Самочинная коронация президента США в качестве первого глобального лидера была историческим моментом, хотя и не отмеченным особой датой в календаре. Произошло это вслед за развалом Советского Союза и прекращением холодной воины. Американский президент просто начал действовать в своем новом качестве без всякого международного благословения. Средства массовой информации Америки провозгласили его таковым, иностранцы выразили ему свое уважение, и визит в Белый дом (не говоря уже о Кэмп-Дэвиде) стал апогеем в политической жизни любого иностранного лидера. Поездки президента за границу приобрели все имперские атрибуты, затмевающие по своим масштабам и мерам безопасности выезды любого другого государственного деятеля.

Эта коронация де-факто была менее импозантной и, тем не менее, более значительной, чем ближайший исторический прецедент подобного рода — провозглашение в 1876 году британским парламентом королевы Виктории императрицей Индии. На блистательной церемонии, проведенной через год после этого в Нью-Дели и ставшей событием, символизирующим уникальный мировой статус Великобритании, присутствовали, как об этом было официально объявлено, «князья и представители высшей администрации и индийской знати, в лице которых великолепие прошлого соединялось с процветающим настоящим и которые столь достойно служили величию и стабильности великой империи». С тех пор выражение «солнце над Британской империей никогда не заходит» стало гордым рефреном преданных служителей первой глобальной империи.

Следующие ключевые события меняют мировую систему.

1. Советский Союз вынужден уйти из Восточной Европы и находится в состоянии распада. Соединенные Штаты стоят на вершине мира.

2. Военная победа США во время первой войны в Персидском заливе не принесла политических результатов. Мир на Ближнем Востоке не достигнут. Враждебность исламистских сил по отношению к США начинает нарастать.

3. Происходит расширение НАТО и Европейского Союза на Восточную Европу. Атлантическое сообщество становится доминирующим фактором на мировой арене.

4. Создание Всемирной торговой организации, новая роль Международного валютного фонда с его резервным фондом и развернутые антикоррупционные мероприятия Всемирного банка представляют собой систему институтов и мер, институционно оформляющих глобализацию. «Сингапурские проблемы» становятся основой «раунда Дохи» в переговорах под эгидой ВТО.

По уже объясненным причинам, в последующих главах книги три президента США упоминаются по имени, в то время как их главные советники часто фигурируют только как официальные лица по выполняемым ими функциям, которые указаны в приведенном ниже списке.

Джордж Г. У. Буш

Президент Соединенных Штатов 1989–1993 Глобальный лидер № 1.

Билл Клинтон I

Президент Соединенных Штатов 1993–2001 Глобальный лидер № 2.

Джордж У. Буш

Президент Соединенных Штатов 2001–2009 Глобальный лидер № 3.

История может быть сведена к фарсу, особенно если это отвечает целям политики. После окончания холодной войны, наступившего неожиданно и столь внезапно, миллионам американцев неоднократно говорили, что поражение советского коммунизма было делом всего лишь одного человека. В своем простейшем выражении такое толкование истории могло бы напомнить волшебную сказку, ну, например, такую: Однажды на Планете Земля существовала Империя Зла, стремившаяся к глобальному доминированию. Но, столкнувшись с принцем Рональдом из Республики Свободы, Империя отпрянула в ужасе и через короткое время — 26 декабря 1991 года ее кроваво-красный флаг был спущен на башне бастиона Кремлевского замка. Империя Зла униженно признала свое поражение, а Республика Свободы с тех пор зажила счастливою жизнью.

Было, однако, не совсем так. И менее романтическое изложение того, что случилось, необходимо в качестве отправного пункта для понимания новых трудных для интерпретации дилемм, с которыми столкнулась Америка, оказавшись на волне своего стремительного возвышения до положения единственной сверхдержавы мира.

Поражение Советского Союза было результатом сорокалетиях двухпартийных усилий, предпринимавшихся в течение президентства Гарри Трумэна, Дуайта Эйзенхауэра, Джона Кеннеди, Линдона Джонсона, Ричарда Никсона, Джеральда Форда, Джимми Картера, Рональда Рейгана и Джорджа Г. У. Буша. Каждый американский президент по-своему внес существенный вклад в такой исход дела. Но делали это и другие фигуры — такие, как Папа Иоанн Павел II, лидер польского движения «Солидарность» Лех Валенса и инициатор разрушительной перестройки советской системы Михаил Горбачев.

Иоанн Павел II зажег огонь духовной энергии в политически задавленной Восточной Европе, раскрывая людям пустоту идеологической обработки, проводившейся коммунистами в течение десятилетий. В поисках путей динамичного оживления советской системы Горбачев неожиданно для самого себя вывел на поверхность основные противоречия стерильного бюрократического тоталитаризма. И что еще хуже для советской расшатавшейся диктатуры, он дал свободу диссидентскому движению, воздержавшись от сталинских репрессий. Движение «Солидарность» в Польше почти в течение десятилетия успешно выстояло введенное коммунистами военное положение и добилось политического компромисса, завершившегося концом коммунистической монополии на власть, что, в свою очередь, ускорило перемены в соседних Чехословакии и Венгрии и закончилось кульминационным разрушением Берлинской стены.

Чрезвычайно важно, что несколько президентов США разделяли общее понимание длительное время нависавшей угрозы, которую представлял собой советский коммунизм. Они удерживали советский режим от применения военной силы в целях расширения своего господства, навязывая ему соперничество в политической и социально-экономической сферах, где Советский Союз находился в невыгодном для себя положении. Дуайт Эйзенхауэр укрепил альянс НАТО. Джон Кеннеди решительно отразил попытки Кремля добиться стратегического прорыва как во время берлинского, так и кубинского кризисов в начале 60-х годов. Он также запустил драматическую гонку за лидерство в полете на Луну, которая отвлекла советские ресурсы и лишила Советский Союз потенциально возможного идеологического и политического триумфа. Материалы недавно открытых советских архивов показали, с какой решимостью советские лидеры готовились победить Америку в этой гонке, как велика была их политическая уверенность в ее исходе и какой огромный переворот вызвал американский успех в мировой оценке советского технологического превосходства в период, наступивший после запуска спутника.

К 2006 году было трудно вспомнить благоприятные возможности, которыми могла воспользоваться Америка накануне XXI века. Кровавое состязание XX века за мировое господство — самый жестокий и смертоносный конфликт в истории — только что завершился в результате двух эпических противоборств.

Капитуляция нацистской Германии и имперской Японии, соответственно в мае и августе 1945 года, стали финалом самой дикой попытки добиться глобальной гегемонии прямой силой оружия. А почти через полвека, в конце декабря 1991 года, спуск красного флага над Кремлем стал сигналом не только развала Советского Союза, но и концом упорствующей в своей неправоте идеологии, также стремившейся к глобальному доминированию.

Май 1945 года уже обозначил новую позицию Америки в качестве главной демократической державы мира; декабрь 1991 года утвердил Америку как первую в мире подлинную глобальную державу. Парадоксально, что разгром нацистской Германии повысил международный статус Америки, хотя она и не сыграла решающей роли в военной победе над гитлеризмом. Заслуга достижения этой победы должна быть признана за сталинистским Советским Союзом, одиозным соперником Гитлера. И напротив, роль Америки в политическом поражении Советского Союза была действительно центральной.

По крушение Советского Союза не было ни столь четко обозначенным, ни столь внезапным, как капитуляция нацистской Германии и имперской Японии. Оно было беспорядочным, затянувшимся, проблематичным в смысле возможных последствий, вызванным противоречивыми причинами, и двусмысленным по своим проявлениям. Даже само переименование Советского Союза в Содружество Независимых Государств вызывало вопросы. Было ли это «Содружество» лишь новым названием старой российской имперской системы или новая империя, которая управлялась столь длительное время из Кремля, действительно распалась?

Усиливало неопределенность и то, что дискредитация советского коммунизма и дезинтеграция Советского Союза не могли быть объяснены лишь одной причиной или обозначены точной датой. Декабрь 1991 года был по существу символической датой, кульминацией целой серии событий, неудач, ошибок и действий, как внутренних, так и внешних, которые, сложившись вместе, разнесли все более загнивавшее сооружение, догматически претендовавшее на непобедимость и историческую неизбежность. Только позднее мир оказался в состоянии полностью оценить геополитическое и идеологическое значение этого тектонического разлома.

Сразу по окончании холодной войны еще не было ясно, что нас ожидает. Закончилась ли эра революций? Настал ли вечный мир вместо холодной войны? Стала ли триумфальная победа американской демократии в ее длительной борьбе с советским тоталитаризмом свидетельством возникновения всеобщего демократического сообщества? Или появляются новые угрозы? Какое понятие могло бы определить смысл и суть этого времени и придать целеустремленность новому глобальному статусу Америки? В самом деле, в чем же должна заключаться ее глобальная роль?

Эти вопросы не встали со всей определенностью, по крайней мере сразу, как последствия появления Америки в качестве мировой сверхдержавы. Коронация Америки глобальным лидером стала ситуационным фактом, а не глобальным миропомазанием. Но необходимость политически ориентированной интерпретации новой эры, безусловно, возникла, даже если она еще и не была осознана на общественном уровне из-за туманной неясности, окружающей Америку, оказавшуюся на столь высокой глобальной вершине рода человеческого. Ответы на все вопросы не могли быть получены сразу.

Карл Маркс однажды заметил, что сознание обычно отстает от реальности. Другими словами, понимание сути социально-политических изменений наступает после того, как они произошли, а не предшествует им и даже не сопровождает их. Так и случилось с новыми историческими дилеммами, вставшими перед Америкой. Появилась настоятельная потребность в ясной перспективе, которая могла бы заменить теперь уже устаревшие формулы, определявшие поведение Америки на мировой арене в течение десятилетий холодной войны. Учитывая ограниченность человеческих возможностей осознавать сложный комплекс реальностей и угадывать направление развития, потребовалось около десятилетия, чтобы перспектива могла быть ясно очерчена и были найдены ее приверженцы.

Вначале были лишь короткие формальные рассуждения о новой глобальной ситуации и возможностях, которые она заключает, и все ограничивалось туманным, но позитивно звучащим лозунгом «новый мировой порядок». Его преимущество было в том, что он означал многое для многих. Для тех, кто стоит за традиционные ценности, «новый порядок» предполагает стабильность и преемственность, а для реформаторов прилагательное «новый» означало пересмотр приоритетов; для идейно убежденных интернационалистов ударение на слове «мировой» звучало как отрадное известие о том, что теперь путеводной звездой становится всеобщность. Однако американская администрация, выдвинувшая этот лозунг, была переизбрана прежде, чем его значение могло быть полностью осознано, а приход к власти новой администрации совпал с появлением более четко сформулированных и целенаправленно продуманных альтернатив.

После этого недолгого интеллектуального замешательства появились две все более несовместимые версии прошлого и видения будущего глобального устройства, доминирующие в американском представлении. Их не следует считать идеологическими системами в том виде, в котором они существовали в течение двадцатого столетия. В них не было доктринерской сути, и они не были формально провозглашены как непогрешимые и основополагающие документы или маленькие красные книжечки-цитатники. В отличие от жестких тоталитарных предшественников они были смесью мнений, верований, лозунгов и излюбленных изречений. Каждая точка зрения отражала предрасположение и создавала рамки для сравнительно гибких формулировок, основанных на широко разделяемых убеждениях, изложенных в самом общем виде, извлеченных из истории, или социальной науки, или даже религии. Их склонность к догматизму смягчалась прагматическими традициями американской политической жизни.

«Новый мировой порядок» стал брендом Джорджа Г. У. Буша — часто цитируемое определение его видения мира. Но эта фраза не принадлежала ему и недостаточно четко характеризовала его внешнеполитический курс. В своей речи в Конгрессе, провозглашая свою приверженность «новому мировому порядку», Буш, не давая каких-либо четких обязательств в отношении того, что он намерен делать, признался, что «разделял это мнение с президентом Горбачевым», когда они «встречались несколько недель назад». Но Горбачев использовал эту фразу задолго до этой встречи. Буш не был мечтателем, он был искусным практиком силовой политики и традиционной дипломатии в нетрадиционное время. Не обладая историческим воображением, он воспринял лозунг Горбачева, но никогда серьезно не пытался его осуществлять.

Президентство Буша Первого совпало с целым каскадом потрясений, прошедших по Евразии. Несколько кризисов либо развивались, либо внезапно возникали на этом обширном пространстве, которое в течение предшествовавших четырех десятилетий было главной ареной грандиозного стратегического соперничества между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Это соперничество выражалось в конфронтации на трех стратегических фронтах: на западе оно обозначалось границами НАТО, на востоке — демаркационной линией, разделяющей Корею, и Формозским проливом, на юге, в районе Персидского залива, — доктриной, провозглашенной Картером в ответ на советское вторжение в Афганистан. Это разделение теперь дополнялось возникавшими на флангах политическими, этническими и религиозными волнениями на Балканах, Ближнем Востоке, и Восточной Азии и особенно внутри самого советского блока.

В отношении этих очагов конфликтов Буш проявил как силу, так и сдержанность. Он был мастером кризисного урегулирования, но не был стратегическим провидцем. Он уверенно действовал в связи с распадом Советского Союза и в ответ на агрессию Саддама Хусейна сумел с большим дипломатическим искусством и военной решимостью организовать ответную международную акцию. Но ни один свой триумф он не превратил в длительный исторический успех. Уникальное политическое влияние Америки и ее моральная легитимность не нашли стратегического применения ни в трансформации России, ни в умиротворении на Ближнем Востоке. Справедливости ради стоит сказать, что Буш, как ни один из президентов США за весь период с конца Второй мировой войны, сталкивался с такими глубокими и масштабными беспорядками на мировой арене. К счастью, он был опытным и знающим политиком и не нуждался в подсказках. Он был хорошо известен большинству иностранных государственных деятелей и обычно пользовался их уважением. Он быстро сформировал свою внешнеполитическую команду и уверенно руководил ею. Какие бы оговорки ни делались в последующем в отношении его наследия, он подобрал себе хороших главных советников по внешнеполитическим вопросам. Буш выбирал людей, близких к нему, следующих его лидерству, способных работать в команде и принимавших установленное им разделение труда. Совет по вопросам национальной безопасности возглавил Брент Скоукрофт, выполнявший обязанности советника президента по вопросам внутренней политики и друг семейства Бушей, в то время как государственный секретарь Джеймс Бейкер действовал как надежный переговорщик за пределами США.

Совершенно очевидно, что внешней политикой США руководил сам Буш. Стратегические решения шли сверху вниз, а не наоборот — от аппарата СНБ или Государственного департамента. Буш работал в тесном контакте с тремя ключевыми советниками высшего уровня (два упомянутых выше и министр обороны Ричард Чейни). Все они были людьми, которых он знал лично. Но, консультируясь с ними, он время от времени приглашал к себе для беседы в Овальном зале наедине аутсайдеров (я приглашался для консультаций по Советскому Союзу и Польше). Буш несомненно был первым среди равных, хорошо информированным и уверенным государственным деятелем, принимавшим окончательное решение. СНБ работал ровно, сосредоточенно, в четкой иерархической системе, своевременно реагируя на подлинно беспрецедентные крупные исторические повороты событий.

Мир, в котором работала команда Буша, разносило на части, и поддающаяся определению и исторически понятная эпоха подходила к своему концу. Но курс, который предстояло проводить, не был самоочевиден. Буш должен был определить свои приоритеты, заглянуть подальше, за сегодняшний и завтрашний день, иметь ясность в отношении направления движения и действовать соответственно. Этого он никогда как следует не делал. Он прежде всего сконцентрировал внимание на деликатной задаче мирного управления процессом демонтажа советской империи, а затем на устранении чрезмерных амбиций Саддама Хусейна. Обе задачи он решил блестяще, но ни одну из них как следует не использовал.

Февраль 1989.

Через несколько дней после прихода Буша в Белый дом советские войска были выведены из Афганистана, куда они вторглись в конце 1979 года, так и не сумев подавить упорное афганское сопротивление, поддержанное полузамаскированой коалицией США, Великобритании, Пакистана, Китая, Саудовской Аравии и других стран.

Сентябрь 1989.

Движение «Солидарность» в Польше формирует первое в советском блоке некоммунистическое правительство. Подавленная введенным в 1981 году военным положением «Солидарность» в конце 1980-х поднимается, как Феникс из пепла, и летом 1989-го (менее чем через полгода после инаугурации Буша) добивается проведения первых во всем советском блоке свободных выборов. Этому беспрецедентному событию предшествует стихийное массовое движение, начавшееся повсюду в Восточной Европе, — в Венгрии, нечто подобное в Польше — в октябре, в Чехословакии — в ноябре, в Болгарии и Румынии (в последней с актами насилия) — в декабре.

4 июня 1989.

Протест на площади Тяньаньмэнь. В Китае начатая Дэн Сяопином за десятилетие до этого и все более динамичная программа социально-экономических реформ привела к бурному росту производительности, инновациям, ускорению экономического развития, а также усилению политического брожения. Социальные выступления, особенно среди интеллектуальной части молодежи и студентов университета, вызвали вспышку внезапной активности, вылившуюся через несколько дней в демонстрацию, требующую демократизации. Этот самый серьезный вызов режиму за весь период с 1949 года был кроваво подавлен танками на площади Тяньаньмэнь.

9 ноября 1989.

Падение Берлинской стены. Коллапс советского контроля в Польше, Венгрии и Чехословакии изолирует восточногерманский режим и ускоряет драматическое разрушение Берлинской стены. Еще около года Буш будет успокаивать своих главных западноевропейских союзников и получит вынужденное советское согласие на воссоединение Германии в октябре 1990 года.

Июнь 1989.

Аятолла Рухолла Хомейни, духовный и политический лидер и отец фундаменталистского режима в Иране, умирает спустя десять месяцев после окончания почти десятилетней бесплодной воины между Ираном и Ираком. Начатая Ираком в сентябре 1980 года, эго была длительная и чрезвычайно кровавая война на истощение, в которой ни одна из сторон не добилась перевеса. Конфликт безрезультатно закончился в августе 1988 года. Число погибших составило почти миллион человек.

Самой неотложной задачей было отрегулировать прогрессирующий развал коммунистического мира таким образом, чтобы он не мог привести к мощному международному взрыву, которого пока удавалось избежать. В совместно написанных мемуарах «Мир стал иным» Буш и Скоукрофт откровенно признают, что они не хотели повторения беспорядков в Восточной Европе, которые имели место в 1953, 1956 и 1968 годах, когда начинавшаяся либерализация вызывала ответную реакцию советской стороны. Теперь же целью была трансформация, а не просто стабилизация.

В этой связи команда Буша была озабочена тем, чтобы беспрецедентный призыв Горбачева к новым формам глобального сотрудничества не посеял семена разногласий в Атлантическом сообществе. Они опасались, что Горбачев может даже соблазнить Францию, руководимую Франсуа Миттераном, и Великобританию, руководимую Маргарет Тэтчер, испытывавших опасения перед воссоединенной Германией, и втянуть их в сделку, которая укрепила бы разваливавшуюся советскую структуру. Команда Буша понимала, что европейская и американская пресса была крайне отрицательно настроена в связи с явным отсутствием какой-либо инициативы со стороны США в отношении привлекательных предложений Горбачева и усиливавшегося советского кризиса.

Волнения в коммунистическом мире не ограничивались только советской сферой. Китай также, казалось, находился на грани взрыва. В то время как летом 1989 года навязанный Советами режим терпел поражение в Польше, социальное недовольство вышло на поверхность и в Китае. С размыванием четких границ между политическим контролем и социально-экономической либерализацией беспрецедентная волна студенческих выступлений за демократию выглядела в тот момент так, как будто и китайский коммунистический режим мог взорваться.

События в конце мая и начале июня 1989 года, кульминацией которых стала кровавая расправа над студентами на площади Тяньаньмэнь в Пекине, давала важный ключ к стратегии, проводимой администрацией Буша в отношении общего кризиса коммунизма. Возведение статуи, названной «Богиня Демократии», поразительно напоминавшей Статую Свободы, в самом сердце столицы коммунистического государства было событием символического значения. Является ли усиливающаяся болезнь советской системы такой же разрушительной, как и демократическая революция против укрепившегося режима в Китае? Должны ли Соединенные Штаты связывать себя с этим, делая рискованную ставку на стратегически выгодное китайско-американское сотрудничество, начатое администрацией Никсона и получившее значительное развитие при Картере? И что будет, если взрыв приведет к гражданской войне в Китае?

Прежде чем на эти вопросы могли быть даны ответы, восстание студентов было 4 июня безжалостно подавлено танками и смертельным огнем — как раз в тот день, когда коммунисты лишились власти в Польше. Подавление в Китае было грубым, решительным и эффективным. (Примерно за год до этого я обедал в Пекине с Ху Яобаном, бывшим тогда генеральным секретарем Коммунистической партии Китая, и был поражен либеральными реформами, за которые он открыто высказывался на считавшейся закрытой встрече. Излагавшиеся им взгляды покалывали, что по крайней мере часть высшего руководства выступает за далеко идущие изменения в политической системе. Вскоре после нашей встречи Ху был отстранен от власти и умер еще до происшедших студенческих выступлений. Но в высшем китайском руководстве явно были разногласия и во время тяньаньмэньского кризиса.)

К осени 1990 года команде Буша, занятой трудными проблемами, связанными с кризисом в советском блоке, пришлось также обратиться к другому вопросу, оказавшемуся в повестке дня президента, — вопросу, отнимающему много времени и требующему большого внимания. Испытываешь невольный страх, если вспомнить, что помимо чрезвычайно сложных усилий, направленных на мирный демонтаж советской империи, администрация Буша одновременно столкнулась с внезапной угрозой безопасности в Персидском заливе и должна была дать дипломатический и военный ответ на захват Ираком Кувейта. Как и в случае с Советским Союзом, проблема была не только в том, как реагировать на возникшую ситуацию, но и в том, чтобы найти долговременное решение в разрываемом конфликтами регионе, что было не менее важно.

Парадоксально, что именно совпадение по времени этих двух крупных кризисов обеспечило Бушу большую свободу действий, потребовавшихся для решения второго из них. Читатель должен иметь в виду хронологию развития событий (см. с. 45–47): иракское вторжение в Кувейт произошло в августе 1990 года, в то время, когда Горбачев для спасения лица все еще маневрировал в вопросе о его согласии на воссоединение Германии на условиях Запада. Его трудности увеличивал внутренний кризис, приведенный в действие развалом режимов советских сателлитов в Восточной Европе, произошедшим годом ранее и теперь перераставшим в угрозу существованию самого Советского Союза. К концу 1990 года советская империя перестала существовать, и только год отделял шатающийся Советский Союз от распада. Россия отчаянно нуждалась в экономической помощи Запада: советский лидер был всего лишь своей собственной тенью, и Америка задавала тон в мире. Президент США мог действовать, не опасаясь того, что Советский Союз станет на его пути.

У Саддама Хусейна, должно быть, были другие расчеты. Возможно, он считал, что наносит удар в момент, когда и Соединенные Штаты, и Советский Союз поглощены другими делами. Может быть, он также думал, что все еще можно полагаться на то, что советское участие в Совете Безопасности ООН обеспечит ему вето на любое принудительное решение, исходящее от США. В течение предыдущих трех десятилетий Советский Союз предпринимал все более активные политические и военные действия на Ближнем Востоке. Он потерял некоторые позиции в Египте, особенно в результате сотрудничества Картера с Садатом в конце 70-х годов, но Ирак и Сирия продолжали получать советское оружие в виде щедрого дара, и военные структуры и действия Ирака находились под сильной опекой советских военных советников. Казалось логичным, что Советский Союз может предоставить международное прикрытие региональным амбициям Ирака.

Саддам мог также прийти к заключению, что Соединенные Штаты не только заняты в Восточной Европе, но еще и сохраняют свежие воспоминания о Вьетнаме, чтобы не иметь склонности прибегнуть к силе. Он мог быть также введен в заблуждение разговором с послом США, который, казалось, дал знать о безразличном отношении США, когда Саддам намекнул на свое намерение осуществить вторжение в Кувейт. Но более неверного заключения он не мог бы сделать. Его главная ошибка состояла в том, что он не понял новых геополитических реальностей. После событий 1989 и 1990 годов Буш возвышался над миром, став первым в истории глобальным лидером, и Соединенные Штаты получили едва ли не всеобщее признание в качестве единственной сверхдержавы.

В этих условиях действия Саддама были не только вызовом традиционной роли США в Персидском заливе — и особенно американским нефтяным интересам в Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратах — но, вероятно, и даже в еще большей степени для новой доминирующей роли США в мире и для нового глобального статуса Буша. Каковы бы ни были правовые основания для иракских исторических претензий к Кувейту, акт вторжения был прямым вызовом. Буш понимал, что Америка должна дать ответ, хотя вполне осознавал, что этот ответ должен уважать международное право и интересы других стран.

В отличие от своего предшественника, президент Билл Клинтон обладал глобальным видением. Исторический детерминизм, свойственный концепции глобализации, превосходно сочетался с глубоким убеждением Клинтона в том, что Америка, для того чтобы подтвердить свое наименование «незаменимой глобальной державы», должна также обновить и саму себя. Внешняя политика для Клинтона была в основном продолжением внутренней. Через несколько лет он вспоминал, как был удивлен тем, что президент Буш в ходе предвыборной кампании 1992 года уделял так мало внимания внутренним делам. Вся страна видела, как однажды во время президентских дебатов Буш нетерпеливо поглядывал на часы Казалось, что внутренние вопросы нагоняли на него скуку. Это впечатление помогло Клинтону формировать свою предвыборную стратегию и политику в период его президентства.

Внутреннее обновление стало, таким образом, центральной задачей первого президентского срока Клинтона. Но поскольку внешние дела нельзя было игнорировать, Клинтон сделал акцент на глобализацию, придав ей удобную формулу, соединяющую внутренние и внешние дела в единую, совершенно очевидно взаимосвязанную задачу, а это как бы освобождало его от обязанности определять и проводить четко сформулированную, строго определенную внешнеполитическую стратегию. Поэтому глобализация стала темой, которую Клинтон проповедовал с апостольской убежденностью как дома, так и за границей. Во время визита во Вьетнам в ноябре 2000 года он назвал глобализацию «экономическим эквивалентом силы природы», а несколькими месяцами раньше он заявил, выступая в Думе России, что «глобализация — эго черта, определяющая сегодняшний мир».

Относительное снижение международных дел в ряду приоритетов политики Клинтона весьма четко подчеркивается (хотя, вероятно, и непреднамеренно) поразительным контрастом между мемуарами Джорджа Г. У. Буша и Клинтона. Почти шестисотстраничный том Буша, написанный вместе с его советником по национальной безопасности, посвящен — с вполне обоснованной гордостью за достижения авторов — исключительно внешним делам. Даже о вполне заслуживающей упоминания армейской службе Буша во время войны в мемуарах не говорится ничего. Клинтон же (на 1008 страницах!) написал длинный отчет о своей жизни, тактично-осторожный в некоторых личных вопросах, в котором восьмилетнее руководство внешней политикой второго глобального лидера в истории изложено в довольно поверхностном обобщении, занимающем всего около 15 процентов всего объема книги. Даже госсекретарь Клинтона во время его второго срока, гораздо более активная и напористая, чем ее предшественник, посвятила относительно большую часть ее собственных мемуаров воспоминаниям, не относящимся непосредственно к внешнеполитической стратегии и ее осуществлению.

Перефразируя знаменитый афоризм Клаузевица «война есть продолжение политики другими средствами», можно сказать, что Клинтон, в отличие от Буша, действительно рассматривал внешние дела как продолжение внутренней политики. Это отразилось и на внешнеполитических решениях, принимавшихся при нем, и на подборе главных фигур, занимавшихся внешней политикой. Уже первые сделанные Клинтоном назначения советника по вопросам национальной безопасности (Энтони Лейк), государственного секретаря (Уоррен Кристофер) и министра обороны (Лес Аспин) создавали двойственное представление: его команда была явно либеральной по своим взглядам, проявляла внимание к гуманитарным вопросам, была восприимчивой в отношении проблем внутренней политики, но не была склонна к персональной, бюрократической или военной зацикленности. Лейк был особенно озабочен углублением гуманитарного кризиса в Африке. Кристофер, значительно старше Клип тона по возрасту, пользовался большим уважением как человек, избегавший подчеркивать свое положение и известный своей общительностью (в Вашингтоне о нем в шутку говорили: «он у нас такой жизнелюб»), Аспин был опытным политиком, хорошо знавшим внутренние вопросы, с быстрым и ищущим умом, но не имел опыта в стратегическом планировании или в решении крупномасштабных организационных проблем. Ни все вместе, ни в отдельности они не имели желания торопить президента с разработкой программы внешней политики.

Во втором сроке с небольшим запозданием произошли некоторые изменения. К тому времени президенту пришлось заниматься делами более интенсивно, и его внешнеполитическая команда активизировала свою деятельность. Новым советником по национальной безопасности стал Сэнди Бергер, политически искушенный приятель Клинтона еще со школьных лет и поэтому более уверенный в себе и энергичный. Новый госсекретарь Мадлен Олбрайт была решительной сторонницей расширения НАТО и внесла более четкую геополитическую ориентацию в деятельность СНБ с упором на Европу В последующем, когда югославский кризис вылился в крупномасштабное насилие, эта ориентация сыграла важную роль. Билл Перри, ставший министром обороны еще в период первого президентства, был известным специалистом в военных вопросах. Во время второго срока его сменил Билл Коэн, бывший сенатор-республиканец, который до некоторой степени придал работе в сфере обороны и национальной безопасности двухпартийный оттенок.

Формирование будущего

Конфронтация с прошлым

Немезида карает за гордыню. Три приведенные цитаты, принадлежащие президенту Джорджу У. Бушу, характеризуют его взгляд на самого себя как на третьего глобального лидера и его намерения осуществлять свое лидерство. Он видит себя обладающим «твердой решимостью, ясным видением и глубокой верой» в новой глобальной конфронтации между добром и злом, способным даже призвать к крестовому походу в одиночку. Нельзя представить себе более резкого контраста с двумя его предшественниками: по его мнению, ни тактический реализм первого глобального лидера, ни самоуверенный оптимизм второго глобального лидера не могли бы спасти Америку от разрушения руками ее смертельных врагов.

События 11 сентября стали для Буша прозрением. После одного дня уединения новый президент возник преображенным. С этого момента он будет решительным лидером страны, ведущей войну против прямой и смертельной угрозы, главнокомандующим единственной в мире сверхдержавы. Америка сама будет принимать решения, независимо от мнений ее союзников, находясь в состоянии шока от совершенного преступления и заботясь о своей безопасности, американская общественность сплотилась вокруг президента.

Появившаяся на свет стратегия представляла собой смесь подчеркнуто имперских формулировок из проекта документа о национальной безопасности 1991 года, подготовленного чиновниками министерства обороны во время администрации Буша Первого (многие из которых стали советниками Буша Второго), и воинственных заявлений сторонников неоконсервативной политики со свойственной ей особой пристрастностью к Ближнему Востоку. В стратегическом плане «война с террором» отражала, таким образом, имперские заботы о сохранении контроля над ресурсами Персидского залива и желание представителей неоконсервативного направления укрепить безопасность Израиля путем устранения угрозы со стороны Ирака.

Первоначальные результаты такой комбинации безусловно пели к гордыне. Правительство движения «Талибан» в Афганистане, предоставившее убежище для «Аль-Каиды», было быстро ниспровергнуто военной интервенцией США, а менее чем восемнадцать месяцев спустя режим Саддама Хусейна в Ираке был уничтожен американским наземным наступлением всего в течение трех недель. Настроение в Белом доме было триумфальное. Воодушевленный президент Буш иронически спрашивал губернатора оккупированного Ирака: «Хотите то же самое сделать в Иране?».

Высокомерие, охватившее при Буше Белый дом, достаточно точно отразил Рон Саскинд в материале, опубликованном в октябре 2004 года в «Нью-Йорк таймс магазин», в котором один из старших помощников Буша едко урезонивал критиков, выступавших от той части общественности, которую он называл «сообществом реалистов». Этот чиновник сказал: «Мир больше так не живет… Мы теперь империя, и когда мы что-то делаем, мы создаем нашу собственную реальность. И пока вы будете изучать эту реальность — как всегда вдумчиво, — мы снова будем действовать, создавая новые реальности, которые вы можете также изучать, и вот так и будет все это продолжаться. Мы являемся действующими лицами истории… а вы, все вы, будете изучать то, что мы делаем». Можно представить себе фантазии, порождавшие такого рода декларации: сначала Ирак, потом Сирия, потом Иран, а потом и Саудовская Аравия…

2001.

Во время первой встречи в Любляне Буш заглядывает в душу Путина. Американо-китайский инцидент с самолетом-шпионом усиливает напряженность. Киотский протокол не представлен на ратификацию в Конгресс США. Террористами-самоубийцами разрушен Всемирный торговый центр в Нью-Йорке и повреждено здание Пентагона в Вашингтоне. Объявлена война террору НАТО выступает в поддержку США, принимая обязательства по коллективной обороне. Соединенные Штаты осуществляют военную операцию в Афганистане, направленную на свержение режима движения «Талибан». В Дохе начинается раунд торговых переговоров. Китай вступает в ВТО. Пакистан и Индия на грани войны.

2002.

Вспышка конфликта в Дарфуре. Буш вешает на Северную Корею, Иран и Ирак ярлык «ось зла». США отзывают свою подпись под договором об учреждении Международного уголовного суда. Премьер-министр Израиля Ариэль Шарон с одобрения США разрушает резиденцию палестинского правительства и изолирует Ясира Арафата. После этого Буш призывает к созданию палестинского государства США выходят из Договора об ограничении систем противоракетной обороны. Введение в обращение евровалюты. Буш получает одобрение Конгресса и ООН на использование силы в Ираке. Северная Корея отвергает обращение МАГАТЭ и заявляет о том, что проблема ее ядерных возможностей является исключительно предметом переговоров между Северной Kopеей и США. Россия приступает к строительству в Иране первого ядерного реактора в Бушере.

2003.

Израиль начинает сооружать защитную стену от проникновения террористов, несколько выходя за линию прекращения огня, установленную в 1967 году. Турция отказывается разрешить размещение войск США на ее территории для войны в Ираке. США подвергают быстрому разгрому иракские вооруженные силы и оккупируют Ирак в ходе войны, против которой открыто выступаю! Франция, Германия и Россия. Оружие массового поражения в Ираке не найдено. Северная Корея заявляет о выходе из Договора о нераспространении ядерного оружия. США призывают к коллективной реакции со стороны стран региона, но Россия и Китай блокируют резолюцию ООН, осуждающую Северную Корею. НАТО принимает командование международными силами по обеспечению безопасности в Афганистане. На переговорах шести стран достигнуто соглашение относительно ядерной программы Кореи. Иран обещает приостановить обогащение урана. Ливия отказывается от своей ядерной программы.

2004.

2005.

Война в Ираке, более чем любая другая война в американской истории, внезапно породила обширную библиографию информативных и раскрывающих суть происходящего книг. Подробно, с приведением бессчетного числа деталей описываются история вопроса, принятие политических решений, намеренное манипулирование общественными тревогами, стратегия и проведение военной кампании, последующий хаос и массовые выступления, а также нарастающая борьба религиозных сект. Право общественности знать факты было удовлетворено, оставив мало места для извинений за неосведомленность тех или иных лиц по ключевым вопросам войны. Каждый вполне может составить собственное мнение относительно последствий этого исторически противоречивого предприятия для положения Америки в мир (Свои собственные личные предпочтения я отдаю книгам Уильяма Полка «Understanding Iraq», Джорджа Пакера «The Assassins Gate», Майкла Гордона и Бернарда Трейнора «Cobra II» и «Imper Hubris» анонимного автора.)

К 2006 году было ясно, что цена, уже заплаченная за войну намного превышает ее единственный позитивный аспект: отстранение Саддама Хусейна, который в любом случае уже превратился в бессильную фигуру. Подсчитать понесенные издержки не составляет большого труда, поскольку они говорят сами за себя и в основном известны.

Во-первых,

эта война нанесла пагубный ущерб положении Америки в качестве глобальной державы.

Глобальный престиж Америки был поколеблен. До 2003 года мир привык верить слову президента Соединенных Штатов. Когда он говорил о чем-то как о факте, предполагалось, что он знает факты и то, что он говорит, — правда. А два месяца спустя после падения Багдада Буш продолжал решительно уверять (в одном из интервью предназначенном для европейской аудитории), что «мы нашли оружие массового поражения». В результате способность Америки получить доверие и поддержку по таким вызывающим споры международным проблемам, как ядерная программа Ирана и Северной Кореи, плачевно пострадала.

Недоверие подорвало также международную легитимность Америки — важный источник «мягкой», а не силовом политики страны. Раньше мощь Америки считалась легитимной, потому что она так или иначе идентифицировалась с основными интересами человечества. Сила, которую считают незаконной, по самой своей сути слабее, потому что ее применение требует более значительных ресурсов для достижения желаемого результата. Таким образом, когда «мягкая» политика слабеет, слабее становится и «жесткая», силовая политика.

Моральная позиция Америки в мире, важная составляющая ее легитимности, также была скомпрометирована тюрьмами в Абу-Грейб и Гуантанамо, а также все новыми и новыми случаями, свидетельствующими о том, что деморализация, присущая психологической грубости мер, применяемых против враждебного гражданского населения, начинает заражать оккупационные войска. Зверства, задокументированные в Абу-Грейб и Гуантанамо, невольно затрагивают репутацию министра обороны и его заместителя за разрешение, а возможно, даже и за создание такой атмосферы, которая привела к подобным злоупотреблениям. Отсутствие ответственности за это на высоком уровне превращает нарушение законности отдельными солдатами в акты государственного значения, становясь пятном на моральной репутации Америки.

Простираясь от Суэцкого канала в Египте до Синьцзяна в Китае, от Северного Казахстана до Аравийского моря, сегодняшние Глобальные Балканы являются зеркалом традиционных Балкан XIX и XX столетий именно потому, что им свойственна внутренняя нестабильность, а их геополитическая значимость служит причиной иностранного соперничества. Современные Балканы, как они показаны на схеме, имеют население около 500 миллионов человек и характеризуются внутренней нестабильностью, возникающей как следствие этнической и религиозной напряженности, бедности и авторитарных правительств. В этнический конфликт внутри Глобальных Балкан вовлечены 5,5 миллиона евреев Израиля и 5 миллионов палестинских арабов; 25 миллионов курдов и разделяющие их государства — Турция, Ирак и Сирия, а также Индия и Пакистан, ведущие спор о Кашмире, наряду с многочисленными и потенциально острыми конфликтами этнических меньшинств в Иране и Пакистане. Религиозные конфликты имеют место между мусульманами и индусами, шиитами и суннитами и рядом других конфессий. В 2005 году безработица среди экономически активного населения составляла 50 процентов в Газе, 40 — в Афганистане, 25 — в Ираке, 20 — на Западном берегу р. Иордан и 18 процентов в Кыргызстане.

Невозможно полностью избавиться от подозрения, что большинство пылких адвокатов «демократии» на Ближнем Востоке знают об этом, но видят в продвижении дела демократии удобное средство для того, чтобы в будущем прибегнуть к силе. Демократия становится подрывным орудием, дестабилизирующим статус-кво, она ведет к вооруженной интервенции, которую б дальнейшем оправдывают тем, что демократический эксперимент провалился и экстремизм, вызванный таким провалом узаконивает одностороннее применение грубой силы.

Три основные описанные выше концепции должны были бы заставить американцев серьезно подумать о долговременных последствиях расширения американского военного вовлечения на Глобальных Балканах. То, что уже случилось в Ираке, и растущие проблемы, с которыми сталкивается Израиль, продолжая ошибочно руководствоваться подобными идеями в отношении соседних стран, предвещают также трудности, которые могут создать серьезную угрозу глобальному статусу Америки. Глобальные Балканы могут стать болотом, из которого Америка будет не в состоянии выбраться.

В самом начале второго президентского срока Буша Кондолиза Райс оставила пост советника по национальной безопасности и стала государственным секретарем. В своем интервью она заявила: «Когда я смотрю на то, что происходит сегодня, я понимаю, что во всем этом нет ничего похожего на крупный системный замысел». Но заявив ранее, что в ответ на недостаточную международную поддержку своему рискованному предприятию в Ираке Америка должна будет «наказать Францию, игнорировать Германию и простить Россию», ближайший советник президента по внешней политике тем самым выразила свое презрение и к системности внешней политики, и к системе коллективного принятия решений союзниками. Эта точка зрения была доминирующей в течение первого президентского срока Буша.

Ко времени перехода из Белого дома в Государственный департамент Райс перестала быть младшей среди старших государственных деятелей. Четыре года работы с президентом, ставшим более самоуверенным и убежденным в своей особой миссии, постепенно повысили ее статус. Более того, назначение на пост государственного секретаря переместило ее из доктринерского окружения Белого дома в министерство, в котором было широко распространено убеждение, что ни война в одиночку в Ираке, ни возведение односторонних действии в моральную добродетель не являются продуктивными.

Но прежде чем необходимость переосмысления была осознана, политика администрации в отношении остального мира (которому президент уделял значительно меньше внимания, чем Ираку) металась от одного лозунга к другому без четко поставленной цели и стратегии. Отсутствие таковых было очевидным в политике США в отношении израильско-палестинского конфликта, России и Китая, возрастающего риска распространения ядерного оружия, а также из-за по сути дела полного отсутствия заинтересованности в поддержании мира, проблемах глобальной безопасности и экологии. Все эти вопросы оказались отодвинутыми из-за того, что время, усилия, работа с общественным мнением и во жизненные силы президента были сконцентрированы исключительно (или по крайней мере в основном) на одном предприятии, отмеченном его личным замыслом.

Глобальная политика США, таким образом, оказалась пере кошенной и лишена динамики. Приоритеты Буша должны были измениться, даже если он не стремился к этому сознательно Главной задачей американской дипломатии стало обеспечение международной военной поддержки кампании в Ираке, включая самые далекие страны, почти на символическом уровне, скажем всего лишь в виде одного взвода. Достижение — в основном надуманной — «добровольной коалиции» требовало энергии, соответствующего механизма и финансовых стимулов. В отличие от войны в Заливе 1991 года, военная кампания 2003-го велась практически в одиночку и была односторонним американским начинанием. За исключением Великобритании, военное участие других стран свелось к минимуму, хотя Белый дом опрометчиво заявлял в пресс-релизе в марте 2003 года о том, что 49 государств приняли решение участвовать в коалиции, «которая уже начала военные операции, чтобы лишить Ирак оружия массового поражения». Реальные факты свидетельствовали как раз о противоположном и выглядели поразительным контрастом по сравнению с войной в Заливе 1991 года. В той войне имело место существенное присутствие войск ряда арабских стран, а также Пакистана, что помогло придать легитимность вторжению в мусульманском мире (сравните рис. 140 и 64).

Помимо дестабилизации положения на Ближнем Востоке иракская война имела и более важные последствия. Успех или поражение американской политики на Ближнем Востоке стали теперь испытанием американского глобального лидерства. Во время холодной войны ведущая роль Америки в свободном мире зависела от положения на «центральном фронте» борьбы в самой Европе. И окончательная победа Америки была одержана именно здесь. Вторжение Америки в Ирак превратило мучительный кризис на Ближнем Востоке, продолжавшийся при Рейгане, Буше и Клинтоне, из хронической проблемы в жесткую дилемму: победить или потерпеть поражение. Потеря Соединенными Штатами их доминирующей роли в регионе имела бы катастрофические последствия для политики Америки в Европе и на Дальнем Востоке. Ни трансатлантические союзники Америки, ни Китай и/или Япония не остались бы безразличными, если бы политика Америки на Ближнем Востоке подхлестывала крайне радикализированный, явно антиамериканский сдвиг, ведущий к затяжному асимметричному противоборству алжирского типа против Америки и ее клиента в регионе — Израиля. Государства Ближнего Востока, особенно экспортеры нефти, должны были бы предпринять какие-то действия, искать новые области для приложения своих капиталов, терпеливо добиваться защиты со стороны таких поднимающихся держав, как Китай, чтобы выжить в столь бурной обстановке.