— Молодой человек! И долго мне за тобой бежать?

В прежней реальности, которую теперь здесь все называют «тот свет», меня безумно раздражал звон будильника. Я терпеть не мог, когда в самый сладкий момент, в приятный и спокойный предутренний сон врывался противный писк этого мерзкого изобретения человека.

Так вот, будильник по сравнению с Оружейником — это ничто. Куда тому бездушному предмету до нашего Льва Антоновича, который в силу своего возраста и неуемной энергии встает раньше всех (а может, и просто не ложится) и начинает собирать, преумножать и распределять. Первое он делает раз в пять активнее, чем второе, а второе — раз в десять охотнее, чем первое. Третьего же действия он старается избегать как ненужной роскоши.

— Я говорю вам, молодой человек: таки отдайте мне то, что вам не нужно. — Ну вот, он перешел на «вы». Сейчас кому-то не повезет. — Вам оно ни к чему, а мне надо.

— Мне сказали взять с собой флягу, — уже немного неуверенно ответил молодой голос. Понятно, на этот раз Оружейник вцепился в кого-то из «волчат». Жалко парня, пропал он. — Мне Наемник велел.

— Тор, Перстень, Фрейя — дозорная группа, — скомандовал Наемник, как только мы поднялись на холм, возвышавшийся за стенами замка. — Отрыв от основной группы — не менее километра, в случае обнаружения потенциальной опасности по возможности свое присутствие не обозначать, в огневой контакт не вступать. Фан, Крепыш, Тюлень, Рыкун — замыкающие. На остальных — сопровождение и защита гражданских лиц.

Когда Наемник узнал, что именно ему предстоит командовать группой сопровождения в рейде, он сначала просто удивился, а после, подумав, очень-очень удивился.

— А как же?.. — Он не закончил фразу, многозначительно глянув на меня.

— А что я? — Мне оставалось только пожать плечами. — В настоящий момент лидер группы ты, я же, скажем, офицер, и не более того. Ну если только не случится чего-то эдакого… Но, надеюсь, не случится.

— Это как-то неправильно. — Наемник пощелкал пальцами. — Субординация…

Хвала небесам, все оказались на месте, никто по дороге не отбился. К слову, случись такое, пришлось бы сначала идти искать потерявшегося человека, а потом, скорее всего, еще и тех, кто отправился на его поиски. Судя по звукам, за пределами бункера творилось что-то несусветное — треск ломающихся деревьев, грохот раскатов грома и рев разбушевавшейся стихии заставляли вздрагивать не только эмоциональных Милену и Фиру, но и некоторых «волчат».

— Сущее безумие. — Герман, ведомый двумя обычными для всех ученых (тех, кто является настоящими учеными, а не карьеристами от науки) чувствами — любопытством и бесстрашием, которое, надо полагать, являлось производным от любопытства, направился к выходу и вскоре зашлепал там по воде. — Ох ты ж ничего себе!

В этот момент что-то особенно громко стукнуло прямо над головой, и Герман буквально отлетел от входа, крепко приложившись спиной об пол.

— Живой? — поинтересовался у него я, заметив, что ученый шевелится. В самый первый миг я за него испугался, но тут ведь как — если ты убит, то падать не надо. Ты просто сразу станешь ничем. Раз шебаршится, стало быть, жив.

— Не вполне, — ответил тот и со стоном сел на полу. — Однако!

— Я же говорил: плохое место! — пробасил Азиз, даже в темноте было видно, что лицо его немного посерело, такое случалось с чернокожими в минуты большого стресса, я подобное видел, когда ездил на полугодовую стажировку в Париж. Там черного населения было раза в три больше белого, французы во Франции стали диковинкой и редкостью, и я без пистолета под подушкой спать не ложился. А как я его провозил туда, это вообще отдельная история.

Вся эта ерунда вертелась в моей голове, когда я выскакивал из помещения, уже понимая: происходит что-то не то — Фира не тот человек, чтобы орать понапрасну, тем более с таким ужасом в голосе, да и автоматные очереди не оставляли места сомнениям.

— Однако!

Даже в голосе невозмутимого обычно Голда появились нотки, которых я до этого не слышал. Не страх, нет, но немалое удивление.

Да и было отчего такому появиться. В свете фонарей мы увидели картину, которая была бы уместной для какого-нибудь второсортного древнего фильма ужасов.

— Что, дождь кончился? — встретила нас в бункере вопросом Фира, потирая заспанные глаза. — Снова солнышко на небе?

— Оно. — Я невольно улыбнулся, глядя на ее растрепанные волосы. — Ты бы причесалась, а то выглядишь жутковато.

— Было бы чем, причесалась бы. — Фира расстроенно сморщила веснушчатый носик. — Мне Пасечник обещал деревянный гребешок изготовить, да так и не сделал, чтоб его пчелы покусали.

— На. — Одессит как-то застенчиво протянул ей пластмассовую расческу. — Хотел себе оставить, но тебе нужнее.

— Амэхайе!

[5]

— взвизгнула Фира, вскочила, обняла его за шею, сочно чмокнула в щеку и цапнула подарок. — Считай, что в моем сердце ты занял свое золотое место навсегда. Настя, умри от зависти!

«Все-таки Жека свое дело знает, — отметил я удовлетворенно, когда углядел в ночной темноте пока что далекую и маленькую искорку костра. — Не отнять у него этого. Да, может, он немного рефлексивен в ряде вопросов, да, иногда у него зашкаливает чувство справедливости, что и в том-то мире было не слишком благоразумно, а в этом смотрится уже откровенно глупо, но все же на него можно положиться. А это очень важно — иметь рядом хоть одного человека, на которого можно положиться».

— Как маяк, — удовлетворенно сказал Голд, видно, думающий о том же. — Сколько раз на него шел, столько радовался.

Мы прибавили шаг — усталость давала о себе знать, но хотелось уже поскорее оказаться дома. Я поймал себя на мысли, что в первый раз подумал о крепости как о собственном доме. Стало быть, пускаю корни в местную почву.

— Стоять на месте, оружие на землю! — раздался окрик, как только мы с Голдом, а за нами и Джебе, вскарабкались на холм, за которым располагался родной уже пролом в стене. — Кто, откуда?

Постовых видно не было, они находились в тени, за пределами костра. Зато у огня сидело несколько человек, как водится, обнаженных, грелись, чистили сушеную рыбу и жадно ее поедали. Приблудившиеся, на свет вышли. Они всегда такие. Это и понятно — побегай голышом по степи да натощак?

— Какому Зверю? — Голд насторожился. — Какому-какому?

— Великому, — кротко повторил Жека. — Речному.

— О как. — Консильери вздохнул так, будто на его плечи положили гранитную плиту, но при этом было видно, что он… Подобрался как-то, что ли? Словно хищник перед прыжком. — Только этого нам и не хватало. И откуда пожаловали эти слуги Господни? Тьфу ты. Великого Речного Зверя?

— Откуда-то с верховьев реки, — уже без иронии в голосе отозвался Жека. — Мы их дня три назад заметили, они по одному либо по двое мимо нас проплывали на маленьких плотах. Без остановки, даже руками не махали. Но точно — они.

— А почему ты решил, что те, кто к нам пожаловал, и те, кто проплывал по реке, — люди, принадлежащие к одному… мм… теософскому течению? — поинтересовался Голд.

Визитеры из Нового Вавилона обнаружились почему-то за пределами крепости. Они стояли на утесе в компании Оружейника с Эмиссаром и о чем-то с ними спорили. Причем спор был явно конструктивный — все пятеро махали руками, показывая то на водную гладь, то на противоположный берег.

— Вот и не верь утверждению, что подобное тянется к подобному, — сказал я Голду, указывая на эту трогательную картину взаимопонимания. — Посмотри, живая иллюстрация. Так сказать, в натуре.

— Договорились о чем-то — и уже неплохо, — флегматично отозвался тот, явно размышляя о вечерней вылазке.

Он вообще как-то очень близко к сердцу принял всю эту канитель с сектантами, такое обычно для него совершенно несвойственно. Непривычно было видеть, что куда-то подевались его рассудительность, флегматичность и даже некоторая отстраненность. В общем, с ним происходило что-то странное и непонятное. Я поставил себе в уме заметку: надо непременно выяснить, с чего это с ним происходят такие метаморфозы. Не сомневаюсь: здесь что-то личное, но вот только что? Он о семье ничего никогда не говорил, да и не было на том свете у таких, как он, семей. Ни к чему они им были.

За нами шагали трое «волчат» в камуфляже, в разгрузках, с автоматами. Просьбу Оружейника я запомнил и выполнил, если старый еврей посоветовал так сделать, значит, нужно поступить так, как он сказал. Он лучше меня, да что там меня — лучше кого-либо в Сватбурге знал, как вести переговоры с такими людьми, как прибывшие к нам торговцы, и отмахиваться от его советов было бы непозволительной глупостью.

Мне было приятно видеть, как радуются жители Сватбурга возвратившимся соплеменникам: и тем, кто уходил ненадолго к бункеру, и тем, кто был со мной в дальнем походе. Царила сутолока, все суетились, то и дело кто-то кричал: «До-оорогу!» — затаскивая в пролом очередной тючок с нашим новым имуществом.

С удовольствием я отметил и легкую зависть на лицах людей из нашего пополнения, они стояли наособицу, кучкой и переглядывались друг с другом, как бы говоря: «Однако, живут они. Стены, дома. Ишь ты!» Но это была правильная зависть, это было подтверждением тому, что они не ошиблись в своем выборе.

Я уверен, что почти каждый из них, кроме, может, Китти, всю дорогу прикидывал: а не погорячился ли он? А не сделал ли ошибки, согласившись пойти с нами и не оставшись на поляне, простой и привычной? Да и пропажа бывших соратников покойного Ромула не стала каким-то откровением, несмотря на то, что это событие не обсуждалось, все прекрасно поняли, куда они пропали и почему. Опять же, встреча с кочевниками людей впечатлила, каждый из них прекрасно понимал: ловцы именно в этих местах шныряют, а до их старого дома, может, и не добрался бы никто.

То, что были у них сомнения, это, к слову, совершенно нормально. Но сейчас, слава богу, их сомнения вроде как совсем растворились.

— Дети! — радостно всплеснула руками Валентина, заметив пятерых малышей, жавшихся к Лиане. — Господи, чумазые какие, замурзанные! Так, мыться, мыться пулей! Мила, Светка, воду ставьте в котле кипятить!

Выдвинулись мы незадолго до того, как на землю спустились сумерки, когда люди как раз вовсю многоголосо гудели на главной площади Сватбурга. Хорошая и правильная традиция общей вечерней трапезы никуда не делась, напротив, она окрепла и заняла свое место в распорядке дня. Тем более сегодня можно было послушать рассказы тех, кто был в дальнем рейде, и новеньких, тех, кто пришел с нами.

Солнце валилось за дальние леса, воздух наполняли ароматы лета, прибрежная вода была теплой после солнечного дня и басовито постукивала волнами по туго надутым бортам лодок.

— Благодать какая, — вздохнула Галка, которая была со мной в одной лодке и устроилась в носовой ее части. — Знаешь, Сват, а я даже довольна, что оно вот так все вышло. Это-то все ненастоящее, только здешнее ненастоящее гораздо лучше, чем то, что в прошлой жизни было.

Где-то я это уже слышал. И прямо сегодня.

— Не знаю, — ответил я, работая веслом. Мы с Азизом правили лодку к противоположному берегу, стараясь поскорее миновать середину реки. — Я живу так, как довелось, и там, где довелось. Мне и в той жизни было неплохо, и в этой. Я прагматик.