С момента получения заказа прошло два дня, но результатов было негусто. По правде говоря, их не было вовсе, и если Гарик не показывал вида, что дело застопорилось, то Роман постепенно впадал в уныние.

Он переворошил все притоны, какие только могли найтись в крае, объездил все «малины», встречался с авторитетами, но те лишь пожимали плечами – они сами были не прочь прижать к ногтю этого отморозка, но знали о нем столько же, сколько любой обыватель, черпающий информацию из газет и телевидения.

Архивы в психиатрической клинике тоже ничего не дали. Все опасные идиоты находились под надежными замками, а те, кому удавалось оказаться на свободе (что случалось крайне редко), раз двадцать были перепроверены милицией и поставлены на специальный учет.

Гарик чувствовал, что время уходит. Медленно, неумолимо уходит, и они явно не успевали. Он попробовал «пробить» необходимую информацию через бывшее УВД, в котором когда-то работал, но к этому времени большинство тех, с кем он служил в те годы, уже уволились. Он хотел поговорить с Боковым, но в дежурной сказали, что тот в отпуске. Как назло, на выходе Гарик нарвался на Васильича (старого пня все никак не спровадят на пенсию), и Едрен-батон, не стесняясь, во всеуслышанье послал его по матушке.

Приходилось обходиться тем, что было общеизвестно, а этого было крайне мало. Он пробовал разговорить Лилю, но та, как назло, снова превратилась в испуганную улитку, которая прячется в панцирь. Правда, Владимир вспоминал, что пару дней подряд его дочь твердила какую-то дату, и он даже где-то записал ее, но потом потерял листок, а Лиля замолчала.