Февраль был серым и слякотным. Посыпанный солью снег клейкой массой растекался по тротуарам. Казалось, Москва страдает от насморка, от чего делается мрачной и раздражительной. Недоброжелатели, впрочем, утверждали, что Москва почти всегда такая. В потоке грязных автомобилей дряхлый “жигуленок” цвета “беж”, вероятно, более всех средств передвижения соответствовал этому хмурому утру. Вынырнув из транспортного потока, “жигуленок” подпрыгнул на колдобине и припарковался у кафе с игривым названием “Амброзия”. Из “жигуленка” вышел парень в джинсах и синей куртке. Заперев автомобиль, он направился ко входу в бар. Роста парень был выше среднего, густая его шевелюра была в меру подстрижена, а на загорелом худощавом лице красовались неуместные в эту пору темные очки. Во всем остальном он ничем не выделялся в суетливой московской толпе, однако, искушенного наблюдателя наверняка поразила бы его походка: шел он изумительно легко, словно едва касаясь земли.

Бар в кафе “Амброзия” был небольшим, довольно уютным и, главное, работал с утра. Оставив куртку в гардеробе, парень вошел в мягко освещенное помещение, наполненное умопомрачительным кофейным запахом. Под курткой у парня оказалась лишь тонкая синяя рубашка, под которой угадывалось тренированное тело. Молоденькая барменша помахала ему рукой:

– Привет, Глеб! Тебе как обычно? Парень окинул бар быстрым взглядом. За столиком рас-4” положился мятый мужчина с бутылкой “Балтики”. Посасывая пиво из горлышка, он уставился в газету “Сегодня”. Два субъекта в кожаных пиджаках глушили у стойки водку и развязно заигрывали с барменшей.

– Как обычно, Кать, – ответил вошедший парень – У тебя проблемы?

Барменша – молоденькая хорошенькая блондинка – поспешно качнула головой.

В семь утра позвонила Даша. Голос ее звучал бодро и деловито.

– Вы не могли бы сегодня заехать за мной в шесть? Думаю, где-нибудь около девяти вы освободитесь.

– Конечно, Дарья Николаевна, – ответил Глеб. – Никаких проблем.

– Насчет проблем не гарантирую, – пробормотала она, давая отбой.

И тут же позвонил Илья.

Даше он явился в полдесятого утра, минутка в минутку. Дверь ему открыл Илья, как водится, уткнувшись в лист с дифференциальными уравнениями.

– Шолом, – буркнул он рассеянно. – Она уехала, будет через час. Просила, чтоб ты ее дождался.

– Как это уехала?! – от души возмутился Глеб. – Мы ж договорились!

Он раздраженно стянул с себя куртку.

Из комнаты раздался высокий мужской голос.

Утром, после гимнастики и ледяного душа, он все-таки сварганил себе яичницу. Был четверг. По расписанию уроков французского сегодня Глеб не давал, поэтому вполне мог себе позволить, сидя в позе “лотоса”, взирать на дверцу шкафа хоть до посинения.

За окном падал мокрый снег, день был серенький и тусклый. А по дверце шкафа заплясали вдруг солнечные блики, причем источник света, казалось, находился не снаружи, а внутри. То есть не казалось вовсе, а так оно и было, потому что взамен потертой деревянной фактуры дверца обрела прозрачность и глубину. Тело Глеба словно окаменело, лицо походило на гипсовую маску, а фиолетовые глаза были широко раскрыты и мерцали холодным огнем.

Дверца шкафа таяла, как лед, а за ней виднелась покрытая цветами лужайка и лоскуток синего неба. Послышался невнятный, будто пробивающийся сквозь эфирные помехи, птичий щебет. И где-то неподалеку будто зажурчала вода. Лоб Глеба покрылся капельками пота.

В комнату влетела вдруг желтая бабочка – заметалась, закружилась и села Глебу на нос. Бережно ее сняв, Глеб встал с дивана. Видение лужайки сразу же начало тускнеть, и сквозь него отчетливо проступила потрескавшаяся дверца шкафа. Глеб распахнул дверцу – шкаф был пуст, но вместо задней его стенки светился выход в зеленый благоухающий мир. Глеб выпустил туда бабочку. Тут мир стал тускнеть, расплываться… и вскоре на его месте опять возникла стенка старого шкафа. “Ну вот, – закрывая дверцу, улыбнулся Глеб, – теперь уже лучше”.

И с этой самой улыбкой он позвонил Илье.

По пятницам Глеб давал шесть уроков французского по одной паре в каждом из трех девятых классов. Все шло в привычном вроде бы русле за исключением двух моментов. 9й “Б” не искрился обычной жизнерадостностью, а буквально источал мрачный сарказм. Неформальные лидеры Леня Рюмин и Гуля Шарипова любой вопрос по теме урока ухитрялись перевести на обсуждение гнусной роли Лубянки в болезнях российской демократии. Большинство класса, похоже, не шибко их понимало, однако поддерживало из солидарности. В настроение ребят Глеб демонстративно не вникал. Он лишь заставлял их высказываться по-французски, следя за грамматикой и произношением. И второе. Медведев из 9-го “А” явился с фонарем под глазом и на занятиях проявлял бестолковую активность, старательно изображая интерес к предмету. Из педагогических соображений Глеб поставил ему “четверку”, что привело беднягу в полное замешательство.

После уроков Глеб зашел в учительскую и попросил у завуча номера домашних телефонов всех девятиклассников.

– Вам зачем? – поинтересовалась Зинаида Павловна, протягивая ему отпечатанные на машинке данные.

– Кое-кто из ребят, – ответил Глеб, – проявляет способности к языку. Хочу поговорить с их родителями: не согласятся ли они на дополнительные занятия.

– Платные? – насторожилась завуч.

В 7.30 утра полковник Рюмин встретил Глеба у Дашиного подъезда. В воздухе висел сырой туман, в недрах которого могли укрыться и охранники, и враги.

– Сдаю дежурство, – утомленно проговорил полковник. – За нами еще полчаса, не настаиваете…

– Ради Бога, Борис Викторович, – отмахнулся Глеб. – Надеюсь, без происшествий?

Полковник помедлил с ответом.

– Я бы так не сказал. Будь на вашем месте, Глеб Михайлович, кто-то другой, он определенно принял бы меня за сумасшедшего. Но с вами, полагаю, такой проблемы не возникнет.

Утро за окном было солнечным. Глеб тихонько встал, чтоб не разбудить Дашу, и проделал в соседней комнате комплекс упражнений. Затем почистил зубы и принял ледяной душ, после чего, опять же в соседней комнате, нагишом уселся на пол в позе “лотоса”. Около получаса он просидел, не шевелясь, с закрытыми глазами. И вдруг у ног его, прямо из воздуха, появились золотые часы с браслетом. Часы светились, будто маленькое солнышко. Затем появились еще одни точно такие же часы, потом – еще. И в итоге трое идентичных светящихся часов лежало на полу. Глеб открыл глаза. Свечение часов стало ослабевать и вскоре пропало совсем. Теперь они выглядели вполне заурядными промышленными изделиями в золотом корпусе. Глеб встал на ноги, подобрал с пола часы и положил их на компьютер.

В спальне меж тем ветерок из форточки шевелил занавеску, и по одеялу прыгали солнечные зайчики. Даша улыбалась во сне. И была она так прекрасна, что Глеб готов был разрыдаться. Присев на краешек постели, он коснулся губами ее щеки. Даша тут же обвила руками его шею, и глаза ее сверкнули, как два изумруда.

– Как ты посмел от меня уйти?

– Пардон, – улыбнулся Глеб, – я воспользовался твоей зубной щеткой и полотенцем.

– Это слегка тебя оправдывает. – Даша похлопала рукой по одеялу, и колечко-вьюнок на ее пальце вспыхнуло в солнечном луче. – Ну-ка живо в постель! Разговор не закончен…

В школе царила праздничная суета. Поскольку нынче была пятница, а 8 марта падало на субботу, народ – и учащийся, и преподающий – был просто вынужден поздравлять друг друга с женским днем, направо-налево улыбаться и всячески саботировать занятия. В учительской Глеб сдал физкультурнику тридцатник на скромный “выпивон с закусоном”.

– Ох, гульнем! – потирал ладони двухметровый Семен.

– Флаг вам на башню, – пожелал Глеб.

– А ты, что ли, не поучаствуешь?

– Боюсь.

Проснувшись, Даша увидела Глеба, вылезающего из шкафа и бегущего к телефону.

– С восьмым марта тебя поздравлять? – спросил он на ходу.

Телефон трезвонил-надрывался. Даша сладко потянулась.

– Не поздравлять, – ответила она. – Разговаривай здесь, я буду подслушивать.

Глеб присел с телефоном к ней на постель. Даша обняла его, прижав ухо к трубке. Звонил полковник Рюмин. После взаимных приветствий Борис Викторович уточнил как бы в шутку:

Утром, пока Даша отсыпалась, Глеб успел сделать гимнастику и сесть на кухне за печатную машинку. Статья о ритуалах двигалась из рук вон плохо. Изложение получалось пресным и скучным, и мысли тонули в каком-то словесном болоте. Глеб злился на себя, комкал напечатанное и швырял на пол. Затем начинал заново и опять комкал. Он предавался этому занятию с таким остервенением, что не заметил, как на кухню явилась Даша. Влажная после душа и насмешливая, она подобрала скомканные листы и принялась читать. Ненароком поймав ее за этим занятием, Глеб вскипел.

– Это еще что такое?! – Он выхватил у Даши лист. – Кто разрешил?!

– Первый абзац неплохой, – поделилась впечатлениями Даша, – второй… в общем, так себе. Дальше – гораздо хуже.

– Сам знаю, – буркнул Глеб. – Нечего подбирать с пола! Даша театрально захлопала ресницами.

– Это для музея, лорд Грин.

Полночи продежурил Глеб у постели Даши. Свет от настольной лампы по-прежнему образовывал на полу круг, но в круге этом на сей раз никакой нечисти не появлялось. Спокойно спящая Даша открыла вдруг глаза и спросила:

– Ты, что ли, мне снишься? Глеб качнул головой.

– Нет, я в увольнительной. Даша обдумала это заявление.

– То есть в самоволке, – поправила его она. – Ложись, тебе надо выспаться.

– Успею: мне к четвертому уроку.

После бурной ночи, во время которой они, можно сказать, выпили друг друга до капли, Глеб готов был спать и спать (благо занятий в школе по четвергам у него не было). Однако телефон, адская эта машина, взорвал его сновидения. Мягко выбравшись из объятий Даши, Глеб взял трубку и закрылся на кухне.

Звонил барон Мак-Грегор,

– Майкл, я буду краток, – сухо произнес он. – Сенатор согласен принять тебя завтра в шесть вечера. – И барон назвал номер люкса в отеле “Метрополь”.

– Спасибо, Ричард, – сказал Глеб. – У меня два условия. Первое…

– Майкл, ты сумасшедший! – возопил шотландец. – Какие условия, когда жизнь твоя висит на волоске!

Утром перед уходом в школу Глебу позвонил полковник Рюмин.

– Линия не прослушивается? – осведомился он как бы в шутку.

– Все чисто, – заверил его Глеб.

– Тогда позвольте сообщить, что начальник мой несколько… вышел из строя.

– И куда при этом вошел?

Даша легла лишь глубокой ночью, обняла спящего Глеба и заснула так крепко, что телефонного звонка даже не услышала. Зато Глеб проснулся мигом, вскочил, свежий как огурчик, и ринулся на кухню.

Телефон верещал на холодильнике. Была суббота, и за окном накрапывал дождь. Весна капризничала.

Звонил олигарх Лосев.

– Если мы срочно не встретимся, хуже будет, – заявил он, не поздоровавшись. По голосу было заметно, что Виталий Петрович нервничал. Очень нервничал.

– Кому? – спросил Глеб.

Воскресенье выдалось тихим и солнечным. Ровно в десять утра на двух машинах они отъехали от дома Глеба. В “жигуленке”, мчащемся впереди, кроме законного владельца, находились Даша и графиня. В следовавшем сзади белом “фольксвагене” разместились Стас (за рулем), Илья (рядом) и Такэру (с колонками стереосистемы). Перед выездом Глеб, увидев Стаса за рулем “фольксвагена”, полюбопытствовал, куда подевалась его “тойота”. Переглянувшись с Дашей, рыжий ответил, что у “тойоты” забарахлил мотор, а эту рабочую колымагу он одолжил на денек у приятеля. В общих чертах, кстати, это соответствовало действительности. Даша тут же заторопилась, засуетилась и принялась всех подгонять. Глеб, разумеется, мигом засек ее со Стасом переглядки, однако вникать не стал: не до того было. И вот теперь Такэру, пристроившись в кузове возле аппаратуры, можно сказать, сдувал с нее пылинки.

– А мы эту технику не раздолбаем? – обеспокоился Илья. – По нашим-то дорогам.

Стас хмуро на него покосился:

– Не должны. Иначе мне башку снесут.

Такэру улыбался, обнимая усилители, как наседка цыплят.