Когда в 1933 году генерал (позднее фельдмаршал) Бломберг был назначен военным министром, он номинально был и главнокомандующим вермахта. Хотя при Веймарской республике все военные министры обладали аналогичными прерогативами и властью, Бломберг отличался от них тем, что поставил перед собой задачу идти по пути централизации управления и поэтому решил, что главное – создать сильное главнокомандование. Когда в марте 1935 года было объявлено, что Германия «вновь обрела свободу действий» в вопросах обороны, Бломберг стал военным министром и главнокомандующим вермахта и был уверен, что новая структура командования должна отражать его истинный смысл и полномочия. В его руках была власть над армией, флотом и воздушными силами, и он поставил перед собой задачу создать структуру объединенного командования всеми видами вооруженных сил вермахта по образцу централизованной системы власти в самом рейхе. Он считал, что сам должен нести ответственность за координацию руководства не только военными операциями, но и другими средствами тотальной войны

[6]

, такими, как военная пропаганда и экономическая война и даже гражданская оборона во всех гражданских учреждениях

[7]

.

Такая жесткая схема организации военного командования, построенная до самой его верхушки с безупречной логикой, привела к тому, что Германия того времени ввела систему, которую не пыталась выстроить ни одна из великих военных держав, и, следует сразу же добавить, ни одна из них не последовала германскому примеру. Еще более показательным является тот факт, что никто, даже в самих военных кругах, не рассматривал новую структуру командования как допустимое или даже необходимое зло. Генерал Бек считал образцом эффективности французское главнокомандование 1940 года. Для решения проблемы объединенного руководства англосаксонские державы решили поднять на один уровень главнокомандующих сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами под председательством того, кто был первым среди равных.

С 1918 года и до сих пор президент рейха номинально возглавлял вооруженные силы, как и в большинстве других демократических стран. Однако, как правило, он осуществлял эти прерогативы только в ограниченной сфере, главным образом в том, что касалось кадров и протокола. Новый главнокомандующий вермахта с его всеохватывающей властью вынужден был поэтому первым добиваться для себя подобающего места между главой государства с одной стороны, и главнокомандующими тремя видами войск – с другой. По сути дела, это могло означать только то, что главнокомандующим сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами, которые до сих пор обладали независимой властью в своих областях, в частности в ведении боевых действий, пришлось отдать существенную часть своих полномочий Верховному главнокомандующему, вклинившемуся теперь между ними и главой государства. Другим следствием стало то, что главнокомандующие отдельными видами вооруженных сил поняли, что их понизили на целый уровень в военной иерархии, и еще до того, как появилась возможность всесторонне проверить целесообразность такого разделения власти, а следовательно, и ответственности.

Изменившаяся ситуация стала абсолютна ясна всем видам вооруженных сил, когда с 1934 года главнокомандующий вермахта начал, хотя в какой-то степени и в порядке эксперимента, увеличивать количество высших должностей в своем министерстве, которое до сих пор носило название «канцелярия министра»

Именно поэтому ОКХ

[9]

и Генеральный штаб сухопутных сил оказали самое яростное и упорное сопротивление Бломбергу и его «оперативному штабу обороны». Главнокомандующий сухопутными силами генерал-полковник Фрейер фон Фрич был убежден, что поскольку Германия сухопутная держава, то сухопутная армия должна оставаться главной силой вермахта и в будущем, несмотря на все новые теории войны в воздухе. Посему он требовал, чтобы во время войны армия имела решающий голос в вопросах оперативного управления, касающихся вермахта в целом. «Главнокомандующий сухопутными силами должен быть во главе боевых действий, – говорилось в одной из памятных записок, которыми обменивались Генеральный штаб армии и ОКВ в середине тридцатых годов, – поэтому он должен быть главным советником главы государства по всем вопросам, касающимся ведения войны, включая операции на море и в воздухе, и единственным – по вопросам боевых действий на суше». Фрич считал такую позицию более чем справедливой, так как все важные посты в новом высшем координационном штабе обороны занимали армейские генералы и офицеры штаба, которые, естественно, отдавали приоритет армейским делам. Эти частные заботы не затрагивали два других вида вооруженных сил; но их главнокомандующие и генеральные штабы имели иные основания для защиты своей независимости от ОКВ; гросс-адмирал Редер, главнокомандующий ВМС, основывал свою аргументацию на географическом факторе: континентальное положение рейха предполагает, что единое Верховное командование мало что даст флоту; Геринг, бывший одновременно министром авиации и главнокомандующим люфтваффе, опирался на свое высокое положение как в государстве, так и в партии, а также на близкие личные отношения с Гитлером. В мемуарах Бломберга, написанных в 1933 году, говорится, что «Герингу явно трудно было согласиться с тем, что он стоит не выше всех в вермахте, а на втором уровне вместе с двумя другими равными ему высокими чинами».

При таких обстоятельствах яростное сопротивление Бломбергу и даже еще большее сопротивление его штабу оперативного руководства было неизбежным. В ходе обычных деловых отношений постоянно множились расхождения во взглядах высших чинов вермахта. И кроме того, военные учения ОКВ, учебные занятия и тактические упражнения, а также единственные маневры вермахта, проведенные в 1937 году, – все, что предназначалось для проверки и подготовки новой структуры командования, рождало критику снизу, доходившую почти до прямого бунта, что совсем уж недопустимо в армии.

Несмотря на это, главнокомандующий вермахта продолжал следовать своей и самим собой утвержденной линии, с виду абсолютно невозмутимо. С 1935 года его слепо, просто неистово поддерживал начальник его оперативного штаба

Сложившиеся по причине этих разногласий натянутые официальные отношения повлияли даже на взаимоотношения личного характера. Другим результатом стало беспрецедентное расхождение во взглядах среди старших офицеров армии. Они увлекали за собой своих непосредственных подчиненных, что практически привело к расколу по политическим взглядам всего офицерского состава: с одной стороны – неожиданно выдвинувшиеся революционно настроенные нацисты, а с другой – армейские приверженцы традиции. Последнее стало существенным фактором в развитии событий в самой верховной ставке.

Несмотря на все это, следует признать, что военное чутье Бломберга помогло, когда все уже было сказано и сделано, спасти высшую структуру вермахта от подступавшего хаоса, до которого оставался один шаг. Еще важнее то, что он смог использовать свою координирующую роль и свою военную власть, чтобы оказать решающее и в большинстве случаев сдерживающее влияние на военную политику или, во всяком случае, на военное планирование Гитлера. Ряд важных событий, отражающих взгляды Бломберга в то время, подтверждает это предположение. Например, когда 5 ноября 1937 года Гитлер открыл ограниченному кругу лиц свои воинственные намерения, основанные на теории Лебеншраума, главнокомандующие вермахта и сухопутными силами проявили полную солидарность, высказав свои возражения. В докладе Бломберга от 13 декабря 1937 года по поводу военных приготовлений против Чехословакии, которых требовал Гитлер, был сделан особый упор на неадекватность военного потенциала вермахта, особенно с точки зрения снабжения боеприпасами

4 февраля 1938 года Гитлеру представилась возможность, к несчастью слишком удобная, преодолеть это препятствие, и он де-факто взял на себя командование вермахтом в качестве Верховного главнокомандующего. Обстоятельства этого хорошо известны, и нет нужды повторять их здесь. С того момента уже не существовало промежуточного звена между ним и главнокомандующими армией, флотом и военно-воздушными силами, если не считать штаба Бломберга, который Гитлер оставил нетронутым с Кейтелем на посту главнокомандующего ОКВ.

Соответствующий приказ Гитлер набросал с обычной для него страстью к вычурным выражениям. Впервые он появился в основополагающем указе, датированном 4 февраля 1938 года, относительно всего командования вермахта. Именно этот приказ, наряду с тем, что формулировка, данная ОКВ и вермахтом, получилась неясной и двусмысленной, привел к убежденности, кое-кем поддержанной, что ОКВ является самостоятельной ветвью военной власти под командованием Кейтеля. Это не так. На самом деле Кейтель выполнял функции начальника штаба ОКВ для Верховного главнокомандующего вермахта Гитлера, который обладал всей полнотой власти. Поэтому надо иметь в виду, что, где бы ни говорилось об ОКВ как верховной ставке с командными полномочиями, под этим следовало понимать Гитлера. Точно таким же образом ОКХ, в полном смысле этого названия, подразумевало главнокомандующего сухопутными силами и только осуществляло командование сухопутной армией от его имени.

Принятие Гитлером командования привело к потоку письменных и устных протестов из армии и флота и возобновило конфликт по поводу верховного координационного штаба обороны и особенно его самого важного подразделения – оперативного штаба. В тот момент Геринг был на стороне Кейтеля, но дальнейший опыт показывает, что это не было с его стороны случайной привязанностью к ОКВ. Решающим для него, помимо того, что он никогда не колебался в своем отношении к Гитлеру как ученика к учителю, почти наверняка было его личное стремление заполучить командование всем вермахтом. Хотя Геринг с самого начала вычислил, что в немедленном замещении Бломберга ему откажут

Удивительно, что доводы, которые генерал Бек, начальник Генерального штаба сухопутных сил, выдвинул Кейтелю в феврале 1938 года в обоснование новых требований армии, слово в слово повторяли взгляды, высказанные Гитлером на одном из его первых совещаний с главкомом ОКВ. Записи Йодля фиксируют их спор по поводу того, что «в Германии сухопутная армия является решающим фактором». Хотя Бек опять-таки сделал из этого вывод, что «поэтому она должна быть руководящим элементом во время военных действий», Гитлер был достаточно проницательным, чтобы не заходить слишком далеко и сказать, что «другие виды вооруженных сил играют лишь вспомогательную и дополняющую роль»

Генерал Кейтель, по сути, не обладал ни способностями, ни характером, чтобы быть начальником Генерального штаба у такого человека, как Гитлер, и он сразу же, не сопротивляясь, позволил понизить себя до положения начальника канцелярии. Он не понимал, что никогда и не было намерения делать из него нечто другое. Здесь уместно привести некоторые высказывания Бломберга весной 1945 года, когда он находился под арестом в Нюрнберге. Когда я выразил удивление по поводу того, что Кейтеля назначили главой ОКВ, Бломберг ответил, что в конце января 1938 года он не мог да и не хотел предлагать Гитлеру фамилию какого-либо офицера, который, по его мнению, подошел бы на должность главнокомандующего ОКВ при фюрере. На вопрос Гитлера: «Как зовут того генерала, который до сих пор служит в вашем управлении?» – Бломберг ответил: «О, это Кейтель; он не подходит; просто-напросто человек, который руководит моей канцелярией». Поняв это буквально, Гитлер тут же сказал: «Именно такого человека я и ищу».

Девяти месяцев, с ноября 1938-го по август 1939 года, в течение которых я, сменив Йодля, был начальником отдела национальной обороны (отдела «Л») и начальником штаба оперативного руководства ОКВ, оказалось недостаточно для какого-либо существенного изменения ситуации. Разумеется, мне было ясно, в каком направлении нам следовало двигаться, поскольку я понимал, что ОКВ сможет преодолеть свою явную неэффективность лишь в том случае, если перестанет служить посредником между Гитлером и вермахтом и утвердит себя как часть, причем самую главную, самого вермахта. Поэтому поддержку надо было искать не у Гитлера, а в первую очередь в Генеральном штабе сухопутных сил. В качестве одного из шагов в этом направлении я убедил Кейтеля, что генерал-майор Йодль (получивший к тому времени новое звание) не должен возвращаться на свой прежний пост, как он (Кейтель) постановил, а что его следует заменить другим генералом, пользующимся доверием в армии

[25]

. Однако сделать дальнейшие шаги помешала череда событий, в результате которых, как уже говорилось, генерал Йодль вернулся на должность начальника штаба оперативного руководства ОКВ.

Оккупация остальных чешских земель в марте 1939 года и захват Мемеля в конце того же месяца не послужили особым уроком в плане взаимодействия на высшем уровне вермахта. Наоборот, как только начался подготовительный период Польской кампании, полное отсутствие какой-либо внешней и внутренней дисциплины в его высших кругах стало ужасающе очевидным.

В конце марта, не запросив ни в какой форме официального совета у вермахта, Гитлер вскользь намекнул главнокомандующему сухопутными войсками, что, для того чтобы заставить Польшу принять его требования, применит силу, если к концу лета не будет достигнуто соглашения по дипломатическим каналам. Главком ОКВ узнал об этом «выражении намерения» только несколько дней спустя; после этого он отдал приказ штабу оперативного руководства осовременить дополнением так называемую директиву по координации подготовки вермахта к войне; ее выпускали всегда в начале «мобилизационного года», и последнюю разослали осенью 1938 года. Согласно установленным для мирного времени штабным правилам, эта директива предназначалась лишь для того, чтобы утвердить общие направления, по которым должны были вестись подготовка операций, учеба и группировка войск; однако теперь, как и год назад в деле с Чехословакией, появился новый диссонирующий элемент. В ней уже не шла речь о той или иной проблеме, с которой, в зависимости от международной обстановки, мог столкнуться вермахт в течение текущего года. Теперь ставилась задача готовиться к военной агрессии, с самого начала увязываемой с определенными политическими условиями и, что самое важное, заранее спланированной.

Ввиду далеко идущих последствий этого документа и моих собственных представлений о взаимоотношениях, которые должны существовать между ОКВ и Генеральным штабом сухопутных сил, я счел нужным пройтись по всему проекту ключевого раздела в подготовленном дополнении, проверив буквально каждое слово в нем, с заместителем начальника Генерального штаба сухопутных сил генералом Генрихом фон Штюльпнагелем; он получил на это согласие своего начальника штаба. Таким способом я надеялся застраховаться от того, чтобы на армию не были наложены никакие ограничения, и использовать любую возможность оставить главнокомандующему сухопутными силами полную свободу действий в целом и в частности. Военно-морские и военно-воздушные силы, через своих представителей в ОКВ, внимательно отслеживали те задачи, которые возлагались на них, и сами составляли проекты относящихся к ним параграфов. Затем был подготовлен итоговый проект, написанный в соответствии с действующими инструкциями в «фюрерском виде», то есть очень крупным шрифтом, чтобы Гитлер мог читать его без очков, и передан лично Кейтелем в рейхсканцелярию. Через несколько дней проект вернули в ОКВ с вступительным политическим параграфом, написанным от руки самим Гитлером. Штаб оперативного руководства ОКВ разослал его командованию сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами, а также ряду ключевых ведомств, проставив дату 3 апреля

В последующие несколько месяцев повторилась ситуация, которую я наблюдал во время Судетского кризиса: оказалось, что при гитлеровском методе работы у высшего оперативного штаба всех видов вооруженных сил не было никакой иной функции, кроме как служить военной «канцелярией», выполняющей правительственные постановления. Снова полностью отсутствовало стратегическое руководство по вопросам, выходящим за пределы Польской кампании, и обороны западной границы Германии. Поэтому все, что смогло сделать ОКВ, так это собрать воедино уже подготовленные армией, ВМС и ВВС планы, в первую очередь, конечно, планы Генерального штаба сухопутных сил.

Другой поразительный симптом, отразивший состояние и авторитет штаба оперативного руководства ОКВ, проявился 23 мая 1939 года по случаю «презентации» (если использовать терминологию Нюрнбергского военного трибунала), проведенной несколькими высокопоставленными армейскими офицерами в рейхсканцелярии, когда они представили Гитлеру планы наступления и военных операций против Польши. ОКВ не было проинформировано об этих планах заранее, и на совещании его представлял лишь начальник штаба, хотя там присутствовали и главнокомандующие двух других видов вооруженных сил. Кейтель даже никак не отреагировал на то, что Гитлер, полностью игнорируя присутствие начальника своего собственного оперативного штаба, потребовал, чтобы среди прочих мер по подготовке предстоящего наступления в Европе «была сформирована небольшая исследовательская группа в рамках ОКВ». Эта группа должна была включать представителей трех видов вооруженных сил, и ей предстояло заняться «бумажной подготовкой операций на самом высоком уровне (что, видимо, означало на высшем стратегическом уровне), а также теми вопросами в технической и организационной сфере, которые из этого вытекали»

[28]

. Эта задача, изложенная Гитлером в несколько невоенных терминах, означала именно то, что в любой более правильно организованной структуре должно было лечь на плечи штаба оперативного руководства ОКВ; на самом деле это была именно та задача, для выполнения которой штаб ОКВ первоначально и предназначался – как орган, несущий прямую ответственность за защиту рейха и своего народа, а не как штаб для подготовки «плана нападения». В любом случае после этого совещания никто больше не слышал ни о заявленных во всеуслышание главных стратегических направлениях, ни об этой «исследовательской группе».

Совещание 23 мая явилось еще одним важным показателем полного отсутствия у Гитлера способа взаимодействия и логики в отношениях со старшими офицерами вермахта. Всего за день до этого, 22 мая, после длительных переговоров был заключен и подписан в Берлине на торжественной церемонии, в присутствии всех высших военных лиц, «Стальной пакт» с Италией. К этому договору существовал дополнительный секретный документ, который абсолютно ясно означал военный союз и, соответственно, накладывал далеко идущие обязательства на вермахт. Ни одно военное ведомство не принимало участия в подготовке или заключении этого пакта; более того, в тот единственный раз, когда германскому и итальянскому штабам под руководством Кейтеля и Париани позволили встретиться (в Инсбруке, в конце марта – начале апреля 1939 года), Гитлер специально запретил обсуждение стратегических вопросов; точно так же и 23 мая он ничего не сказал собравшимся о важных военных статьях этого договора. Из всего, что он обязан был сказать по этому вопросу, старший военный адъютант фюрера подполковник Шмундт зачитал только следующее: «Секретность (имелась в виду секретность планов относительно Польши) есть главная предпосылка успеха. Наши цели должны держаться в тайне от Италии и Японии. Прорыв через линию Мажино остается для Италии проблемой, и это следует проверить»

Хотя я был старшим офицером штаба оперативного руководства ОКВ, мне не удалось выяснить об этом совещании больше того, что счел нужным мне рассказать Кейтель. Фактически ничего, кроме дел, связанных непосредственно с Польской кампанией. Однако то, что я узнал, в увязке с одновременными событиями на политическом фронте не оставило у меня сомнений в том, что намерения Гитлера, ограничивавшиеся до того «военными прогулками», представляли теперь нечто гораздо более серьезное. Весной 1939 года нам в оперативном штабе, в котором давно служившего при Йодле начальника разведки, тогда еще подполковника, Зейцлера сменил подполковник Лоссберг, пришлась не по вкусу роль гитлеровского «рабочего штаба» для осуществления подобных целей. Мы полностью осознавали тревожащую слабость своего положения и с этого момента концентрировали свои силы на том, чтобы стараться противостоять, исходя из тех средств и возможностей, которые у нас были, гитлеровскому нападению на Польшу и следующему за ним безрассудному движению к новой мировой войне.

Первый раз мы попытались сыграть на пристрастии Верховного главнокомандующего к многочисленным аргументам, независимо от того, имеют ли они прямое отношение к его военным планам; наша цель состояла в том, чтобы убедить его, хотя он и не верил во вмешательство западноевропейских держав, что их вооружение превосходит военный потенциал Германии. Об этом плане доложили главкому ОКВ и честно объяснили ему его истинную цель; план рухнул, потому что после беглого просмотра Кейтель отверг его на том основании, что Гитлер сразу же почувствует, что штаб имеет намерение влиять на его решения, и в результате перестанет ему доверять. Следующее предложение состояло в том, чтобы, как в предыдущие годы, возложить на ОКВ проведение больших военных учений вермахта летом 1939 года, чтобы эти учения более-менее исходили из создавшейся международной обстановки и чтобы Гитлер сам ими руководил. В разговоре с главкомом ОКВ было особо подчеркнуто, что это предложение успешнее пройдет, если указать Гитлеру на огромные возможности рекламного характера – как внутри страны, так и за рубежом, которые представятся ему как Верховному главнокомандующему вермахта. В ходе учений Гитлер оказался бы лицом к лицу с роковыми последствиями собственных авантюр, но Кейтель отверг и этот план. Он заявил, что просят невозможного – загружать фюрера и рейхсканцелярию проведением военных учений. Контраргумент, заключавшийся в том, что Гитлер в любом случае собирается командовать вермахтом во время войны, успеха не имел.

В результате подобных попыток, а также с учетом особенностей характера Кейтеля очень скоро стало ясно, что такими способами оперативный штаб мало что может делать для того, чтобы эффективнее влиять на ход событий. Но от Гитлера и его окружения тем временем не исходило никаких новых военных угроз; с другой стороны, штабы трех видов вооруженных сил продолжали отказываться от сотрудничества с отделом «Л» в подготовительных мероприятиях. Таким образом, в последние недели перед началом величайшей в истории войны офицеры высшего штаба вермахта оказались в странном, вызывавшем тревогу вакууме. Единственным мало-мальски важным заданием для него было составление графика военных действий – на рубежах, использованных для «военных прогулок», – на случай, если конфликт с Польшей придется решать силой. График базировался на докладах из армии, ВМС и ВВС; в нем перечислялись самые важные подготовительные мероприятия и указывались самые последние даты, когда Гитлер должен принять окончательные решения об оглашении необходимых приказов. Кроме инструкций по маскировке от разведки противника, он устанавливал предельный срок, когда в крайнем случае решение перейти от марш-подхода к наступлению может быть отменено или отложено. Этот график был типичным примером «канцелярской» работы, которую приходилось выполнять штабу; он явно не имел отношения к решению относительно войны или мира