Из ультиматума советского командования

8 января 1943 года

Командующему окруженной 6-й германской армией — генерал-полковнику Паулюсу или его заместителю.

…В условиях сложившейся для Вас безвыходной обстановки, во избежание напрасного кровопролития предлагаем Вам принять… условия капитуляции…

При отклонении Вами нашего предложения о капитуляции предупреждаем, что войска Красной Армии и Красного Воздушного Флота будут вынуждены вести дело на уничтожение окруженных германских войск, а за их уничтожение Вы будете нести ответственность.

Радиостанция в Барановичах передавала музыку из фильма «Голубой ангел». Красивого тембра голос пел «Лили Марлен»:

Клюге хрипловато мурлыкал себе под нос, подпевая динамику. Но, заметив, как недовольно покосился на него обер-фюрер, замолк. Сидевший рядом Эрнест Канихен только чуть усмехнулся и закрыл лицо иллюстрированным журналом.

Ровно гудели моторы транспортного юнкерса. Внизу виднелись густые леса, нитками вились узкие дороги, выводившие к селениям.

«Беларутения», — вспомнив новое название Белоруссии, желчно усмехнулся смотревший в иллюминатор Бергер. Ему было интересно — удастся или нет заметить хотя бы следы партизан на снегу, следы тех самых лесных бандитов, о которых он так много читал в донесениях, приходящих в РСХА — главное управление имперской безопасности. Самих партизан он увидеть не надеялся, они наверняка хорошо замаскировались и прячутся при звуке самолетных моторов. А вот если удастся разглядеть следы, можно с полным основанием говорить об этом на совещаниях, утверждая, что в борьбе с лесными бандами авиация используется недостаточно эффективно.

Уютно устроившись на заднем сиденье автомобиля Бергер бегло просматривал свежие газеты. Правда, свежими их можно считать только здесь, поскольку они приходят из Германии с опозданием на несколько дней — опять все те же досадные задержки транспорта, а это и срывы перевозок, так нужных фронту.

На последнем листе, внизу, в черных рамках с изображением Железного креста над текстом, опубликованы сообщения о погибших: «Доктор Отто Кауфман погиб во время воздушного налета на Киль», «Смертью героя пал в бою в Атлантическом океане лейтенант флота Гейнц Бонау», «Не вернулся из ночного воздушного боя капитан люфтваффе Эрих Штендер»…

Недовольно скривив губы, обер-фюрер свернул в трубку газетные листы и, похлопывая ими по ладони, сказал сидевшему рядом фон Бютцову:

— Опять потери. Эти некрологи только капля в море. Боимся пугать обывателя тем, что творится на восточном фронте. А мы с вами, Конрад, бездарно растрачиваем драгоценное время. Вчера опять звонил Эт-нер: торопит.

— Такие вопросы не решаются в пять минут, — завозился Бютцов — Надеюсь, группенфюрер это знает?

Профессор позвонил почти через неделю. Извинившись за долгое молчание, он попросил Волкова немедленно приехать.

Шагая знакомым маршрутом, невольно отметил, как Москва меняется: строятся новые здания, выпрямляются улицы, уходят в небытие старинные памятники. Особенно это бросилось в глаза после долгого отсутствия, когда он вернулся в столицу из спецкомандировки.

Нечто теплое и родное безвозвратно уходит из привычного облика города — дома словно сдвигаются, насильно отжимая человека в глубь улиц, делая его все меньше и меньше в каменном муравейнике, заставляя чувствовать себя потерянным, ничтожно маленьким без неба над головой, без уютных двориков с лавочками и кустами пушистой сирени, скрывающих увитые плющом беседки, заменяя их гулкими дворами-колодцами многоэтажных громадин. А что будет дальше, через десяток-другой лет?

Чем-то порадует Игорь Иванович, книжный червь-профессор, для которого как родные и знакомые все математические формулы и сложнейшие теоремы, живущий в своем мирке, отгородившись незримой стеной от остальных. Антон уже знал о судьбе математика — его отца-астронома спасла от ареста только смерть. Сына спас Алексей Емельянович Ермаков, друживший с семьей умершего астронома. Наверное, поэтому Игорь Иванович и искал возможности помочь ему, ночи напролет ломая голову над загадками вражеских шифров. И не только лично генералу Ермакову, в котором видит черты настоящего большевика-ленинца, соратника и ученика Феликса Дзержинского, прошедшего школу чекистской работы под руководством первого председателя ВЧК. Он хочет помочь России, напрягающей силы в борьбе за свое существование, за жизнь и свободу других народов, порабощенных фашизмом, помочь братьям-славянам. Пусть эта помощь мизерна в масштабах полыхающей почти во всем мире войны, но и огромные здания строятся из малых кирпичиков, а вынь хотя бы один — нарушится строгая структура стен, она потеряет прочность, поползут сначала незаметные трещинки, а потом расширятся, грозя завалить все строение.

Почему же по достоинству не ценят ум и способности этого человека, способного сделать в одиночку то, что оказалось не под силу коллективу опытных дешифровщиков? Кому и зачем нужно подавлять таланты, «опуская» их до среднего уровня и позволяя издеваться над ними тупым бездарям? Или мы столь богаты талантами, что можем позволить себе считать гением каждого, или все дело в том, что гений может быть только один? Трудно разобраться во всем, крайне трудно…

Волкова встретили прямо у трапа самолета. На краю летного поля, покрытого снегом, стояла черная эмка, из ее выхлопной трубы вылетали клубы сизого отработанного газа, далеко распространяя в морозном воздухе запах бензиновой гари.

По дороге в город начальник отдела, усевшийся рядом с Антоном на заднее сиденье, сердито сказал:

— Получили от вас ориентировку, — и замолчал, мрачно глядя на заснеженный лес.

Волков не стал его расспрашивать, он тоже смотрел в окно машины: как тут, далеко от войны? Снег совсем не такой, как в уже готовой к приходу весны Москве, а совсем белый, воздушно-рыхлый, серое низкое небо, густой лес по сторонам дороги, а впереди, там, где раскинулся город, видны на горизонте дымящие трубы заводов.

— Жилье мы приготовили, — нарушил молчание начальник отдела. — Сначала на квартирку заедем, вещички бросим.

Отправлено 30 января 1943 года

Личное и секретное послание

ПРЕМЬЕРА СТАЛИНА

ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ г. ЧЕРЧИЛЛЮ и ПРЕЗИДЕНТУ г. РУЗВЕЛЬТУ

Ваше дружеское совместное послание получил: 27 января. Благодарю за информацию о принятых в Касабланке решениях насчет операций, которые должны быть предприняты американскими и британскими вооруженными силами в течение первых девяти месяцев 1943 года. Принимая принятые Вами решения в отношении Германии как задачу ее разгрома путем открытия второго фронта в Европе в 1943 году, я был бы Вам признателен за сообщение о конкретно намеченных операциях в этой области и намеченных сроках их осуществления.

Генерал долго размышлял, прежде чем решился на сегодняшний разговор, но потом пришел к выводу, что правда всегда лучше самой спасительной лжи, — человек, уходящий на задание, должен знать все и действовать с открытыми глазами. А говорить, так сказать, напутствовать, все равно надо — так не лучше ли решить накопившиеся проблемы разом, не откладывая объяснения в долгий ящик?

Ермаков долго и мрачно курил, поглядывая на сидевшего напротив Волкова, а тот терпеливо ждал, пока генерал сам начнет разговор, и не прерывал молчания.

— Вам придется трудно, — прервал затянувшееся молчание Алексей Емельянович. — Речь идет о слишком серьезных вещах: над командующим фронтом генералом Рокоссовским повисло обвинение в измене. Не хочу скрывать, что руководство склонно видеть в деле элементы нового заговора военных.

Примяв в пепельнице папиросу, генерал встал из-за стола и сел напротив Волкова, положив перед собой папку с бумагами.

— Сроки, Антон Иванович, самые сжатые, и права на ошибку у нас нет. Просто нет, и все. Понимаешь?

Ближе к сумеркам Колесов привел к землянке чекистов троих разведчиков: высокого, сутуловатого мужчину с вислыми, прокуренными усами на скуластом лице, молодого парня в трофейной немецкой пилотке с козырьком «мюце» и мальчишку лет двенадцати, одетого в красноармейскую шинель с обрезанными почти до хлястика полами и подпоясанную немецким офицерским ремнем с большой желтой кобурой парабеллума.

Все собравшиеся в землянке при свете фонаря склонились над картой — Колесов показывал маршрут движения группы к городу. Идти он предлагал уже испытанным путем, через минные поля, чтобы избежать проверок на дорогах и связанных с этим обстоятельством нежелательных осложнений, — минные поля немцев представлялись ему более безопасными, чем частые заставы полицаев и патрули фельджандармов.

Ведя по карте остро отточенным карандашом, он объяснил, что сначала подбросят на телеге по лесу, потом надо проехать несколько километров по дороге и снова свернуть в лес. Когда до Немежа останется порядка семи — восьми верст, придется топать пешком, как раз через заминированные участки, — с этой стороны немцы не охраняют подступы к городу — голое поле и мины, но разведчики там уже не раз проходили, и все кончалось удачно. Сразу за полем начинаются заросшие вереском балки и хибары окраины, можно пересидеть до света и оттуда направиться на явку, где будут ждать прибытия гостей из леса. За ночь должны управиться.

— Лучшего маршрута, предложить не могу, — сворачивая карту, поджал губы начальник разведки, — и так голову сломали, чтобы придумать, как вас доставить. Надежных документов скоро не добыть, меняют их частенько, время жмет, немец на дорогах лютует, поэтому выбрали этот путь. Пойдете?

Семенов в ответ только крякнул и начал собираться…

Черную язву пепелища на месте дома три Павел Романович увидел сразу же, как только вышел на Мостовую улицу, — тихая, зеленая, с мощенными плиткой тротуарами и булыжной проезжей частью, она петляла позади площади с торговыми рядами, навевая ощущение сонного покоя и легкой грусти. Старые липы с темно-зеленой листвой, аккуратные домики, чистенькие крылечки, водоразборные колонки и высокое голубое небо с ярким диском солнца — даже не верится, что кругом война, а здесь, в таком тихом городке, хозяйничают оккупанты.

Неспешно шагая по плиткам тротуара, Семенов поглядывал по сторонам — он решил пройтись разок-другой вдоль Мостовой, чтобы «вписаться» в окружающую обстановку, попытаться определить, не проявляет ли кто к нему, так нежданно появившемуся здесь, повышенного интереса и, главное, с кем можно переговорить, потихоньку подводя пересуды к случившемуся несколько месяцев назад пожару.

Вдалеке темной тенью на фоне неба торчали башни костела. В Немеже вообще, куда ни пойди, отовсюду видно костелы — население набожное или польские паны, долгие столетия владевшие этим городком, специально насаждали среди местного населения покорность ксендзам? Стены домов, рядом с пожарищем, немного закопченные, грязные от сажи, и крыша на одном из них слегка обгорела, И, как на зло, никаких заведений, куда, не вызывая подозрений, можно заглянуть, — только лавчонка мелкого торговца да аляповатая, издалека бросающаяся в глаза вывеска сапожника.

Тротуар привел к перекрестку. Бросив взгляд на фанерную табличку с выцветшей от непогод надписью, немного, потом повернул обратно, зорко оглядывая прохожих.

Нет, никто из них не вызывает подозрение, однако маячить на почти пустой в этот час улице все равно не стоит. Ну, сколько раз он еще сможет здесь прогуляться — два, три, а потом, что делать потом? Если бы обладать волшебным даром проникать в прошлое, возвращать минувшее и становиться свидетелем давно случившегося! Сколько тайн тогда было бы раскрыто. Как бы чудесно сейчас поглядеть, отчего вдруг возник пожар на явке, указанной погибшим переводчиком Сушковым своему сокамернику Семену Слободе, увидеть обитателей сгоревшего дома, их гостей, друзей и недругов. Вот бы скользнуть невидимой тенью под еще не успевшую провалиться от жаркого огня крышу и услышать разговоры, запомнить лица…

— Выше знамена… — ревел из динамиков большого приемника мужской хор, исполнявший «Хорста Весселя», и бравурная музыка, казалось, заполняла весь огромный кабинет.

Рейхсфюрер, лениво прищурив глаза за стеклышками пенсне, постукивал в такт пальцами по лежавшим перед ним бумагам. Губы его под усиками «щеткой» слегка шевелились, словно он неслышно подпевал хору.

«А почему, собственно, нет, — подумал сидевший по другую сторону стола группенфюрер Этнер. — Генрих тоже человек: жена, дочь, дом, заботы отца и мужа, почему он не может иметь обычных человеческих слабостей?»

Генрихом Этнер осмеливался называть рейхсфюрера только мысленно, и это, как ему казалось, помогало не то чтобы сравняться с ним, но, по крайней мере, видеть в Гиммлере товарища по партии, преодолевать свой страх при вызовах к всемогущему главе РСХА.

Несомненно, сегодня речь пойдет о летней кампании. Последние испытания на полигоне прошли весьма успешно и фюрер остался доволен, а Геббельс не преминул похвастать перед собравшимися подобранными им для радиопередач фанфарами, звучанием которых будет начинаться каждое новое победное сообщение с фронта.