Теперь, если бы кто-нибудь сейчас спросил Сергея Савенко, как чувствует себя заживо погребенный, он мог бы рассказать все в деталях.

Убежище действительно более всего походило на гроб. Он лежал на спине, уткнувшись носом в старые, пахнущие трухой и плесенью, изъеденные жучками доски уже шестнадцатый час. Тоненький туристский матрасик, который вначале был мягким и удобным, теперь казался засыпанным горохом: дико болела спина, затекший бок кололи сотни иголок, крутило шею.

Кейс с винтовкой, уложенный аккуратно сбоку, как казалось тогда, вплотную, но все же на расстоянии несколько сантиметров, чтобы не касаться бедра, врезался замками в кожу выше колена.

Ватки, пропитанные раствором серебра, он менял уже пять раз — без них он бы задыхался от кашля и обязательно выдал бы себя. Чердак проверяли четырежды, причем два раза достаточно серьезно. Бригада из пяти человек осмотрела каждый уголок и даже простучала стены в подозрительных местах. Скосив глаза, прикрытые пластиковыми линзами очков для плавания, чтобы не засыпало трухой, через неширокую щель в полу он видел проверяющих: молодые ребята, самому старшему было от силы лет тридцать пять, вооруженные короткими автоматами, скользили между наклонными балками, подпиравшими скат крыши. Они брезгливо отмахивались от клочьев паутины, матерились в полголоса, иногда шутили. Свет, падавший сквозь чердачные окна искрящимися от пыли столбами, позволял рассмотреть их достаточно хорошо. Трое в штатском, в приличных костюмах, белых рубашках и галстуках, и двое в черной спецназовской форме.

Работали парни профессионально, придраться не к чему. Но и его убежище было подготовлено не новичком — внутри чердака, вдоль внешней стены здания, как раз под чердачными окнами, тянулся уступ, похожий на подиум — ступенька высотой сантиметров сорок, сорок пять и шириной около метра. Именно в нем и был оборудован схрон размерами не больше пресловутого гроба, в котором он должен был провести почти сутки, а, учитывая особенную, всем известную пунктуальность одного из людей, ради которых он здесь находился, скорее всего, сутки с небольшим.

Время тянулось, как жевательная резинка, прилипшая к подошве. Савенко скосил глаза на светящийся в полутьме циферблат часов. Часовая и минутная стрелки стояли, словно приклеенные, и если бы не бег секундной, то часы впору было подносить к уху.

Но секундная стрелка говорила о том, что сложный электронный механизм работает и, через несколько часов, Сергей отожмет плечом распиленную доску и выползет наружу, прихватив с собой кейс с «винторезом». Разомнет усталые члены, снимет этот траханный памперс, от которого яйца уже сварились всмятку, и начнет готовить «гнездо» — вот там, где подпорная балка встречается со стропилом. Проушины, намеренно состаренные, ржавые, заранее вкручены в просмоленную древесину — ровно четыре штуки. На них закрепятся растяжки. Доски, в размер, уложены слева. Их надо поставить на поперечины. Потом стопорное кольцо с подвижным блоком — через него свободные концы растяжек. На тренировках на сборку конструкции уходило три с половиной минуты. Тут не тренировочный комплекс — пусть уйдет пять. Останется еще целая куча времени.

Оружие лежащее рядом с ним в специальном пенале, замаскированном под обычный кейс, было самым совершенным из тех, которые Савенко когда-нибудь держал в руках. За последние две недели он сделал из подобного ружья более тысячи выстрелов с разных дистанций, и пристрелял еще одно — то, которое сейчас ждало своего часа.

Всего две недели, а, кажется, что прошла целая вечность.

По мере того, как солнце совершало свой путь, склоняясь к западу, на чердаке становилось все жарче. Раскалялась крыша, крытая крашенным кровельным железом, ошалевшие от зноя голуби прятались за трубами и в дождевых желобах и оттуда урчали, как работающий старый холодильник. Воздух над городом дрожал, очертания зданий теряли четкость. Купола церквей сливались с расплавленным небом, и Киев начинал походить на пустынный мираж — такой же зыбкий, призрачный и нереальный.