гур был сыном героя, погибшего за свободу родного Края. А сыну героя не положено сомневаться, когда родина отдает приказ. И если должна погибнуть некрасивая носатая девушка, то что за беда? Ведь она — дочь предателя!
Историко-мифологическая фантазия Андрея Валентинова является непрямым продолжением первых двух частей его цикла «Ория». Иные герои, иные времена, но люди остаются людьми, любовь — любовью, предательство — предательством. Хорошо ли, когда на сердце — печать, когда тебя не трогает чужое горе, когдародная земля уже не манит, а чужая вполне может сойти за свою? Можно ли выполнить приказ, пожертвовав не жизнью — совестью? И когда рука уже тянется к короне, не поздно ли еще проснуться? Ведь на сердце твоем — печать!
ПРОЛОГ
Мертвые молчали, раненых унесли, а у живых не оставалось сил для разговоров. Где-то вдали слышались крики, ржание обезумевших лошадей, но здесь, над Четырьмя Полями, над истоптанным в черную грязь снегом, повисло молчание. К ночи ветер разорвал серую пелену туч, и над живыми и мертвыми робко проступили неяркие звезды. Вместе с тишиной вернулся холод, и живые впервые за весь бесконечный день и столь же бесконечный вечер ощутили ледяное дыхание ночи — Ночи Солнцеворота. Зима поворачивала на мороз, и те, кто еще оставался жив, застегивали полушубки и заворачивались в пропитанные потом плащи.
Их было двадцать два — живых и нераненых, оставшихся там же, где они стояли весь день. Рядом лежали их друзья — мертвые, уже начавшие коченеть, но уцелевшие не смотрели на них. Еще придет час вспомнить, оплакать, выпить горького вина на тризне — но сейчас живые радовались жизни, и это чувство было сильнее всего — и скорби, и даже гордости от одержанной победы — первой для тех, кто уцелел, и последней — для всех остальных.
Конское ржание послышалось ближе, темноту рассек неровный свет факелов, и те, что стояли среди черной грязи, начали поспешно равнять строй. Простучали копыта, из темноты, словно из холодного зимнего моря, вынырнули черные силуэты. Короткая команда, и десяток всадников уже спешивался, направляясь к отряду. Порыв ветра развернул тяжелое полотнище, и неяркий свет факелов вызолотил огромного орла, распластавшего крылья по алому оксамиту тяжелого Стяга.
— Кей! — прошелестело в темноте. В первый миг те, кто был жив, растерялись, но вот прозвучало негромкое:
«Шикуйсь! Стронко!» — и строй застыл, словно на смотре: ноги на ширине плеч, щит — в левой руке, в правой — древко копья. Копья, впрочем, оставались далеко не у всех, как и щиты, и даже шлемы. Факелоносцы приблизились, пламя осветило молодые лица, белокурые, слипшиеся от пота и крови, пряди волос — и раскрытые волчьи пасти на медных бляхах, пришитых на левом плече коротких серых плащей.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДОЧЬ ПРЕДАТЕЛЯ
Глава 1. НАЕМНИК
Пиво оказалось отменным — темное, с резковатым пряным вкусом, но пить его было неудобно. Вместо привычной деревянной корчаги или братины на чисто выскобленном столе стоял тяжелый оловянный кубок, без ручки, зато с затейливым орнаментом по бокам. Згур еле заметно пожал плечами и осторожно поднес кубок к губам. Что поделаешь? Валин! Здесь, в улебской земле, все не так. Пиво подают в оловянных кубках, дома строят каменные, в два, а то и в три этажа, а ножи носят почему-то за спиной. Во всяком случае, у парней, облюбовавших дальний угол харчевни, было именно так. Парней оказалось шестеро, ножи, да и рожи были самые разбойничьи, и поддали валинцы изрядно, видать, не только пиво пили.
Впрочем, компания в углу была сама по себе, никому не мешая, и Згур мог спокойно знакомиться со здешним пивом, незаметно оглядывая присутствующих. Итак, в углу шестеро мордатых с ножами, поближе — селяне в вышитых рубахах, этих даже в улебской земле не спутаешь. Чуть левее — пожилые горожане, уже не в рубахах, а в кафтанах, то ли торговцы, то ли мастера, из тех, что побогаче. А еще левее, в другом углу, явно иноземцы — длинноусые, с саблями на шитых серебром поясах. Эти денег не жалеют, даже велели принести полдюжины свечей вместо чадящих лучин. Згур уже успел разобраться — лехиты, хвастливые и буйные соседи с заката. Четыре года назад войско улебов наглядно объяснило усачам, почему не надо бросать латную конницу на строй стрелков с гочтаками. Объяснение вышло, говорят, очень убедительным. Ивор, сын Ивора, оказался прекрасным полководцем.
Впрочем, сейчас в земле улебской был мир, и в харчевне тоже мир, хотя драки случались здесь частенько. Згур бывал здесь уже неделю каждый вечер, и два раза пришлось слегка размяться. Дрались, впрочем, без особой злобы и даже лежачих не били. В последний раз потасовка кончилась совместным распитием все того же пива. В общем, место было пристойным, хотя Згуру оно нравилось не только этим.
Хозяйка — полнотелая молодка лет тридцати — как-то неожиданно оказалась рядом и, улыбнувшись, кивнула на кубок. Згур улыбнулся в ответ, но покачал головой — пил он мало, и оловянный кубок нужен был ему больше как предлог, дабы оставаться за этим столом подольше. Молодка вновь улыбнулась и провела языком по пухлым губам, еле заметно подмигнув. Згур вздохнул и отвернулся. Хозяйка удостаивала его вниманием уже третий вечер подряд, и после последней драки тот, с кем довелось сцепиться, а после — выпить, даже удивился: «Да ты че, волотич, слепой, да?»
Згур слепым не был, да и этакую молодку смог почуять даже слепой за десять шагов, но не за тем он сюда пришел. Ему хватило и прошлой ночи…
Глава 2. ХОЗЯИН ЗПОЧЕВА
…Вдали темнели бревенчатые дома родного Бусела. Но это был не привычный маленький поселок о семи избах. Густой частокол охватывал весь мыс, десятки домов горбились скатными крышами с резными фигурками на затейливо украшенных коньках. Згур знал — таким был Бусел до войны, до того, как его жители бросили поселок, спасаясь от закованных в железо сполотов, но все равно не ушли. Каратели настигли их — кого в лесах, кого в соседних селах.
Такой, прежний Бусел ему снился не впервые, но теперь он был тут, на песчаном речном берегу, не один. Отец стоял рядом, и был на нем багряный плащ, заколотый серебряной фибулой, наброшенный поверх сверкающей кольчуги. На голове — легкий сполотский шлем, при бедре — франкский меч, а на ногах — желтые огрские сапоги.
Згур часто видел отца во сне — именно такого, хотя и знал, что во время Великой Войны воины Велги носили простые серые плащи, кольчуги и шлемы имел далеко не каждый, а уж франкский меч — в лучшем случае один на сотню. Но отца запомнили именно так: Месник, Мститель за Край, не мог драться простым клевцом и ходить в дырявой рубахе. В песнях и старинах одежда и оружие перечислялись особенно тщательно, словно сказители пытались восполнить то, чего так не хватало повстанцам.Отец был молод, но глаза смотрели сурово и неулыбчиво. Светлые пряди выбивались из-под шлема, и в них серебрились первые нитки ранней седины. Згур знал, что это сон и отец ничего не скажет ему — того, что он не слыхал бы от матери или дяди Барсака, но все же не мог удержаться:
— Я отомщу за тебя, отец!
Взгляд молодого воина в багряном плаще не изменился. Легко дрогнули бледные губы.
Глава 3. ВЫПОЛЗНЕВ ЛАЗ
Згур прищурился, глядя на солнце. Небесный Всадник в зените, значит, времени у них еще много, до самого вечера. Он глубоко вздохнул и невольно улыбнулся — хорошо! Солнышко, ручей, от близкого леса тянет прохладой. Совсем как дома, в Буселе. Нет, в Буселе лучше! Во-первых, там есть раки. А во-вторых…
— Отвернись! Кому говорю! И не вздумай поворачиваться, пока не скажу!
Згур хмыкнул. Дочке Палатина вздумалось купаться. Хорошо, что он сразу устроился в безопасном отдалении, за невысоким бугром. Да, во-вторых, в Буселе не встретишь Уладу. И хвала Матери Болот!
Рядом послышался вздох. Згур приоткрыл глаза — Черемош. Вид у парня был слегка удрученный.
— Прогнали? — не утерпел Згур. Ответом был новый ох. Чернявый почесал подбородок, но ничего не ответил.Происходило нечто странное. И дело, конечно, не в том, что длинноносая девица решила освежиться в гордом одиночестве. Что-то у них с Черемошем не ладилось. Если в первые дни они ночевали, укрывшись одним плащом, то теперь на привалах Улада категорическим тоном приказывала устроить себе отдельное ложе. И говорили они реже. Улада замыкалась в себе, молчала, а Черемош подсаживался к Згуру и заводил долгие беседы. Згур не возражал — слушать парня было интересно (когда речь шла не о «бычарах» и не о битом «грызле»). Сын дубеньского войта много знал от отца, да и чтение румских фолий не прошло даром. Згур даже начал слегка завидовать. Сам он мог читать лишь по-сполотски, румские значки освоить еще не довелось.
Глава 4. ОГНЕННАЯ СМЕРТЬ
…Свет бил в глаза. Это был не огонь костра и не солнечный луч. Скорее он походил на звездную россыпь — на тысячи маленьких звезд, окруживших его, словно туман. Под ногами ничего не было, кроме густой черноты, наполненной легким серебристым светом. Згур поглядел на свои руки — и еле удержался от удивленного крика. Они горели, светилось все его тело, словно он сам стал звездой, частичкой небесного огня, что горит в черном просторе за Седьмым Небом…
…Он дернулся — и открыл глаза. В подземелье стояла тьма, лишь неяркий серебристый свет от странного обруча отгонял мрак. Згур провел ладонью по лбу — обруч он попросту забыл снять. Может, из-за этого и приснилось такое?
Рядом, прямо на полу, свернувшись калачиком, мирно посапывал Черемош. Плаща на парне не оказалось. Згур перевел взгляд на Уладу и хмыкнул. С плащом вопрос решился. Впрочем, в зале было тепло.
Шипящая, полная лопающихся пузырьков вода приятно щекотала кожу. Згур чувствовал себя отдохнувшим, словно и не было тяжелого перехода. Рука вновь коснулась щеки и замерла. Щетина! Он ведь брился два дня назад! Когда же это все успело вырасти? Неужели он так долго спал? И тут же вспомнился мед. Нет, с такими вещами надо поосторожнее!
Згур, не торопясь, прошелся вдоль стены. Итак, зал .шестиугольный, словно соты. Слева, если считать от прохода, источник, справа — мед. Оставалось осмотреть другие углы.
Глава 5. ПЧЕНПЯК
— Ровно сиди! Я сказала — ровно!
Черемош послушно выпрямился. Улада, наморщив нос, поправила расстеленный на траве плащ и присела, облокотившись о спину чернявого. Згур отвернулся — сдержать усмешку было трудно, почти невозможно. Любимых, как он слышал, следует носить на руках, но должно ли использовать их, как спинку кресла? Хотя, отчего бы и нет, ежели дозволяют?
— Что ты будешь делать в Рум-городе, Згур? Вопрос заставил вздрогнуть — и от неожиданности (прежде о таком его не спрашивали), и от «Згура». Последние два дня, после страшного полета на черной «осе», «наемник» исчез без следа. Улада называла его по имени, а если сердилась — то «сотником». Безответный же Черемош окончательно стал для длинноносой «эй, ты!». Парень явно страдал, но спорить не смел и все больше молчал, даже не пытаясь завязать разговор.
— Чего молчишь, сотник? Я, кажется, спросила? Привычное фырканье неожиданно порадовало. Серебряный браслет лежал на дне сумки, и Згур все больше убеждался: дядя Барсак прав, и все чаклунские уловки — просто обман. А что наемником не зовут, так, видать, просто надоело.
— В стражники наймусь. Куда-нибудь за море. Мир хочу повидать…
