Представь себе девушку, танцовщицу. Стройное крепкое тело, широкие бёдра. У неё прямой римский нос и неестественно синие глаза. Говорят, такие же глаза были у её отца, но она не знает — он сбежал с планеты Хинар раньше, чем мать Роланы узнала о том, что ждёт ребёнка. Очередной турист. В память о нём не осталось даже имени. Только синие глаза. Глаза, которые не красили Ролану, а скорее уродовали, делая непохожей на сородичей. Возможно, именно поэтому она и покинула резервацию — место, куда были переселены местные жители планеты Хинар. Планеты, которую чужестранцы превратили в один большой курорт и центр развлечений. Иногда звуки праздника можно слышать из резерваций. Тогда местные жители ноаквэ уходят дальше в леса. Но города-курорты расползаются, подбираются всё ближе и ближе. Несколько раз ноаквэ пытались возражать, но их протест остался незамеченным. Их даже не услышали. Чужаки просто пришли и сказали, что они теперь новые хозяева этой земли. И с этим пришлось смириться. Как пришлось смириться с кометой, упавшей где-то в центре резерваций. Чужаки могли её остановить, но предпочли притвориться, что ничего не заметили. В тот год Ролане было двенадцать лет. Девочка, которую родственники всегда упрекали в проступке её матери, выбралась за границы резервации, и, прячась в тени редких деревьев, наблюдала за чужаками. Они были совсем другими, нежели про них рассказывали родственники. Никакой злобы, никакой ненависти к ноаквэ. Незнакомая женщина увидела невысокую девочку с кожей цвета свежего мёда и позвала её на незнакомом языке. Ролана не двинулась с места. Женщина достала конфету. Детское сердце дрогнуло. Страх отступил. Ролана взяла конфету и побежала назад под деревья. В этот самый момент небо прорезала горящая в атмосфере комета. Затем раздался удар. Земля под ногами содрогнулась. Высоко в горах снежные вершины сдвинулись, покатились вниз по вековым склонам. Люди закричали, засуетились. Лавина приближалась к лагерю. Ролана смотрела на эту грохочущую силу и не могла пошевелиться. Кто-то подхватил её на руки и отнёс в убежище. Ролана думала, что сами боги спустились с гор, и нет смысла от них скрываться. Они заберут всех неверных — так учили её ноаквэ. Но боги лишь разрушили лагерь и не смогли добраться до людей. Погибло лишь несколько собак да пара домашних питомцев, которых хозяева оставили в номерах. Лавина завалила убежище, и Ролана провела с чужаками несколько дней. Когда она вернулась в деревню, то родственники уже похоронили её. Ритуал был завершён, и, увидев Ролану, они так и не решили, как обратить погребальные заклинания. Теперь к неуместным синим глазам добавился шуточный статус вернувшегося мертвеца. Что касается самой кометы, то от её падения остался лишь огромный кратер. Соседние племена ходили смотреть на место падения. Ролана слышала странные истории вернувшихся из похода людей, и не знала: правда это или очередная сказка для детей. Рассказы о комете продолжались больше года, затем стихли. Стихли до тех пор, пока в лесу не стали появляться странные животные. Сначала на них никто не обращал внимания, затем кто-то начал говорить, что комета и эти животные как-то связаны, появились новые истории, новые страхи. Ролана видела, как поймали волка, который изменился так сильно, что от волка у него осталась лишь старая шерсть да хвост. Его глаза были белыми, высохшими, словно оставленное на солнце яблоко. Он ничего не видел, ориентируясь по звуку и запаху. Мать Роланы и ещё несколько женщин из совета деревни велели мужчинам построить для зверя клетку и отнесли его к чужакам. Ролана уговорила мать взять её с собой. В тот момент она не думала, что эта просьба изменит всю её жизнь — лишь надеялась достать немного сладостей. Но случилось так, как случилось. В лагере чужаков Ролана заболела, и её пришлось оставить в больнице. Чужаки сделали это силой, чтобы спасти девочке жизнь, и Ролана слышала, как мать посылает на них проклятия. Ей было страшно. Она чувствовала себя одинокой и совершенно не хотела бороться с болезнью, как учили лекари деревни. Но чужаки делали ей уколы, и болезнь отступала. Чужаки, которые убеждали, что они не враги ей. Чужаки, которые вылечили и сказали, что она свободна, что может идти в деревню. Ролана вышла из больницы. Город-курорт был большим, и она не знала, как выйти из него. Не знала она и дорогу к деревне. Она просто стояла и нервно кусала до крови губы. Карманы у неё были набиты конфетами, а в глазах стояли слёзы — недопустимая слабость для женщин ноаквэ. Для женщин, которые привыкли править в своих деревнях. Но здесь, в городе чужаков, всё иначе. Здесь мужчины и женщины были равны. Долгое время после того, как один из врачей разрешил ей остаться в больнице, пока за ней не вернётся мать, Ролана не могла привыкнуть к этому равенству. Особенно когда её пытались познакомить с другими детьми. Мальчики заигрывали с ней, и Ролана вначале принимала это за неуважение. Чуть позже, когда её взяла к себе пожилая женщина из больницы, и Ролана чуть лучше изучила язык чужаков и их традиции, она научила себя принимать их такими, какие они есть. Но суть, которая была заложена с рождения, осталась. Суть ноаквэ. Больше года Ролана и женщина, которая взяла её под свою опеку, ждали, что мать вернётся за ней, затем смирились и начали строить новую жизнь. Ролана пошла в школу для детей работавших на планете людей. Чужой мир становился проще, понятнее. У неё появились свои друзья и свои враги. Свои маленькие истории и свои увлечения. Увлечения, которые почерпнула она из нового мира. Маленький мертвец с синими глазами ожил, снова научился смеяться. Тогда-то и появилась мать. Она вернулась не за дочерью. Нет. Для дочери были давно спеты похоронные ритуалы. Она пришла с женщинами деревни, чтобы рассказать страшные истории о животных с белыми высохшими глазами, чтобы рассказать сказки о комете, из-за которой всё это происходит. Она кричала и требовала, чтобы чужаки избавили их от напасти. Кричала, что животные нападают на ноаквэ. Кричала, что по деревням ходят слухи о том, что где-то видели людей, превратившихся в слепых мертвецов, которые передвигаются по запаху и слуху, ища себе пищу. Этих людей называли — нагвали. Духи, которые бродят по лесам на грани жизни и смерти. Ролана слушала эти истории и не верила, что мать не узнаёт её. Она подошла к ней и взяла за руку. Мать долго хмурилась, затем смачно выругалась на местном наречии и ударила её по лицу. Ролана испугалась и отскочила назад. Мать схватила её за руку и не отпускала до тех пор, пока они не покинули город и не вернулись в деревню. Ролана не сопротивлялась, не оглядывалась. Она боялась и была счастлива. Но счастье длилось недолго. Мир, к которому она привыкла, изменился, стал другим. Несколько долгих дней Ролана пыталась найти отличия, затем призналась младшему брату по имени Анаквад, что изменилась, наверное, она сама. Он долго смеялся над её шуткой, затем, когда понял, что Ролана говорит серьёзно, рассказал обо всём матери. Мать выпорола дочь и отправила работать на рубку леса, прислуживать мужчинам. Мужчины перешёптывались и бросали косые взгляды на дочь члена совета. Ролане было почти шестнадцать, и она жалела, что покинула город, как когда-то давно жалела, что покинула деревню. Если бы она была чуть моложе, то, возможно, ей захотелось сбежать, но нужно было лишь немного подождать. Она знала, что многие мужчины уходят из деревни, чтобы работать в городе. Никто не держит их. Никто не стал держать и её. Она вернулась в родной город, но женщина, которая опекала её прежде, покинула Хинар и вернулась на свою планету. Изменилось почти всё, снова стало чужим. Ролана нашла лишь одного старого друга, с которым вместе училась в школе. Его звали Мижан, и он помог Ролане устроиться в один из баров танцовщицей. Это была его месть, за её пренебрежение. Ролана знала об этом. Она всегда унижала его, потому что он был мужчиной, унижала так, как женщины её племени унижали своих мужчин. Теперь он отыгрался. Теперь он заставил её стать той, кто танцует в угоду мужчин. Но это было лучше, чем возвращаться назад. Так решила Ролана. И жизнь снова ожила, снова начала вращаться. Танцы приносили неплохие деньги. Деньги, которые помогали Ролане чувствовать себя независимой. Несколько раз она меняла место работы, но делала это лишь потому, что популярность её шла в гору. Местная дикарка из резервации с синими глазами всегда вызывала интерес приезжих. Ролана чувствовала, как их взгляды и убеждения всё глубже и глубже проникают в сознание, меняют её. Иногда ей начинало казаться, что она — одна из них. Почти одна из них. Не клеилась лишь личная жизнь. Мужчины хотели власти, хотели смирения, хотели того, что не могла дать им Ролана. Ей удавалось лишь притвориться. Ненадолго. Потом всё снова становилось плохо. Несколько раз она встречалась с младшим братом Анквадом. Он торговал с туристами и говорил сестре, что это хороший заработок. Ролана сказала ему, что рано или поздно культуры смешаются, какими бы разными ни были, и они поругались. От прежнего уважения, которое мужчины её племени проявляли к женщинам, не осталось и следа.

— Ты всего лишь маленький мертвец! — рассмеялся ей в лицо брат. — Ты танцуешь для чужаков, спишь с чужаками, подчиняешься чужакам! Ты… — он замолчал, потому что Ролана ударила его по лицу. В глазах заблестели слёзы.

— И только попробуй мне ответить! — прошипела на него Ролана. Анаквад заплакал. Заплакал от беспомощности. Ролана выждала пару минут, затем обняла его, попыталась успокоить. Он оттолкнул её. Она упала, содрала на ладонях кожу. Анаквад побледнел, увидев кровь. Бросив торговлю, его друзья окружили Ролану. Она поднялась на ноги, сжала ладони. Кровь капала ей под ноги. Никто ничего не говорил, но Ролана испугалась. Испугалась молчания и стеклянных глаз тех, которые когда-то считались друзьями. Она протиснулась сквозь плотный круг и пошла прочь. Не оглядываясь, заставляя себя не бежать. Дома она зашла к соседу и попросила перевязать ей руки. Кровь всё ещё текла, и Мижан долго убеждал её, что нужно пойти в больницу. Он тоже когда-то был ноаквэ, тоже когда-то жил в деревне и подчинялся совету женщин, но был совсем не похож на её брата. Он не пугал её, не унижал, и она знала, что не сможет унизить его. Не захочет унизить. Несколько раз Мижан приглашал её на свидание, но она отказывала. Отказывала, потому что не могла его представить даже другом, не то что своим мужчиной. Конечно, стоит ей щёлкнуть пальцами, и он будет принадлежать ей, а она не хочет, чтобы он принадлежал ей, не хочет быть такой же, как женщины её деревни, но становиться такой, как женщины этого города, ей тоже не хотелось. Поэтому и появилась Жизель. Высокая и стройная. Она пришла в мужской бар, где танцевала Ролана и долго наблюдала за выступлением девушек. Ролана видела, как в её глазах горит страсть. Дикая, животная. Но страсть, которая не будет уничтожать всё на своём пути. Страсть, в которой есть что-то другое, что-то естественное, что-то, что ничуть не напоминает страсть мужчин. И Ролане стало интересно. Особенно когда Жизель встретила её после выступления и предложила выпить.

— Только не в этом баре, — сказала ей Ролана. Жизель согласилась. Они провели вместе вечер и ночь. Утром Ролана собрала свои вещи и ушла раньше, чем проснулась Жизель. Она не знала, хочет новой встречи или нет, но когда Жизель снова пришла посмотреть на её танцы, поймала себя на мысли, что думает только об этой девушке. Она была такой же молодой и свежей. Она была такой желанной. Ролана с трудом дождалась, когда закончится выступление, увидела, что Жизель ждёт её и долго не выходила из гримёрки, надеясь и боясь, что Жизель уйдёт или заговорит с другой девушкой. Но Жизель ждала её. Они снова провели вместе ночь. На этот раз долгую и томную. Ночь, по окончании которой Ролана не ушла. Ночь, за которой последовал ещё десяток ночей. И вечеров. И внезапных рассветов. Жизель провела на Хинаре больше месяца, а затем честно призналась, что не хочет улетать одна. Ролана вспомнила, как ребёнком оказалась в чужом городе, который позже оказался для неё родным, и сказала да. Они улетели с планеты-курорта вместе. Ролана была счастлива. Счастлива до тех пор, пока не поняла, что прежняя жизнь остаётся далеко в прошлом. Всё изменится. Она испугалась. Новая планета носила название Аламедо, и была совершенно не похожей на Хинар. Здесь жизнь пронизывала всё свободное пространство. Бурлящая, шумная жизнь. Все люди здесь куда-то бежали, все были чем-то заняты. Улицы здесь были большими, но все заполнены машинами. Шум, смог, суета… Жизель отвезла Ролану в свою квартиру и сказала, что хочет познакомить её с родителями. Ролана вспомнила свою мать, попыталась представить мать Жизель, и испугалась ещё сильнее. Она даже расплакалась, заставив Жизель испугаться вместе с собой. Затем были месяцы адаптации. Знакомство с родителями Жизель было отложено на полгода, затем на год. Ролана пыталась устроиться снова на работу, но Жизель убедила её отказаться от работы танцовщицы, а ничего другого Ролана больше не умела. Оставалось лишь помогать Жизель, родители которой узнали о Ролане от посторонних и долго потом обижались на дочь за этот секрет. Ролана боялась обвинений и оскорблений за однополую связь, но обиды родителей Жизель были только из-за того, что дочь скрыла от них новую подругу.

— Думаю, на этот раз у меня всё серьёзно, — сказала им Жизель. Её отец на это лишь сдержано улыбнулся, но когда Ролана и Жизель прожили вместе почти три года, признался, что, возможно, это действительно серьёзная связь. Мать Жизель тоже не возражала. Почти не возражала. Не возражала, пока не узнала, что Ролана была танцовщицей. После этого ей начало казаться, что Ролана использует её дочь, обманывает её, находится рядом с ней только из-за богатства.

Вечер. Вечер на планете Хинар. Алые всполохи заката прорезают небо. Высокое бледно-фиолетовое небо. Стая белых птиц летит высоко-высоко. Гид на туристическом корабле первого класса без умолку перечисляет достопримечательности планеты, но Ролана чувствует, что что-то не так. Сразу, как только выходит из корабля, замечает перемены. Жизель спрашивает о впечатлениях перелёта на новой сверхскорости, но голос её звучит где-то далеко. Ролана оглядывается, пытается понять, что здесь изменилось.

— Что-то не так? — спрашивает её отец Жизель.

— Люди, — говорит ему Ролана. — Здесь раньше было очень много людей, а сейчас… — Она снова оглядывается. Родители Жизель говорят, что нет ничего вечного в этом мире. Ролана не слушает их. Они покидают здание космопорта. Ролана собирается отправиться на вокзал, откуда они смогут добраться до отеля «Алмаз», но Жизель настаивает на том, чтобы взять такси. Аэрокэб парит над землёй. Жизель и её родители сидят на заднем сиденье. Ролана рядом с водителем. Она спрашивает его о том, что здесь случилось. Он молчит, говорит, что раньше истории приносили прибыль, а сейчас от них только убыток.

— Люди боятся. Люди предпочитают другие планеты-курорты.

— Что за истории? — спрашивает его Ролана. Таксист хмурится. — Я доплачу, — предлагает Ролана, чувствует, как Жизель толкает её в плечо, оборачивается.

Горячие источники. Ролана находит Жизель и её родителей в соляной ванне. Вокруг снег, пар от бурлящих источников поднимается в небо. Ролана хочет рассказать о нагвалях и о комете, хочет сказать, что нужно убираться с этой планеты, но почему-то молчит. Мать Жизель смотрит на неё и предлагает присоединиться. Белый снег вокруг успокаивает. Ролана раздевается. Никто не смотрит на неё. Соляные ванны действительно успокаивают, но глаза закрывать страшно. В темноте за веками оживают страхи и тревоги. Вода бурлит, но сквозь этот звук кажется, что слышны шаги. Нагвали крадутся к источникам, крадутся к своим жертвам. Люди с белыми высохшими глазами. Ролана пытается представить друзей, превратившихся в подобных монстров. Невольно пытается. По телу пробегает дрожь.

— Если бы на этой планете было всё таким, как эти источники, — говорит отец Жизель.

— Когда-то так оно и было, — говорит ему Ролана.

— Сомневаюсь, что за пару лет могло измениться так много.

— Это всё из-за нагвалей. — Она хочет молчать, но не может. Родители слушают её рассказ и улыбаются. — Мне рассказала об этом девушка из бара, где я работала, — говорит, смущаясь, Ролана.

«Звёздный путь». Жизель настаивает, чтобы родители заказали отдельный от них с Роланой столик. Она заказывает вино и ужин из кролика. Гладит под столом ногу Роланы и говорит, что совсем забыла, как сильно возбуждали её танцы Роланы.

— Твои родители считают меня шлюхой, — говорит ей Ролана. Жизель заверяет её в обратном. Отец зовёт её на пару слов. Она извиняется, оставляет Ролану одну. Оставляет в ресторане, который прежде не могла посетить ни одна танцовщица. Ролана вспоминает пару свиданий, которые ей назначали здесь. Назначали на одну ночь. Она помнит те дни, но они кажутся чужими, словно их прожил кто-то другой. Но это чувство не только в прошлом. Оно здесь, вокруг. Ролана чувствует себя белой вороной, на которую все смотрят. Здесь, в этом некогда дорогом ресторане. Люди указывают на неё пальцем и вспоминают её танцы. Танцы, за которые ей никогда не было стыдно, за исключением сегодняшнего дня. Но где-то в глубине, в груди, появляется безразличие. Чем посетители этого ресторана отличаются от посетителей бара, где сегодня она танцевала? Ролана оглядывается. Если забраться на стол и устроить ещё одно шоу, разве это не превратит людей в дикое стадо, разве это не разожжёт в них огонь? Верно. Люди везде одинаковы. Они любят, ненавидят, презирают, боятся, уважают… Все они просто ингредиенты одного большого пирога. Но вот представляют они себя по-своему. Все видят себя особенными. Более сексуальными, более правильными, более порочными, более богатыми, более злыми… Ролана вспоминает Мижана. Нового Мижана, который пришёл к ней сегодня в гримёрку, и сравнивает с тем Мижаном, которого знала прежде. Изменилось место, изменились люди. Человек поднимается выше или опускается ниже, и его уже не узнать. Взять хотя бы людей в этом ресторане. Большинство из них уравновешены, говорят неспешно, держат ровно спину, а их голова всегда чуть-чуть приподнята вверх, чтобы смотреть на собеседника как бы свысока. Они любят проводить вечера в тесной компании, беседовать с друзьями, но заберите у них билет на благополучные планеты, лишите всех капиталовложений и доходов, поселите в крохотную квартиру стандартного рабочего класса Хинара, где большую часть свободного пространства занимают кровати детей и их собственная, добавьте страх перед сказками о нагвалях, и вот тогда посмотрите, что с ними станет. Это будут те самые сгорбленные, увядшие и усталые ноаквэ, которых так сильно презирают туристы, считая отбросами общества. Конечно, эти отбросы живут без грандиозных идей и целей, ограничиваясь тем немногим, что у них есть, но вовсе не потому, что им не надо большего; просто они чётко понимают ту планку, которая повешена для каждого из них от рождения. И надеяться, что эта планка когда-нибудь поднимется, зачастую так же бессмысленно, как и верить в то, что кислое пиво в кружке чудесным образом превратится в сладкое вино. Ролана смотрит на родителей Жизель. Нет. Все люди одинаковы, вот только признавать этого никто не хочет. Они рисуют себе образы добра и зла, навеянные тем бытием, которое у них есть, и не хотят видеть ничего другого. Не хотят понять никого другого. Ролана выпивает третий бокал вина. Алкоголь разжигает обиду, но кроме обиды есть и что-то ещё. Мижан. Воспоминание о нём обжигает грудь, спускается вниз, в живот. В ушах звенят его слова. Кажется, что можно ощутить его запах. Ролана оглядывается, невольно вспоминая оставшихся в прошлом мужчин. Нет. Сейчас у неё есть Жизель, и всё остальное станет лишь дешёвым разменом. Ненужным разменом. Ролана старается ни о чём не думать, ничего не вспоминать. От выпитого голова начинает идти кругом. Мир эмоций стирается. Она — машина. Она воспринимает мир таким, какой он есть. Ароматы женских духов, манящий запах пищи, негромкая музыка, голоса людей. Множество ярких неоновых лучей слепят глаза. Они отражаются от паркета, бокалов, столовых приборов, ювелирных украшений посетителей. Они приносят в мир множество бликов и живут коротким мгновением блика. Есть лишь настоящее. Жизнь кажется сочной, наполненной неповторимым многообразием событий и лиц, в круговороте которых Ролана чувствует себя крупицей, крохотным мгновением времени в бесконечном бытие вселенной. Но здесь, в этом мире, она равна каждому человеку вокруг и каждый равен ей. Все свободны и в тоже время все зависимы друг от друга. Здесь и сейчас. Ролана видит незнакомую светловолосую женщину. Женщина смотрит на неё, улыбается ей. Женщина у стойки бара с бокалом красного густого вина. «Я вас знаю?» — спрашивает её Ролана одними губами. Женщина снова улыбается, идёт к столику, за которым сидит Ролана. Её бедра плавно раскачиваются из стороны в сторону, словно в такт мелодии, которую слышит только она, ноги ровно ступают по выверенной сознанием прямой линии, взгляд направлен на Ролану.

— Я видела твой танец в баре «Ночь ритуалов», — говорит она, и, не дожидаясь приглашения, садится за столик. Её зовут Ваби, и она болтает без умолку последующие четверть часа, пытаясь уговорить Ролану дать ей пару уроков танцев. — Тебе нравятся мои ноги? Тебе нравится моя грудь? У меня очень пластичное тело. Может быть, закажем по бокалу вину? — Вопросы летят один за другим. — Я заплачу за пару уроков.

— Дело не в деньгах.

— Тогда в чём? В твоей женщине? — Ваби смотрит на Жизель. — Это ведь твоя женщина? Я правильно всё поняла?

Утро. Мижан всё ещё в комнате Роланы, но она велит ему уйти. Мокрые простыни всё ещё пахнут сексом. Ролана лежит на спине и смотрит в потолок. Разочарования нет. Удовлетворённости нет. Вспомнить минувшую ночь. Вспомнить свой танец, вспомнить Ваби, ночную прогулку по затянутому мраком городу, вспомнить Гиливана и кальяны. Вспомнить волка-нагваля, человека-нагваля. Вспомнить духов, рождённых курительным табаком ноаквэ. Всё кажется сном. Безумным сном. Но влажные простыни не врут. Запахи не врут. Ощущения не врут. Собственное тело не врёт.

— Чёртов Мижан! — шепчет Ролана, поднимаясь с кровати. Она принимает душ, надеясь, что вода смоет с неё тяжесть воспоминаний. Воспоминаний, которые нравятся и не нравятся ей одновременно. Особенно те, что касаются Мижана. Воспоминания без глубоких чувств, без приветствий и прощаний, без нежных слов, от которых иногда утром становится так тошно. Только желание. Желание, которое возникает спонтанно, без длительных разговоров и уклончивых фраз. Желание, которое вспыхивает и угасает одинаково неожиданно. Ролана думала, что всё это осталось у неё далеко в прошлом, в жизни, которая была до того, как она встретила Жизель, но сегодня ночью всё изменилось. — Чёртов Мижан! — снова говорит она, одевается, выходит из номера. Дверь в номер Жизель закрыта. Клерк внизу говорит, что Жизель и её родители ушли на экскурсию ещё утром. Ушли в горы. — Почему в горы, чёрт возьми? Почему снова в горы? — злится Ролана.

— Потому что в горах нет нагвалей, — говорит ей Ваби. Клерк смущается, кашляет, чтобы заглушить от других туристов разговор о монстрах с белыми, высохшими глазами.

— Надеюсь, Гиливан был добр с тобой? — спрашивает Ролана Ваби. Ваби улыбается.

— Ты должна была предупредить, что в тех кальянах не простой табак.