпе с крохотными полями на бритой голове. Он остановился и протянул руку, воскликнув:
– Валлорб! Старина Валлорб!
Я машинально пожал руку и посмотрел растерянно и вызывающе, как всегда смотришь на незнакомца, который окликает тебя по имени.
2. Преступление
Два дня спустя я проходил мимо редакции газеты «Время». Собралась уже довольно значительная толпа. Люди смотрели на появившегося в окне первого этажа рослого парня в синем пиджаке. Окунув кисть в ведерко с белой жидкостью, он писал на стекле последние новости.
У парня был очень важный вид, какой он всегда напускал на себя, когда ему предстояло написать особо сенсационное сообщение. Кисть свою он чистил долго и тщательно. Наконец начал писать:
«Сенатор Эсташ Пуаврье…»
Слез с табуретки, взял тряпку, встал снова на табуретку и тщательно стер все, что написал. Толпа заворчала.
– Послушай-ка, старина, ты что, писать разучился? – крикнул какой-то мальчишка.
3. Три пули
Поль Дальтон жил на улице Асса. Такси довезло меня до него за двадцать минут. Был час, когда улицы запружены, точно победоносной армией, и целые батальоны их сталкиваются и мешают друг другу. Шофер поминутно резко останавливался, и каждый раз я выглядывал, желая узнать, в чем дело. И каждый раз видел человека, клеящего афиши, огромные красные афиши с белыми буквами:
«Иггинс и K°» выяснит, в чем дело. «Иггинс и K°» знает все»
Они были всюду: на строящемся доме, на решетке сада, на стенах казарм, на фонарных столбах. Прохожие останавливались, смотрели и удивлялись. Многие уже читали экстренный выпуск газеты и заметили загадочное объявление. Пуаврье был убит, и вот «Иггинс и K°» – никто не Знал, кто это, – обещает сказать, почему.
Даже мой шофер проворчал, когда я вышел из такси у дома Поля Дальтона:
– Кто расклеивает все эти афиши? Что это значит?
4. Оставшаяся живой
Судебный следователь Жиру, неизменно носивший черное пальто, был смугл, высок, строен, с мефистофельской бородкой и глубоко сидящими темными глазами под густыми бровями. Совсем недавно его перевели в Париж из маленького провинциального городка на севере. Казалось, парижское легкомыслие никогда не расшевелит его хмурой души.
Когда Жиру поручили расследование дела Пуаврье, никто не мог скрыть изумления. Все были уверены, что за него возьмется кто-нибудь из старых, опытных следователей, которые умеют блюсти государственные интересы и исключать из дела не подлежащие оглашению бумаги. У Жиру же, без сомнения, все документы будут строжайшим образом подшиты, а все свидетельства запротоколированы до мельчайших подробностей. Из этого заключили, что решено ничего не скрывать от публики.
Жиру, как только получил приказ, бросился в Нэнси, осмотрел дом, познакомился с прислугой, устроился в гостиной и вызвал кухарку и шофера. Он попросил их первым делом сказать, когда хозяева виллы ложились спать, и вообще как можно подробнее рассказать о привычках сенатора и его дочери. Пока они говорили, Жиру в упор смотрел на них, что сильно смущало слуг. Но они ничего не знали. Они ничего не слышали. Они спали глубоким сном. Очевидно, проснулся только Жером Бош, ведь его нашли в холле полуодетым.
Выслушав их, следователь вызвал Жерома Боша. Молодой человек чувствовал себя уже довольно сносно. Он охотно рассказал Жиру, что ночью – в котором часу, Жером сказать не может – его разбудил звук выстрела. Нет, нет, сам Жером спал в беседке в саду. Он сел на кровати и прислушался. Услышав крик, натянул штаны и побежал к дому. Дверь оказалась открытой, в холле было темно, а из-под двери кабинета сенатора пробивался свет. Внезапно она открылась, из кабинета выскочил мужчина. Ослепленный ярким светом, Жером не разглядел, кто это был, он увидел только темную фигуру. Неизвестный бросился на него и стукнул чем-то по голове. Больше он ничего не помнит.
Следователь выслушал Жерома не перебивая, попросил не покидать виллу, чем привел молодого человека в замешательство, и отправился в кабинет. Там уже находились начальник полиции Амьер и эксперт. Последний как раз снимал отпечатки пальцев. Следователь подошел к Амьеру и спросил:
5. Пуля в голове
Я сидел в кабинете Поля Дальтона. «Время» поместило то объявление, которое я отнес в редакцию, и парижане волновались. Все видели афиши, все читали газеты, но никто не знал, кто такой Иггинс.
Газеты сообщали подробности убийства Пуаврье. Репортеры постарались на славу: расспросили слуг, побывали у соседей, разузнали о знакомствах и связях сенатора. Оказалось, что в ночь убийства господин Эсташ Пуаврье пожелал дочери спокойной ночи, приказал Жерому Бошу погасить в доме свет и отправляться спать, а сам пошел в кабинет. Из этого следовало, что сенатор никого не ждал.
Газетчики, как ни старались, не смогли отыскать каких-либо компрометирующих сенатора или его дочь поступков, знакомых ни в прошлом, ни в настоящем. Мадам де Шан оказалась примерной дочерью и примерной матерью. Единственная тема, на которую можно было посплетничать, это недавнее обручение Мадлен де Шан со своим кузеном капитаном де Лиманду.
Мы с Полем прочитали все эти сообщения, и мой друг сделал немало пометок в своей записной книжке. Только одна газета мельком упомянула о расклеенных по всему Парижу афишах. Ее репортер взял интервью у Амьера, который сказал: «Все это блеф. Остроумная и бессовестная реклама, которая окончится тем, что объявят о новом сорте ваксы для обуви».
Эта фраза очень понравилась Дальтону. Он хотел что-то сказать по этому поводу, но на улице раздался крик газетчика:
