– Сколько лет, сколько зим!.. – улыбаясь, вполголоса протянула Милославская.

– Что-то не очень убедительно, – поглаживая ус и перешагивая порог, ответил Руденко. – Не рада что ли?

– Нет, почему же…

– Погоди, погоди, – Семен Семеныч слегка наклонил голову и, прищурившись, пристально посмотрел на Яну, – Выглядишь ты, надо сказать, неважно. Не заболела?

– Да нет, недомогание просто, – Милославская отвела взгляд.

«М-да, – размышляла Милославская, лежа в постели, – и куда же могла податься эта несчастная бабуся? Хотя… почему несчастная? Муж – бывший вояка высокого чина, значит жила она всегда безбедно. А раз ее ныне покойный супруг, царство ему небесное, был еще и идеалом мужчины, жизнь пропавшей была не только обеспеченной, но и вполне счастливой. Многие бы позавидовали такой доле.

Но старость?! Старость-то пришла неминуемо. А вместе с ней и одиночество. Да-а-а… Единственный сынок в течение полугода ни сном ни духом о мамаше. Как же! Ему некогда! Если б вы знали… – мысленно передразнила клиента Яна, – Пожалуй, волком завоешь в четырех-то стенах и променяешь свой идеал на какого-нибудь распаршивенького дедуську. Паршивенький, да свой. Все же есть с кем у окошка мух давить…»

Вывод, к которому таким образом неминуемо пришла Милославская, ей понравился. Дальше были еще смутные соображения в том же духе, но они уже не обладали четкостью и ясностью, потому что гадалкой постепенно овладевал сон.

Этот сон не заставил ее терзаться образами, навеянными только что минувшей беседой с клиентом. Милославская видела море, шторм, огромную цунами, накатывающую на нее. Яне было страшно, она пыталась кричать, но у нее ничего не получалось. На этом все прерывалось, а потом в сонном воображении возникали новые картины, тоже какие-то тревожные и безрадостные.

Проснулась гадалка с каким-то тяжелым чувством на сердце.