Второй год Первой мировой войны начался для русской армии с побед: в январе — марте 1915 года, неожиданно и сильно ударив в Карпатах по австро-венгерским войскам, Россия овладела важной крепостью Перемышль.

Малиново зазвонили колокола церквей, служились молебны во славу христолюбивого воинства и во здравие государя императора. Сытые, необъятные чревом долгогривые дьяконы рокочущими басами, от звука которых тонко дрожали оконные стекла в храмах, возглашали «Многая лета» самодержцу всероссийскому Николаю Александровичу…

Колокола звонили недолго — второго мая 1915 года, после ураганного артиллерийского огня, немцы прорвали русские позиции у Горлицы. В прорыв хлынули свежие кайзеровские части. Париж и Лондон «поддержали» героически сражавшуюся, плохо вооруженную, истекающую кровью русскую армию… телеграммами.

В результате тяжелых непрерывных пятимесячных боев русские войска вынуждены были оставить почти всю Галицию, Буковину, часть Волыни, Польшу, Литву, часть Курляндии. Продвижение немцев удалось остановить только в конце сентября.

На всем Восточном фронте, от Рижского залива на севере до Днестра на юге, началась окопная, позиционная война…

Поезд пришел в Москву утром. Шумная толпа приезжих высыпала из вагонов под голубое, весеннее московское небо — на перроне сразу стало тесно от множества людей, чемоданов, мешков, баулов, фанерных ящиков, перевязанных веревками, тележек, подкативших к почтовым и багажным вагонам. Гимнастерки, куртки, пиджаки, скромные платья женщин, шляпы и солидные костюмы нэпманов, роскошные туалеты их подруг, подстриженных по последней моде, — все смешалось около здания вокзала, растеклось живыми, беспокойными ручейками по площади.

Пассажиры посолиднее нанимали извозчиков. Те, что попроще, в линялых гимнастерках, скромных пиджаках и платьях, направились к остановкам трамваев.

Вместе с толпой на привокзальную площадь вышел и средних лет плотный мужчина, одетый в скромную темную суконную пару, светлую рубашку и мягкие, слегка поношенные шевровые сапоги. Остановившись, он снял большую мятую кепку, вытер платком пот с коротко остриженной лысоватой головы, незаметно огляделся по сторонам. Видимо, не заметив вокруг ничего заслуживающего внимания, поднял лобастую голову, разглядывая затейливую башню вокзального здания — копию башни царевны Казанского царства. Вздохнув в ответ на какие-то свои мысли, перекинул с руки на руку небольшой саквояж, похожий на докторский, поудобнее пристроил на руке свернутое короткое пальто и неспешным шагом, то и дело поправляя сползавшую на глаза кепку, направился к центру.

Дойдя до Красных ворот, он потолкался некоторое время около стоявших там лотков, купил пачку папирос «Дружок» с изображенной на этикетке улыбающейся девушкой, обнимающей за шею лошадку. Раскрыв пачку, закурил, зажав саквояж и пальто между крепких ног. Снова бросил вокруг себя быстрый взгляд. Постоял, лениво посасывая папиросу, словно решая, что ему делать дальше. Потом, все так же неспешно, пошел по Садовому кольцу к Сухаревке, зашел на толкучку, где нырнул в одну из лавчонок. Из нее в другую, третью.

Его помятая кепка долго мелькала то у лотков букинистов, то около уличного торговца пирожками с сомнительного свойства начинкой, прозванной студентами «ухо — горло — нос». В одном из небольших магазинчиков он сменил свою кепку на темно-серую шляпу «дипломат» и, видимо очень довольный обновой, зашел отметить это событие в дешевый ресторанчик.