Апельсин попался вкусный, сочный. Есть его на ходу было неудобно, - вторая рука была занята пакетом с продуктами. Катя отрывала дольки зубами и слизывала с пальцев сладкий сок. Нет, нужно бытовые условия налаживать. В служебную столовую вечно опаздываешь, а дома из всех достижений бытовой техники имеется один электрочайник, да и у того выключатель намертво скотчем зафиксирован. Газовую плиту зажигать рискованно, - травит, гадина, запах такой, что спичкой чиркнуть боишься. Квартиру другую снять, что ли? Жалко, привыкла к берлоге, да и к службе близко. Двадцать минут пешочком по московским меркам просто счастье. Служить-то всего два с половиной месяца осталось. Обойдемся и витаминами.

Катя сплюнула за парапет косточку. Шедшая навстречу пожилая дама посмотрела с осуждением. Возвращающаяся из парка парочка тоже оглянулась, девица пригородного вида, повисшая на руке кавалера, зыркнула с возмущением, - понаехали здесь разные, апельсинами чавкают как у себя в испаниях. Спутник суровой барышни глянул с иным чувством, - смотреть на Катю мужчины вообще чрезвычайно любили.

Посмотреть на Екатерину Георгиевну Мезину действительно было приятно. Красивая девушка. Безо всяких оговорок, красивая и яркая. Рост - сто восемьдесят. Светлые, цвета выгоревшей соломы, волосы. Фигура хороша, - скорее не подиумно-модельная, а спортивная. Темно-синие джинсы подчеркивали длину ног. Короткий черный топ не скрывал и иных достоинств. Но главным украшением любительницы апельсинов были изумительные зеленые глаза. Таким очам принято присваивать банальный эпитет "изумрудные", - ничего не поделаешь, - действительно, сияют как драгоценные камни. Яркую внешность Кати слегка смягчало вопиющее отсутствие косметики. Девушка явно пренебрегала мнением окружающих. Обута в поношенные черные "найки", единственный девичий аксессуар, - мобильный телефон выглядывает из кармана джинсов.

Выстрелы постукивали все ближе. Перестрелка, начавшаяся со стороны Основы, стала реже, но явно приблизилась к центру. Город притих, лишь над крышами кружились встревоженные голуби.

Пашка взвалил на повозку тяжеленные тиски. Гаврилыч возился, пытаясь распихать наваленные как попало катушки проволоки. Грузиться начали самовольно, без приказа. Два часа назад начальник оружейно-пулеметной мастерской бывший прапорщик Коваль ушел в штаб и как в воду канул. Дело все явственнее попахивало керосином.

Старший мастер Граченко поправил очки, солидно кашлянул:

Герман был трусом и помнил об этом печальном обстоятельстве всю жизнь. Мама рассказывала, как, впервые услышав сказку о Красной Шапочке, маленький Гера впал в настоящую истерику, - мысль о заглатывании (пусть и временном) страшным волком беззащитных женщин вызвала судорожный рев. Распоротый живот хищника и счастливое освобождение жертв не показались мальчику достойным утешением. Позже Герман неоднократно прятал ненавистную книгу сказок в чулан. Мама находила такой способ борьбы с житейскими неприятностями милым и удивительным - заходить в темный таинственный чулан сын не боялся, зато единственный взгляд на прекрасное издание с гравюрами Доре вызывал у мальчика слезы и панику. Герман тогда затруднялся объяснить разницу - ведь в чулан можно быстро заскочить, зажмурив глаза, сунуть тяжелый том на полку и вылететь обратно, а сказки навсегда застревали в голове. Мальчика мучило излишне живое воображение. Даже поступив в гимназию, Герман не мог спокойно воспринимать некоторые заведомо выдуманные, "невзаправдашнии" истории. Мысль о несчастной Русалочке, танцующей на болезненных слабых ножках, заставляла зажмуриться до рези в глазах. "А русалочка все танцевала и танцевала, хотя каждый раз, как ноги ее касались земли, ей было так больно, будто она ступала по острым ножам", - написал злобный Ханс Христиан. Ножей юный гимназист тоже боялся. Даже на переменах малодушно уклонялся от увлекательной игры в ножички. Видит Бог, мальчик уже тогда предчувствовал, что оружия в его жизни хватит с избытком.

Прапорщик Герман Олегович Земляков-Голутвин, стараясь не морщиться, спускался по лестнице. Голова кружилась, но за перила прапорщик держаться стеснялся. Повстречавшейся миловидной сестре милосердия Лидочке, улыбнулся через силу.

- Заглядывайте в гости, господин прапорщик. И себя, пожалуйста, берегите.

Короткое мерцание - и из ничего появились две фигуры.