Ночью прошёл первый дождь.

М

и

кинь проснулся очень рано. Быстро умылся, позавтракал, тепло оделся и вышел во двор.

Горячее солнышко светило вовсю.

Снег растаял.

В березняке перекликались грачи и галки.

Студёный Ручей разлился и ревёт, как река.

Чёрные ольхи у ручья стоят, как крепкие мужики, глубоко зашедшие в воду.

Окунув в тёмный поток пальцы своих оголённых веток, они пробуют воду, качаются на ледяном ветру и шепчут друг другу:

— Ещё холодно… Ещё холодно…

Микинь сдвигает шапку на затылок и смотрит на солнышко.

Вернувшись во двор, Микинь спрашивает маму:

— Куда течёт Студёный Ручей?

— К речке, сынок, к речке Авоксне. Она теперь за Ц

и

емской горой разлилась, как море… Крутит турбины новой электростанции. Даёт ток нашему колхозу…

— А куда течёт Авоксне?

— В Д

а

угаву.

Вешние воды сошли, и снова стали видны мостки через Студёный Ручей.

Тёплым воскресным утром отец сказал Микиню:

— Сбегай-ка, сынок, в кладовушку да принеси бурав. За берёзовым соком пойдём!

И они зашагали по тропинке. Микинь несёт на плече большущий бурав, а отец — деревянное ведро и желобок.

Отец глубоко пробуравил берёзу, туго забил желобок, и вот чистой слезой берёзовый сок закапал в ведро.

Отец с матерью ушли на работу в колхозный посёлок. Пёс Дуксис, высунув язык, убежал куда-то по своим делам с кудлатым Кр

а

нцисом, а М

и

нцис ушёл охотиться на полевых мышей… Микиню пришлось одному хозяйничать дома. Но он ничего не боялся. Он сильный — он пил берёзовый сок, силу земли.

В полдень во дворе закричал петух.

Бесстрашный Микинь выбежал из дому и увидел, что вороны, разогнав кур, дерутся возле куриной кормушки.

Схватив камень, Микинь запустил им в ворон и сердито закричал:

— Кыш! Кыш! Как вам не стыдно, воришки! Кыш!

Первые заморозки — и лес разоделся в багрец и золото.

Берёзовые рощи стоят солнечные, пышнолистые, нарядные. Куда ни посмотришь, всё в позолоте. Совсем не видно зелёных по-прежнему сосен и елей.

И осинник осенью расцвёл на диво.

Подует ветер, затрепещут лёгкие светлые листья — кажется, скачут по дереву озорные солнечные зайчики.

А есть у осин листья красные, червлёные, не то налитые спелым рубиновым соком, не то просвеченные теплом осеннего солнца.

На обочине лесной дороги застряла охапка соломы. Сердитый сук ольхи сорвал её с высокого воза.

Два дня солома красовалась на солнце среди пышной и сочной придорожной травы.

«Я словно пригоршня золота на бархатном ковре, — думала солома, — как жаль, что мне самой нельзя полюбоваться этой прекрасной картиной».

Потом пришла пора долгих дождей.

Солома потемнела, набухла и потеряла прежнюю золотистость.

Холодный осенний ветер сердито срывает с деревьев последние листья.

Сеет и сеет надоедливый мелкий дождь. Тяжёлые капли уныло падают с потемневших голых ветвей на мокрую землю. На чёрный лес траурным покрывалом лёг тяжёлый серый туман.

А уцелевшие листья шепчут друг другу:

— Держитесь! Держитесь! Не падайте!

А держаться всё труднее: иссяк, не струится больше в ветвях животворный зелёный сок. И наступает миг, когда они уже не в силах удержать последние свои листья.

Весь день в саду горит костёр.

Белый горьковатый дым плотным столбом уходит в высокое холодное небо.

До самых вечерних сумерек возятся в саду ребята из кружка садоводов.

Девочки сгребают опавшие листья, мальчики на носилках относят их к костру и с весёлым уханьем швыряют в огонь.

В саду становится чисто и пусто.

Байба принесла в сад жёсткую щётку и полное ведёрко извести.

Щёткой она старательно соскабливает со стволов старых яблонь моховые наросты.

— Ну, чем не борода? — смеётся девочка. — Очень похоже и такая же колючая.

Чистые стволы Байба ласково мажет жидкой известковой мазью.

Теперь яблоньки могут жить спокойно.