Что может быть обиднее? Судите сами: 31 декабря, время — 23.45, вас ждут у новогоднего стола, правда на другом конце города, куда на тачке пилить не менее получаса, а все машины, редкие, как оазисы в Сахаре (не психи же они — праздник!), проскакивают мимо, обдав морозным ветром и выхлопом.

На город валились рыхлые хлопья белого до умопомрачения снега. Окна унылых девятиэтажек освещались бликами елочной иллюминации или просто тривиальными лампочками малопочитаемого ныне Ильича. Отовсюду доносились обрывки музыки, смех и, казалось, даже звон бокалов.

Мимо на бешеной скорости промчался приземистый «жигуленок». Отчаянно махавшую рукой Ольшу водитель проигнорировал. Можно было обругать его, но смысл?

Ольша зло подышала на ладонь, замерзшую, несмотря на двойную варежку, Риткин подарок. Все, пропал праздник…

Камилла прекрасно знала, что сердиться на родителей глупо. Но как же не сердиться, если им говоришь, а они не понимают? Вот вчера до обеда только и делала, что твердила им: «Хочу слимпа, хочу слимпа!», а они фрусс приготовили. А он такой невкусный! Бе-е-е-е!..

Не слышат ее. Нет, так-то слышат, если выдохами говорить. Но ведь этими выдохами неудобно, просто до жути! Пока воздуха наберешь, пока подумаешь, сколько его потратить надо на каждое слово, уже и забудешь, что сказать собиралась. Нет, прямой речью гораздо удобнее. И чего они ее не понимают, это ж так просто!

Камилла представила, как папа-Ольза, вместо того чтобы невнятно бормотать, как он всегда это делает, скажет ясно и четко прямой речью: «Камилла, ты такая славная девочка, так хорошо говоришь!» Не скажет. Картинки они еще понимают, а просто слова — нет. И ответить не могут. И еще недовольны, что она всех слов не выговаривает. Попробуй тут выговорить. Язык не поворачивается, как нужно, и губы не слушаются — бахрома мешает. Вот и получается всякая ерунда. Она скажет им с горем пополам, а Ользы подсмеиваются над ней потихоньку…

Включился экран оповещения, и по нему со средней скоростью, чтобы даже Камилла могла прочитать, побежала надпись: «Около станции совершает маневры сближения грузовик без опознавательных знаков на корпусе. Настоятельно рекомендую занять места согласно штатному расписанию…»

«Ура!» — настроение у Камиллы сразу же исправилось — грузовики появлялись настолько редко, что воспринимались, как подарок судьбы. Пока папа-Ольза и мама-Ольза о чем-то там судачили с пришельцами, можно было вволю бездельничать, подглядывать за пилотами, вышедшими из кораблей, и играть в прятки. Камилла сама придумала такую игру — чтобы никто из прилетавших ее не замечал. Она еще ни разу не попалась и про себя гордилась этим. Но, чем дальше, тем становилось скучнее — Камилла уже всерьез подумывала, чтобы слегка изменить правила.

Джон Баскет, генерал Сил Сдерживания, 63 года.

Иван Ведро, профессор, специалист в области физики информационных структур, 60 лет.

Костик Дж. Чанг, счастливчик, 35 лет.

Официант-сержант, 23 года.

Как только Олег открыл глаза, увидел знакомые очертания комнаты, соскочившую со второго крючка справа занавеску, он понял — сегодня!

Легким холодком пробежало восхитительное чувство — сегодня. Сегодня. Тот самый день. Почему он тот самый? — пробовало удивиться что-то внутри, далекое и отчужденное. Потому! Все его, существо знало — именно тот. День, когда должно случиться самое главное в жизни.

Сколько времени? Зеленые, помаргивающие цифры показывали семь тридцать четыре. До доклада профессора Шолоковского оставалось еще пять часов двадцать шесть минут.

Олег вскочил с кровати и первым делом бережно достал из тумбочки

вещь.

Купить эту штуку было нелегко. Ха, тогда он еще сомневался — нужна ли она будет? Для чего? Смуглый продавец, заглядывая в глаза, тихо говорил: поверь, это очень, очень нужно тебе…

И сегодня, да-да, именно сегодня, он понял. Так и должно быть! Это же ясно как… день!

Знаю, знаю: многие по сей день твердо убеждены, что споры силикатных грибов были случайно доставлены на Землю возвращаемым космическим аппаратом заодно с веществом какой-то кометы, без которого, как они считают, нам отлично жилось. Некоторые думают, что споры эти спокон веку жили себе и не тужили в глубоководной впадине, пока кому-то не приспичило извлечь их на поверхность. Есть и такие, кого не сшибить с убеждения: все это дело рук военных с их секретными лабораториями и лабораторными секретами. Но лично я так не думаю.

Если честно, это вообще не мое дело. Когда оно касалось всех и каждого, в том числе и меня, я еще пешком под стол ходил. А когда стало ясно, что нам с этим жить, какая мне, скажите на милость, разница, откуда что взялось? Поздно задавать вопросы. Главное — уходить оно не собирается. И еще существенная деталь: людей не трогает. Ну и живи себе, лишних проблем не поднимай и рубаху на груди не рви. Толку-то от всех этих споров! Когда в трактире начинают хватать друг друга за грудки, выясняя, кто прав, а кто дебил от рождения, я сразу ухожу. Не выношу пустопорожнего шума. То ли дело: сел за дубовый стол по-человечески, пива выпил, рыбкой закусил… Хорошо!..

Ничего. Пройдет время — утихнут страсти, это я вам говорю. Скиснут, как несвежее пиво. Да вы уже сейчас посмотрите: кто спорит до хрипоты? Молодежь вроде вас? Как бы не так. Все больше старички, мои ровесники. Вот помяните мое слово, лет через десять всем будет едино: что микосиликоиды, что какой-нибудь царь Хаммурапи. Кроме, конечно, историков, но это же курам на смех. Мой старший внук знаком с одним ученым, только не с историком, а с химиком. Говорит, несерьезный человек, полено толком расколоть не умеет. И прочие ученые, надо думать, не лучше.

Кто из них еще ничего, так это биологи. Точнее, биотехники и особенно лесопатологи. Они на нашу биостанцию иной раз заглядывают. Я там дятлов развожу. Ну, не совсем развожу, то есть, а мастерю для них жилплощадь. Вроде скворечников. Для мелких дятлов — небольшие, а для большого черного дятла — желна называется — дуплянка нужна такая, что кошка влезет. Если, конечно, еще не знакома с дятловым клювом.

Этот черный — большой специалист по жукам-усачам. Особо ценный кадр. Где жук размножится, там лес гибнет, туда наши мужики дятлов везут. И расселяют. Можно даже сказать — трудоустраивают. На местном пищевом ресурсе.

Не успел Фидель провалиться в спасительный сон, как в глубокую пропасть, его тут же разбудил негромкий, но настойчивый стук в дверь. Что-то в последнее время его нестерпимо терзала бессонница, не давая сосредоточиться на дневных делах! Переход из сна к пробуждению был очень быстрым и неприятным, как если резко подняться с морского дна на поверхность, однако уже секунду спустя Фидель стоял на ногах, ощущая во рту неприятный металлический привкус. Сердце стучало неуверенно, с перебоями, а желудок вел себя так, словно кто-то тискал его сильно и грубо. В ушах туго натянутой струной звенела вечерняя тишина.

Фидель прислушался. Лоб прорезала глубокая морщина, глаза по-кошачьи прищурились. Сквозь неплотно прикрытые пластины жалюзи в комнату проникала сизая мгла, клубясь в углах лохматыми клочьями. Как в недавнем сне — цветном и причудливом, в котором окружающий мир обретал нереальные черты.

Настойчивый стук в дверь повторился, и тревожная морщина на челе Фиделя разгладилась: стучали условным сигналом. Два коротких удара и три длинных. Нетерпеливо, словно стучавший терялся в догадках, почему ему так долго не открывают.

Фидель медленно поднялся с жесткого топчана, на котором он уже больше месяца коротал ночи, набросил на озябшие плечи легкую льняную рубашку и на цыпочках, старясь ничем не выдать свое присутствие, подкрался к двери. Остановился у дверного косяка, чутко вслушиваясь.

«Опель» застрял в километре от деревни. Лужа, огромная как плац гарнизонной гауптвахты, обступила машину со всех сторон. Впереди — топь, глубина. По бокам — хляби, не ведающие различия между водой и твердью. Позади — раствороженная дорога, и по ней «Опель» медленно-медленно пятился на сушу, пытаясь напугать грязевую стихию утробным рыком.

— Ханс, не выдержит.

Ханс прикусил губу, сощурил глаза. Ханс мертвой хваткой вцепился в баранку. Ханс не ответил.

— Не выдержит, камрад!

— Заткнись!

Царскосельский Императорский лицей, раскинув крылья корпусов, недоверчиво и радостно любовался снежным пейзажем. С утра дворник еле-еле успел расчистить дорожку к крыльцу, иначе Дашеньке пришлось бы совершать нелегкое путешествие от лимузина до ступенек по целине.

Взбежать на крыльцо и набрать код, а там… Пути назад не будет. Она — новая ученица в седьмом, выпускном, классе.

— Кто?

— Воронцова!

Послышалось шушуканье, и под полонез Огинского дверь отворилась.

8 февраля 1837 года

— Mon cher ami, вы слышали новость?

— Какую?

— Дантес женится!