Афганистан, 80-е годы… Мотострелковая рота файзабадского полка выдвигается в рейд. И не знает еще замполит роты лейтенант Андрей Шульгин, что он и его бойцы уже списаны со счетов делягами из штаба; что уже продана – и продана задорого – информация о передвижениях роты полевому командиру Басиру. Шансов выжить у подразделения – никаких. Но пока бойцы спокойны. Отделения выдвигаются на указанный рубеж. Никто не думает о смерти, надеясь, что в этот раз обойдется без потерь. Но рота уже на прицеле у сидящих в засаде «духов». И остаются считаные минуты до того, как начнется жестокий бой, который подвигнет солдат и офицеров на настоящий подвиг…
1
В аэропорт рейдовые роты выдвигались пешком. Файзабадский полк стоял на излучине горной реки Кокчи уютной полковой деревенькой. Дымились трубы полковой баньки и пекарни, блестели, словно серебряные, покатые крыши клубного ангара, столовой, складов, хлопали на ветру белые простыни возле госпиталя. Полковая деревенька дышала завидным покоем.
Приятно было возвращаться сюда после изнуряющих рейдов к бражным застольям в прокуренных, тесных, самодельных каморках, где вместо скатертей стелились газеты, вместо тарелок гремели жестью консервные банки, а традиционные полсотки самогона наливались в необъятные солдатские кружки и терялись в их глубине мутной слезой.
Аэропорт, где размещалась вертолетная эскадрилья, стоял на другой стороне реки, и до его территории с полкового берега можно было добросить камнем через кипящие речные буруны. Но вдоль дороги, проложенной от полкового КПП до первого шлагбаума охраны аэропорта, лежал афганский кишлак.
Глухие дувалы кишлака выглядели угрюмо, неприветливо. Афганцы держались всегда настороженно и гостеприимством не отличались. Они жили на опасной черте водораздела этой затянувшейся войны, в нейтральной ее полосе, рискуя оказаться втянутыми на ту или другую сторону. Поэтому отношения с местными у полковых старожилов не складывались. Афганцы других отдаленных кишлаков были гораздо дружелюбнее, приветливее, любопытнее. Местные же смотрели на «шурави» угрюмо. Поэтому наши солдаты опасались проходить вдоль кишлака пешком, в одиночку, терпеливо дожидаясь попутных машин. Это было одно из неписаных полковых правил, продиктованных чувством самосохранения.
Сейчас солдаты шагали вдоль глинобитных дувалов огромной полковой массой, заполнившей каждый метр дороги, и могла эта масса выплеснуть столько огня, что снесло бы огненным смерчем, сровняло с землей любой враждебный кишлак.
2
Шульгин, неповоротливый, неуклюжий, сидел, наклонясь вперед, не в силах опереться на вещевой мешок за спиной, который, подобно неудобному горбу, сталкивал его с узкой вертолетной скамьи десантного салона. Качались гудящие борта винтокрылой машины. Бортовые иллюминаторы то круто взлетали вверх, упираясь в пустое, бессмысленное небо, то падали вниз. Дрожали в полосах света бесчисленные пыльные крошки. Кружились по днищу вертолета клочки бумаги. Плясала около щеки черная мушка автомата. Трепетала перед глазами тонкая нить антенны.
Один из летчиков в светло-сером комбинезоне, выглаженном, элегантном, по сравнению с мешковатой формой пехоты, находился в десантном салоне. Улыбаясь, поглядывал в сторону напряженных солдат. Спокойно вертел в руках кубик Рубика. Выстраивал грани, почти не глядя. Изредка посматривал в иллюминатор. Похоже, он не воспринимал всерьез ни эту операцию, ни саму афганскую войну.
Шульгину давно уже казалось, что многие летчики относятся ко всему происходящему на афганской земле снисходительно, словно смотрят на все происходящее здесь из театрального партера. И хотя они видели смерть далеко не театральную, и тоже отправляли «цинки» с телами своих друзей, но это не мешало им жить здесь обычной гражданской жизнью и даже делать в Афганистане совсем невоенный «бизнес».
И летели вместе с военными грузами, болтаясь в топливных баках, сотни бутылок «Столичной», «Русской», «Московской»… И в сравнении с той высокой ценой, которую монопольно поддерживали все летчики на своем внутреннем «водочном фронте», водка в Союзе казалась вовсе бесплатной. Отличалось отношение к этой войне у летчиков и у пехоты-матушки, хотя сам Шульгин отчетливо не понимал, чем же оно отличалось?
Он смотрел на чисто выбритого летчика, щеголяющего аккуратной прической с пробором, безупречной чистоты летным комбинезоном, новенькими гражданскими туфлями, и думал о том, что срок службы летчиков в Афганистане вдвое короче, чем у пехоты, – всего один год, да и тот чередуется многочисленными отпусками для отдыха и реабилитации.
